– Что здесь? – спросил я Семашко.
– Артериальное давление повысилось. Сейчас сто девяносто на сто двадцать. Пульс сто восемнадцать.
Николай вполне квалифицированно работал с манжетой – даже если в министерстве не удержится, не пропадет. Вот такие мысли меня теперь посещают.
– Бегом ко мне в кабинет, там укладка, ну знаете. Тащите сюда, будем делать магнезию внутривенно.
– Хватит командовать, Евгений Александрович, – тихо, почти шепотом, сказал Склифосовский. – Домой поеду, отлежусь. Не в первый раз.
– Вот давление сейчас снизим, обязательно так и сделаем.
Семашко принес укладку, начал разбирать.
– Сколько магнезии?
– Я сам. Организуйте пока таз с горячей водой и грелку со льдом. Быстрее.
– Не дадут умереть спокойно, – проворчал министр.
– Это вы пытаетесь лишить Николая шанса рассказывать своим внукам, как он совал ноги великого Склифосовского в таз и прикладывал лед на затылок. А вообще от таких скачков давления случаются инсульты. Сами лучше меня знаете.
– Лишь бы он в эти легенды не вставил рассказ о клистире и катетеризации мочевого пузыря.
Пациент шутит? Уже хорошо. Кладбище откладывается. Хотя Склифосовскому уже шестьдесят один год – не мальчик.
– Как можно?! Только промывание желудка, обещаю! Так, давайте мне руку. Сейчас рукав повыше… жгутик… Не очень туго? Локоть на подушечку, кулачком, кулачком работаем…
– Что за привычка разговаривать с пациентом как с умственно отсталым?
– Вам в Германию надо. Сейчас бы такой фельдфебельский рык звучал: держать руку прямо! Делаем укол, раз-два!
– Надо же, как сурово, – улыбнулся Николай Васильевич. – Точно, будто в армию вернулся. Колите уже!
– Так, мы в венке, контрольчик сделаем… видите, какой фонтанчик красивый делает кровь в растворе сульфата магния? Жгутик отпускаем… будет горячо, скажите, я переста…
– Убью! – пообещал начальник. – Стоп, пошел жар.
– Мечты о моей скоропостижной смерти пока отодвигаем, дышим медленно и глубоко. Давайте, вдох на четыре. Раз, два, три… Задерживаем на два, а потом длинный выдох на восемь… Не жарко?
– Семь, восемь… Терпимо.
Пожертвование на храм пришлось сделать не жлобское. Тысячу рублей. Взамен я получил право спокойно попрощаться с цесаревичем без лишней суеты. В девять вечера девятого числа. Нас встретит специальный служитель, который и проведет в часовню, куда на ночь будут относить гроб с телом.
Мне собираться особо и не надо – главное, чтобы костюм не цветной, а черный. Агнесс долго примеряла шляпки с черной вуалью, всё никак не могла выбрать правильную. Я уже было собрался процитировать Ахматову, но судьба не дала мне запустить очередной анахронизм. Пусть уж Анна Андреевна сама напишет про вуаль.
Поехали в машине: вроде довели уже до состояния, когда трясет меньше, и вполне удобно ездить. Агнесс держала в руках здоровенный букет темно-бордовых роз. Белые лилии предназначались для меня, но я положил их на сиденье. От венка из еловых веток с вплетенными белыми цветами мы решили отказаться. Слишком показушно, да и ни к чему. Цветы анонимны, ни у кого не появится мысль уничтожить их потому, что они от опального князя.
Я читал, что к гробу Прокофьева, который умер в один день со Сталиным, никто не мог принести даже самый скромный цветок: всё ушло на прощание с вождем. В Питере в эти дни было почти так же, но за большие деньги нашлось всё. И не просто так, а самое лучшее.
Газеты дошли до апогея: в одном желтом листке меня откровенно назвали убийцей, на чьей совести безвинно загубленная жизнь. Дальше оставались только призывы к погромам – просто счастье, что фамилия у меня «не говорящая». Впрочем, газетку прикрыли и тираж арестовали. Но ведь поначалу напечатали!
