Скорее, это дополнительная нагрузка, а не честь.
– Значит, имеется надежда на освобождение, – я поддержал полушутливый тон.
– Да. К тому же, с этого года я выполняю обязанности главного армейского врача. Тоже отнимает много времени. Жена продолжает выражать недовольство. Хотя она примерно лет двадцать уже это делает, ничего нового.
Фанат медицины, однако. Наш человек. И тут он смог меня удивить, причем весьма сильно.
– Надеюсь, вас заинтересует университетская клиника. В прошлом году мы отправили коллегу, доктора Вайса, в Москву, чтобы он там всё хорошенько разузнал. Признаться, он был даже не удивлен, а поражен в самое сердце. Привёз с собой целый альбом фотографий, зарисовок и чертежей. Доктор Моровский был так любезен, что показал всё без исключения. И мы здесь попытались повторить достижения больницы скорой помощи. С некоторыми усовершенствованиями.
Кто-то внутри моей головы начал потирать ладошки в предвкушении чего-то интересного. Прямо как алкаш перед выпивкой. Московская больница создавалась, если не на коленке, то с колес – некогда было, приходилось делать всё и сразу, иначе наша эпопея затянулась бы надолго. А тут кто-то все вдумчиво улучшил.
– И почему мы до сих пор здесь? Пойдем скорее, мне очень интересно!
Даже чай допивать не стали.
Университетская клиника не очень далеко от основного здания. В сравнительно небольших городах всё рядом. Мы решили прогуляться – погода отличная, можно размять ноги.
– Сколько сейчас населения в Базеле? – спросил я.
– Тысяч сто, наверное. Город очень быстро растет, с переписи восемьдесят восьмого увеличился чуть не в полтора раза. Не все этим довольны, особенно дайг.
– Кто это? Местные аристократы?
Ректор раскурил трубку, пыхнул дымом в мою сторону. Ароматный у него табачок…
– Да, разбогатели на шелке. Живут обособленно, в основном в Далбе, на южной окраине. Купить там дом чужаку практически невозможно. На почтовых ящиках только инициалы, кому надо, тот знает жильца, а остальным не положено. Они даже разговаривают на собственном варианте немецкого.
– Всё как везде, – покивал я. У меня было в планах воспользоваться швейцарского конфиденциальностью и банковской тайной – я планировал открыть номерной счет в Wegelin Co. Существовал он аж с 1466 года и вполне дожил себе до 2013-го безо всяких потрясений и скандалов. Как говорится, стабильность – признак мастерства. Доходы от Келера, будущие прибыли по совместному с немцами предприятию я планировал вкладывать через швейцарский банк в их же процентные облигации. Найти невозможно, банкротства не грозит… От добра добра не ищут.
Больница сверкала чистотой. В каждой детали ощущалась легендарная швейцарская педантичность. Думаю, здесь вводить штрафы за нарушение санитарного режима, как я делал в Москве, смысла нет – и так все его соблюдают. Просторные светлые палаты, укомплектованные всем необходимым, широкие коридоры. В аптеке я удовольствием увидел наши лекарства. Вернее, мне их с гордостью показали. И стрептоцид, и зеленку… В ординаторской висел негатоскоп! Очень удобно: воткнул в него снимок и рассматривай не спеша в мельчайших деталях.
В операционной я застыл в восхищении. Они доработали бестеневую лампу! Операционное поле освещается просто отлично! Стол с изменяемым положением плоскости! Красота! Что они сделают, попади им в руки хотя бы прототип аппарата искусственной вентиляции? Каюсь, подкупило, что на меня смотрели не с превосходством, как бы говоря «Ну, русский, уделали тебя по всем статьям?». Наоборот, волновались, будто ученик, ожидающий оценку за правильно сделанное задание. А кому не нравится, что его хвалят?
Станция скорой, небольшая, всего три бригады, тоже поражала продуманностью деталей: и «станок» для носилок в фургоне, и удобно складывающиеся сами носилки. Хороший ящик для медикаментов. Игрушка, а не карета. Ой, пандусы на входе! Вот совсем простая вещь, но почему сделали швейцарцы, а не мы? Массини только кивал согласно, когда заведующий станцией рассказывал, что в скором времени от гужевой тяги откажутся – идут переговоры о заказе специализированных грузовиков с фургонами. Конечно, автомобилей такого типа ещё немного, но они хотят быть в числе первых.
Воодушевили, ничего не скажешь. С одной стороны, обидно самую малость, что у нас до такого не доперли еще, а с другой – остается только радоваться, что люди так переживают за дело.
Наверное, на волне эйфории после увиденного я рассказал ректору о своей мечте – лучшей больнице в мире с медицинской школой. Чтобы лечиться могли все с самыми сложными случаями, независимо от достатка. Собрать лучших врачей, создать самое передовое диагностическое отделение и чтобы стажировку в этой клинике считали неимоверной удачей.
– Отличная идея! – горячо поддержал меня Массини. – Я уверен, что с вашими талантами всё получится. Кстати, если решите осуществить задуманное здесь, обещаю поддержку на всех уровнях! Сами посудите: у нас крупный железнодорожный узел, значит, приехать сюда сможет каждый. Замечательная природа! Найдем подходящий участок земли и поможем всё оформить! Уверен, поиск архитектора превратится в международный конкурс! Если вы готовы, то я проведу предварительные переговоры в ратуше, совет кантона примет решение очень быстро! И даже выделит деньги. Я верю, что ваш проект станет примером для всего мира! – пафосно закончил он свой спич.
