Горбунов грустно на меня смотрел. Понятно. Приехать мне надо не просто так. А с медицинскими инструментами и лекарствами. Помочь коллеге.
— Да куда я денусь? — я улыбнулся. — Для ветерана «Русского медика»… Но, коль скоро вы здесь, приглашаю к нам.
Глава 16
Японская самонадѣянность
Японскій посланникъ въ Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ, спрошенный американскими журналистами на дняхъ на выставкѣ въ Сенъ-Луи о томъ, на какихъ условіяхъ Японія согласилась бы выступить въ переговоры съ Россіей, чтобы покончить войну, отвѣтилъ: «Японія можетъ допустить переговоры только при условіи, что Россія согласится очистить всю Манчжурію и изъявитъ готовность принять условія, которые Японія заявляла до началъ войны».
ЛОНДОНЪ Виконтъ Гаяши опубликовалъ нижеслѣдующія телеграммы изъ Токіо:
Утромъ 2 іюня владивостокская эскадра, состоявшая изъ крейсеровъ «Россія», «Громобой» и «Рюрикъ» появилась въ Японскомъ море и напала на нѣсколько японскихъ транспортовъ. «Хиташимару» затонулъ, при чёмъ спаслось лишь немного людей; «Садомару» получилъ ударъ миной, но не затонулъ, и полагаютъ, что большинство экипажа спаслось. Участь «Изумимару» пока неизвѣстна. Русская эскадра 3 іюня видна была въ сторонѣ острова Оки.
Горбунов пробыл у нас два дня — как и полагается нормальному человеку в отпуске: с восторгом ходил по палатам, хвалил всё подряд, но к концу пребывания заметно потух. Оно и понятно. У нас всё-таки монастырь, пусть и переделанный, а у них — палатки, грязь, и канонада в придачу. Против такого фона даже казенная занавеска в приемном покое смотрится предметом роскоши.
Уезжал он почти в унынии. Я пообещал помочь. Давать посулы — простое дело. Особенно если потом о них забыть. Только вот я не забыл.
Несколько дней я был в полной запарке, крутился с утра до ночи. Рентгеновский аппарат, подарок Склифосовского, работал почти круглосуточно, позволяя врачам творить чудеса диагностики, пришла новая партия панацеума. Но как только выдалась передышка, я решил всё-таки выполнить обещания, данные Горбунову. Доктора там скоро исключительно молитвой и добрым словом лечить смогут. Не хватает элементарного: перевязки, дезинфекции, одежды персонала. Да что там, даже стрептоцида и зеленки, которой у нас просто завались, нет. Катаемся, словно сыр в масле.
— Завтра еду к Михаилу Александровичу, — сказал я вечером Агнесс, когда мы сидели в моей келье-кабинете, наслаждаясь элитным китайским чаем. — Думаю, пробуду там пару дней. Посмотреть, помочь, отвезти им самое необходимое. А то обещал, а выполнять вроде и не собираюсь.
— Я с тобой, — ответила она. — Что нужно собрать?
— Уже ничего. Всё готово. Может, останешься? Со мной Бурденко хочет ехать. Поможем там, и назад. Передовая рядом, как бы чего не вышло.
— Знаю я вас, только дай волю, сразу вечеринки с дамами устраивать начнете. Я слышала, там сестрой милосердия тоже какая-то княжна служит, — Агнесс внимательно и со значением на меня посмотрела. Я поперхнулся чаем, закашлялся. — А мне здесь сиди и думай, где там муж развлекается.
Супруга постучала мне по спине, кашель прошел.
— Княжна⁈ На передовой? Да быть не может. Тебя ввели в заблуждение!
— Но тем не менее… Я настаиваю.
Если женщина чего решила, то лучше не сопротивляться. Пусть едет, будет кому помочь, если что.
В штабе я узнал, что медсанбат Горбунова никуда не делся, стоит там же, где и был. Выпросил провожатого. И с утра, первого июля, погрузив все на двуколку, мы отправились на передовую.
Дорога, конечно… Наше традиционное секретное оружие, верный союзник всех защитников отечества. Ямы, колея, из которой не выехать, разбитые обочины, и прочие радости, делающие даже короткое путешествие полным незабываемых впечатлений. И все эти «первая колонна марширует», встречающиеся то тут, то там. Звуковая дорожка: рёв команд вперемешку с матерком, ржание лошадей, и канонада, по которой можно сверять расстояние до фронта.
Медсанбат Горбунова располагался в нескольких довольно ветхих больших брезентовых палатках, растянутых прямо на земле, укрытых за небольшим холмом. Ни о каких шести километрах от передовой, похоже, речи не было. Даже мы на прошлом месте и то дальше от линии соприкосновения находились. Пора эвакуироваться отсюда, от греха подальше. Об этом я и сказал Горбунову, сразу же после как мы встретились.
— Знаю всё, — вздохнул он. — Сколько уже пытался… Нет подвод, не нашли еще место, подождите, не до вас. А тут…
Да уж, трудно не заметить. Сортировочная площадка забита, очередь возле нее напоминает толпу у винного магазина во времена борьбы с пьянством: санитаров не хватает, фельдшеры мечутся, как тараканы при включенном свете.
Война войной, а подарки — по расписанию. Мы сгрузили гостинцы прямо у аптечной палатки, чтобы далеко не носить. И пошли инспектировать жилище начальника. А как же, ведь от того, какой чай пьет командир и чем его закусывает, многое зависит. Результат был признан удовлетворительным.