Ага, вот в оговоренном месте какой-то хлопчик в рясе. Поклонился, подождал, пока я выйду и подам руку Агнесс. И только после этого повел нас через малоприметную калитку на территорию лавры. Народ, кстати, еще кучковался. То ли пришли издалека и решили ждать последнего дня прощания прямо у лавры, то ли ждали раздачи бесплатного супа для паломников. Почему-то, глядя на этих людей, вспомнил пелевинское «Солидный господь для солидных господ». Блин, и я тоже туда же.
В часовне мы были не одни. Видать, многие внезапно решили пожертвовать на храм. События такого масштаба, они очень сильно подстегивают религиозную составляющую нашей жизни. Лица были сплошь незнакомые, да я особо и не всматривался.
Подошли к гробу. Георгий лежал, как совсем недавно на операционном столе. Только маски не хватало. Иногда смерть очень меняет человека. Но не его. Даже губы так и остались сложены в чуть виноватой полуулыбке. «Милый друг, ушедший дальше, чем за море, вот вам розы, протянитесь на них». Да что ж меня на стихи сегодня тянет? Старею, становлюсь сентиментальным.
Еще раз посмотрев по сторонам, я отогнул край савана и положил в карман мундира цесаревича небольшой продолговатый предмет, завернутый в салфетку. Бронхоблокатор подлюга-прозектор прикарманил на память. Нашли его быстро, он и не прятался вовсе. Толку, правда, от знакомства с ним никакого. Старшие товарищи в лице лейб-медика Цыцурина Федора Степановича приказали, он и написал в протокол, что велено. Да, понимает, что скотина, но поезд ушел. Исключительно из вредности я велел Гюйгенсу записать его показания и заверить у нотариуса. А вдруг получится призвать к ответу кукловодов? Вот как только узнаю, кто они, так и сразу.
Мои действия не остались незамеченными. К нам почти подбежал какой-то служка, зашипел, что так нельзя. Пришлось вытащить подарок назад и объяснить его происхождение. Блин, этот деятель позвал начальство, чтобы уже те сказали, разрешено ли возвращать покойному часть его организма. Клоуны.
Ну, тут всё сделал, что собирался. Кивнул Агнесс, она взяла меня под руку, и мы пошли назад.
Автомобиль наш отогнали немного в сторону, и мы стали у обочины в ожидании.
– Глянь-ка, Петяй! Это ж тот докторишка, что государя-наследника зарезал! Хватило совести прийти на могилу плюнуть! Бей его, православные, убивцу проклятого! – заблажил кто-то в толпе, собравшейся совсем рядом с нами.
Глава 11
ОДЕССА. Прибыли с женами и дѣтьми 1,150 оренбургскихъ казаковъ, переселяющихся въ Южно-Уссурiйскiй край. На пароходѣ Добровольнаго флота «Воронежъ» они будутъ отправлены во Владивостокъ. По прибытiи на мѣсто каждая семья получаетъ 30–40 десятинъ земли, 600 ₽ деньгами, уплата которыхъ разсрочена на 32 года и необходимые строительные матерiалы. Переселяющiеся освобождаются отъ воинской повинности.
НИЖНIЙ НОВГОРОДЪ. Банковскiе громилы выкрали шкатулки сиротскаго суда съ 45,150 ₽ билетами на предъявителя, именными – 2,500 ₽, изъ сундука размѣнной кассы – 2,366 ₽ 58 коп. и шесть выигрышныхъ билетовъ, оставивъ вещественными доказательствами, точно въ насмѣшку, три пары лайковыхъ бѣлыхъ перчатокъ, пустыя бутылки коньяку, пива, остатки закусок, конфектъ, папиросъ. Выпилка двухъ деревянныхъ стѣнъ смежныхъ лавокъ, двухъ каменныхъ шириною болѣе аршина изумляютъ нахальствомъ. Начаты энергичныя поиски преступниковъ. Губернаторъ сегодня посетилъ банковскую кладовую.