– Очень неожиданно, – немного растерялся я от такого напора. – Мне надо подумать, конечно, взвесить все плюсы и минусы. Но недолго. Я дам вам ответ в ближайшее время.
Обратно шел весь в раздумьях. Вот так мозги с Родины и утекают. Поссорился с властью, уехал читать лекции, а тут бац, совет кантона тебе деньги выделяет, горную долину в аренду на сто лет и пожалуйста, делай что хочешь. Только на высшем уровне – чтобы вся Европа лечиться приезжала.
Два века длится эта печальная история – исход умнейших людей России. Вот Мечников. Будущий Нобелевский лауреат, создатель теории иммунитета – а где он сделал свои главные открытия? В Париже, в лаборатории Пастера. Почему не в Петербурге, не в Москве? Потому что там для него не нашлось места, не дали развернуться. Хавкин, великий инфекционист. Под чьим флагом он сделал свои открытия? Что случилось бы, мечтай он о будущем Эрец-Исраэль в России? Правильно, страшного – ничего. Мечтать, как говорится, не вредно.
Я вспомнил про Зворыкина – отца телевидения. Выпускник Петербургского технологического института. А где он создал кинескоп, без которого немыслимо телевидение XX века? В Америке, в лабораториях RCA. Сбежал от революции, как тысячи других. И ведь не только революция виновата – травля учёных началась задолго до неё. Вспомнить хотя бы Лобачевского, которого современники высмеивали за «воображаемую геометрию». А потом его именем называли университеты.
Софья Ковалевская – первая в мире женщина-профессор математики. Где она преподавала? В Стокгольме. А почему? Потому что в России женщине путь в науку закрыт. С огромным скрипом пробили в Питере Бестужевские курсы, и те огорожены так, что туда нельзя, сюда не ходи… А ведь Ковалевская мечтала работать на Родине. Как и Сикорский, создавший свои знаменитые вертолёты в эмиграции. Как и Гамов, чьи работы легли в основу теории Большого взрыва.
– Ты чего такой мрачный? – первым делом поинтересовалась Агнесс, когда я вернулся в гостиницу.
– Ректор горячо поддержал мою идею об открытии больницы в Швейцарии. Кантон, считай, уже в деле, выделят землю, обеспечат финансирование…
– Так чего же ты переживаешь? – удивилась супруга. – Радоваться надо. Ты же сам хотел клинику мирового уровня.
– В Питере не поймут.
– Кто не поймет?! Царь?
– Плевать на царя! Да тот же Склифосовский. Московские коллеги…
На лице Агнесс отразился испуг. Нельзя плевать на помазанника! Иначе Земля «налетит на небесную ось».
– Женя, ты сгущаешь краску, – от волнения она начала говорить не совсем правильно. – Твои коллеги и учителя должны радоваться, что ты сделаешь такое большое дело! Их можно всегда пригласить на работу сюда! Какая разница, в какой страна работаешь? Я бросила всё, приняла новую веру, чтобы быть с тобой! Почему они так не могут?
А правда, почему? Здесь революций в ближайшие сто тридцать лет не будет. И войн. Махновцы не зарубят Софью Александровну Склифосовскую, добрую и милую женщину, переедь она сюда. Дмитрий Леонидович Романовский, мой товарищ и друг, не умрет от стенокардии при отсутствии медицинской помощи в Кисловодске, совсем молодым, ему шестидесяти даже не исполнится. Да сколько их? Но ведь не придешь, не скажешь: поехали со мной, а то здесь будет филиал ада.
Впрочем, вытащить даже тогда наверняка можно. Как говорится, были бы деньги.
Короче, думать на такие темы не стоит, а то точно голова заболит. Времени – вагон еще. И к зарубежным командировкам спокойно относятся. Мечников при встрече в Париже рассказывал, что и сам при нужде в Россию ездит, и к нему тропа не зарастает. Да и эмигрантом он себя не считает, просто работа основная сложилась в Париже.
С этим всем надо переспать. Тогда в голове уложится все по полочкам и можно будет принимать решение. Но странное беспокойство, поселившееся внутри после разговора с Агнесс, никуда не делось.
– Письма пришли, – сказала Агнесс, заходя в комнату. – От портье только что принесли.
– Быстро они, наверное, Вяхирев сразу после нашего отъезда в гостиницу заходил. Что там? Кто нам пишет?
– Сейчас. Микулич, наверное, переживает, что оперировать не с кем. Моровский. Забыл что-то? А кто такой Девяткин!? И почему он постоянно тебе пишет?!
Опс… И что отвечать? Рассказать про тайную переписку с Лизой?
Глава 22
УТРЕННЯЯ ПОЧТА. Его Императорское Величество Государь Императоръ по-прежнему пребываетъ въ Свято‑Троицкой Сергiевой Приморской пустыни, проводя много времени въ церквахъ монастыря, рѣдкихъ пѣшихъ прогулкахъ по его окрестностямъ и бесѣдахъ со старцемъ Варлаамомъ, о комъ никто не знаетъ. Вся Россiя въ скорби и траурѣ по безвременно погибшей Ея Императорскаго Величества Государынѣ Императрицѣ Александрѣ Ѳедоровнѣ.