— Евгений Александрович, а не согласитесь ли провести показательную операцию? — закинул удочку Горбунов, когда я окончательно расслабился после демонстрации гостеприимства. — Многим нашим коллегам было бы полезно, так сказать…
— Не знаю, что новое я смогу показать, но с удовольствием поучаствую.
А что, накормили — пора отрабатывать. Мне выдали почти новый хирургический костюм из личных запасов главного врача, и мы пошли к палатке-операционной. Здесь работа кипела. Ампутации фигачили как в донаркозные времена, когда скорость являлась главным критерием.
Мне же доверили осколочное ранение живота, да еще и дали двух ассистентов, чтобы опыта набирались. Звали коллег Андреем Викторовичем и Олегом Ивановичем. Впрочем, я быстро забыл, кто из них кто. Всё равно акция разовая, вряд ли мы еще встретимся. Признаваться в этом не стал, но быстро перешел на обезличенное «доктор», чтобы не путаться.
А канонада знатно мешает. Отвык я от такого звукового сопровождения. Зато ассистенты вообще внимания не обращали. Тем более, что в нашу сторону и не стреляли.
Уж не знаю, что там коллеги хотели нового увидеть. Кишечный шов один на всех, лигатуры на сосуды накладывают во всех странах примерно одинаково. Так что отстоял операцию, поговорил по ходу действия с докторами. Пригласил к нам на стажировку. На самом деле это ни фига не награда, практически любой может подать заявку и приехать в Базель. Просто уже все заинтересованные лица знают, что многие как приезжают, так и уезжают. Жопоруки вылетают мгновенно. А так, есть знания и желание учиться — милости просим. Поэтому я с барского плеча и зову всех встречных. Думаю, после здешнего ада «Русская больница» им курортом покажется.
Мы уже заканчивали, как кто-то истошно завопил прямо под палаткой: «Японцы!!!».
Вот тут мои коллеги, что называется, оживились. Один даже дернулся к выходу.
— А ну стоять! — сказал я, не повышая голоса, но таким тоном, что все замерли. — Как говорил наш гимназический учитель: «Звонок не для вас». Мы заканчиваем операцию в любом случае. Единственная уважительная причина, чтобы хирург отошел от стола до завершения — это его смерть или внезапное тяжелое заболевание. Ни того, ни другого, насколько я вижу, не случилось. Продолжаем!
Если честно — спина взмокла в ту же секунду. В ногах появилась слабость. Одно дело рассуждать о врачебном долге, находясь в относительной безопасности. И совсем другое — когда неизвестно, сколько у тебя осталось секунд до встречи с ротой восточных товарищей. Но, черт подери, отступать от своих же правил — значит, потом самому себе в глаза не посмотреть.
Мы закончили шить почти бегом. Не рекорд, но близко к тому.
Больше всего меня интересовало, где Агнесс. Их вместе с Бурденко отправили на перевязки. Так что я размылся и сразу бросился к ним.
Но не добежал. Прямо на меня выскочили два японца с «арисаками». Штыки примкнуты, всё как положено. Похоже, ребята и сами не поняли, куда они попали. Глаза у них были по пять копеек, почти круглые. Но на нашего солдата с окладистой бородой налетели грамотно, сразу с двух сторон.
И, как назло, вокруг одни некомбатанты, люди без оружия. А эти гаврики сейчас на адреналине покрошат в мелкую капусту всех встречных, потом в свое оправдание скажут, что не заметили. Незначительный эксцесс, на войне таких в день — десятки. Ну, погиб князь, невелика беда. У государя и этого добра в достатке, не обеднеет. Напишут некрологи, и забудут через три дня.
Наш парень одного нападавшего ранил, да так, что тот винтовку из рук выронил. Но это был единственный успех. Второй японец пырнул его в правый бок, и я сразу представил, как штык проколол кожу, проткнул печень, и движется к почке, задевая нижнюю полую вену.
И что я стою болваном? Был бы у меня пулемет, да умей я из него стрелять… А так — только голые руки.
В боевой транс я вошел мгновенно, стоило произнести «чок». О, как я люблю это чувство. Будто всё вокруг погружается в густой мед. Японец напротив меня вытягивает руку, толкает штык — медленно, очень медленно. Я вижу, как он моргает. Как напрягается кисть. Как у него на виске дрожит жилка.
До них — метров пять. Преодолеваю в полшага.
Первый удар — в солнечное сплетение. Тот, что со штыком, выгибается назад, винтовка летит вбок. Второй — в челюсть. Японец глохнет на лету, падает.
Из-за деревьев неспешно, как в замедленной съемке, выбежали еще трое японцев. Один даже успел выстрелить на ходу, пока я бежал к ним. Солдат с винтовкой наперевес мчался прямо на меня. Удар рукой — короткий, точный, в солнечное сплетение. Японец согнулся пополам, выронив винтовку. Еще один — сбоку, с занесенным штыком. Уклонение, захват руки, резкий рывок — и штык врага входит в его же товарища.
Я стоял, дыша, как сломанный мех. Руки дрожали. Мутило. Сейчас бы миску мяса, горячего, жирного — или в крайнем случае литр сладкого чая. Боевой транс отнимает силы без остатка.