ПАРИЖЪ. Между Марселемъ и Монтекарло состоялось состязанiе самодвижущихся экипажей, т.-е. автомобилей и мотосикловъ. Автомобили вышли изъ Марсели въ пятницу въ семь часовъ утра и пришли въ Монтекарло сегодня. Побѣду одержалъ Шасселу-Лоба съ паровымъ экипажемъ. Изъ экипажей, приводимыхъ въ дѣйствiе керосиномъ, первымъ пришелъ экипажъ, принадлежащiй Леметру. Первымъ изъ мотосикловъ оказался мотосиклъ, движущiйся посредствомъ пара. Послѣднiе километры дороги, несмотря на сильные наклоны стараго шоссе Корниши, пройдены по 34 кил. въ часъ. Состязанiе это – большой успехъ автомобилизма.
Кто-то из толпы возле экипажа попытался схватить Агнесс за руку, я тут же ударил его ребром ладони по локтю. Попал куда надо, по нерву, что подтвердил истошный вопль:
– ААА!
Тут же посыпался густой мат.
Главное – не дать им сомкнуть круг! Нападавших было как бы не десяток.
Один, в армяке, лаптях, бросился вперед, замахнувшись, но я пригнулся, проскользнул мимо и, нанося резкий выпад ладонью в бок, отправил его на землю. Я оглянулся на Агнесс, заметил испуг на ее лице.
– Держись позади, – бросил я ей, ни на секунду не отрывая взгляда от тех, кто остался на ногах. Орущая толпа смыкалась, и тут из машины вылез Жиган. Включилась гигантская «мельница» из кулаков, народ прыснул в разные стороны. Эххх размахнись рука, раззудись плечо… При таких габаритах никакое ушу не нужно.
– Быстро в экипаж, – крикнул я Агнесс, распахивая дверь.
Еще одного резвого пришлось откинуть ударом ноги. Делать это в скользких штиблетах и узких брюках было непросто, и в порыве ногодрыжества штаны лопнули в шаговом шве. Раздался свисток городового, но это, похоже, только подзадорило толпу. Сначала в машину ударил первый камень. И почти сразу второй. Я лишь успел прикрыть жену руками – по нам брызнуло разбитое стекло. Я прыгнул за руль – благо Жиган не заглушил машину, и крикнул хитрованцу:
– Уезжаем!
Дать по газам не получилось – педаль была тугая, еле удалось сдвинуться с места. Зато Жиган схватился за разбитое окно, прыгнул на подножку. Лицо его светилось от счастья, из рассеченной брови хлестала кровь. Опять посыпались булыжники, лопнуло лобовое стекло. Теперь уже кровь потекла по моему лицу. Закричала от страха Агнесс.
Я наконец, смог вырулить прочь, погнал по улице. Ну как погнал… Пополз. Впрочем, скорости хватило, чтобы от преследователей оторваться. Да не особо они и старались.
Надо срочно в больницу. Меня по лбу вроде не очень сильно приложило, а вот Жигана… Досталось ему, в тусклом свете фонарей выглядит как вурдалак. Но улыбаться не перестает. Но больше всего меня беспокоила Агнесс.
– С тобой всё в порядке?
– Вроде да.
Молодец, никакой паники, тянет из рукава платок, пытается вытереть мне лицо. Наверное, при нужде и патроны бы подавала. Я как раз с Невского на Консисторскую поворачивал, промахнулась жена, откинуло ее немного. А куда я рулю? Известное дело, на подстанцию скорой, что в институте Елены Павловны. Поэтому я не на Новгородскую свернул, хотя там и госпиталь чуть поближе, а на Восьмую Рожденственскую, чтобы из нее на Греческий проспект, и уже с него – на Кирочную. Рассказывать дольше, домчались минут за пятнадцать, что для этого мотора – рекорд, наверное. Сифонило через разбитое стекло знатно, но с учетом температуры за бортом неудобства это почти не доставило.