Я кивнул. Бурденко и так сделал по максимуму. Один, с головокружением и тошнотой, трясущимися руками… Что бы он там мог?
— Они сказали, куда повезут?
— Да. В госпиталь Красного Креста. Далянь или Чифу. Возможно, там есть аппарат икс-лучей и ее смогут оперировать.
— Спасибо вам огромное, Николай Нилович. Вы сделали невозможное. Я… вам благодарен.
Я крикнул санитаров помочь Бурденко, потом сидел и пытался представить, что может случиться. В зоне ранения перикард, левое предсердие, дуга аорты, верхняя доля лёгкого, легочная вена, левый главный бронх. Допустим, пуля инкапсулировалась и не пойдет никуда. А если нет? Тампонада перикарда, прободение бронха или крупных сосудов — вот возможные перспективы. Боже, за что мне это? Надежда, только что вспыхнувшая, затухала.
Императору нет дела до личных бед подданных. Всё, что он делает — важнее всего, потому как он — и есть государство. Даже если в пути ему понадобилось справить малую нужду, это уже вопрос национального масштаба.
А на мне — госпиталь. И люди. Их жизнь, судьба, карьера. Хоть как-то их можно уберечь. Даже если собственная карьера не важна. Как бы мне ни хотелось всё бросить к чертям и мчаться в Шанхай — к миссии, к консулу, к Агнесс, — я не имел права. Один мой порыв, и под откос пойдут труды десятков людей. Даже сотен. Я должен быть здесь. Терпеть. Отбыть это цирковое представление под названием «Высочайшее посещение». И только потом уехать.
Хорошо хоть, есть на кого положиться. Без меня справились. Всё к визиту подготовили, сам отключился и проспал до вечера. Очнулся, умылся, вышел во двор — глянуть, что тут натворили без моего чуткого руководства.
Возле ворот увидел Жигана — он что-то втолковывал своим помощникам, размахивая руками. Но, заметив меня, оборвал речь на полуслове и подскочил.
— Евгений Александрович!.. Ну как же так? Что теперь делать будем?
— Завтра, — сказал я, — надо дожить до визита Его Императорского Величества. А потом сразу — в путь. В Шанхай. Узнай расписание поездов. Выкупи места. На деньги не смотри. Время важнее.
— Только мы вдвоём? — уточнил он.
— А ты кого ещё хотел взять? Пелагею с самоваром? Собери вещи. Я скажу, какие лекарства нужны, получишь. Инструменты возьми. Стерильный комплект.
— Будет исполнено, Евгений Александрович. Не подведу.
Визит августейшей особы — это всегда представление. Театр. Даже здесь, под Мукденом, где пахнет гарью, порохом и смертью, в палатках стонут раненые, а проедь десяток верст, и за ближайшей грядой сопок притаился враг. Все роли отрепетированы, актеры стоят по свои местам, как в китайской пьесе, которую играют уже шестьсот лет без малейшего изменения. Я ждал этого цирка с нетерпением, с болезненным любопытством — чем удивят на этот раз? Как совместят парадный глянец Петербурга с окопной грязью?
Сначала приехали свитские. Мелочь пузатая, я никого из них не видел до этого. Все как один в новых мундирах, чистенькие, но с настороженными лицами. А как, же, где-то тут стреляют! Привезли флаги, ковры, стол для награждения. Прямо свадебная лошадь: ленты в гриву, хвост начищен — а что зад в мыле, так это традиция.
Провели инструктаж — как обычно, первому не заговаривать, отвечать, если спросят, коротко, просьб не передавать. Всё это вызывало какое-то подобие зубной боли, только на душе. Наверное, не одному мне хотелось послать всё подальше, но участники с нашей стороны придавали лицам серьезное выражение и кивали.
Монастырь подготовили. Не то чтобы до лоска, нет. Но подмели, помыли, центральную аллею, ведущую от ворот к главному корпусу, обозначили камушками. Все в чистом, выстроились по росту напротив стола, за которым будут стоять высшие персоны, застыли, как солдатики на параде. Лица у всех напряженные, кто-то бледный, кто-то наоборот, раскрасневшийся. Казаки ЕИВ конвоя с жандармами не смешивались, но и те, и другие выполняли одну функцию: не пущать. Надеюсь, баба на сносях не прыгнет под колеса императорского кортежа, как в истории с царским дядей.
А главным признаком высочайшего визита оказалась кружащая над монастырем этажерка Яковлева. Августейшая авиаразведка. Не дай бог японец прорвется и захватит помазанника. Тут войне сразу и конец. А этот конец для войск страны восходящего солнца все откладывается и откладывается. Осады Порт-Артура не предвидится — японский флот, опасаясь подлодок, бездействует — война перешла в позиционную стадию. Все зарылись под Мукденом и чего-то ждут. Впрочем, известно чего — когда японцы проедят все кредиты. А новых при таком вялом развитии событий никто не даст. Тянут на ничью. Может, и визит императора связан с этим ожиданием.
Я стоял во главе этой шеренги, почти у ворот. Рядом — Михеев, Гедройц, Волконская, все, кто был со мной с самого начала, и кто присоединился позже. Жиган притулился немного в стороне, как и положено завхозу, но взгляд его цепкий, шарит по окрестностям. Никто не волнуется, не дрожит — насмотрелись уже на войне такого…
Наконец — гул машин. Шипение шин. Хлопанье дверей. Засуетились свитские, жандармы застучали сапогами. Первым вышел, конечно, генерал Трепов, собственной персоной. Выглядит как на парадном портрете. Доволен. Улыбка, спина прямая, блеск в глазах. За ним — штатские, военные в новых мундирах. И потом — он.
В простом защитного цвета кителе, без орденов, с аккуратной бородкой. Шёл легко. Лицо… усталое? Или безразличное? С расстояния не понять. Но вокруг него — тишина. Как будто воздух уплотнился. Люди расступаются сами собой.
Рядом с ним, чуть позади, шла она. Елизавета Федотовна. Великая княгиня. В простом, но элегантном сером платье, в шляпке с белым пером. Гордая осанка, лицо… спокойное, сдержанное, почти безмятежное. Только в глазах, когда она оглядела наш строй, мелькнула тень чего-то неуловимого — узнавания? Сочувствия? Впрочем, это могло быть лишь игрой света и моего воображения. Мы уже давно не виделись.
И третий… Я сразу его узнал. Китаец Ли. Учитель. Он шел чуть в стороне, почти незаметно. Будто случайно здесь оказался. Не будь мы знакомы, и внимания не обратил бы. Но именно он притягивал взгляд. Совершенно лысая голова, покрытая тонкой, морщинистой кожей. Лицо… не просто старое, а высушенное временем, как древний свиток. Глаза — темные, глубокие, абсолютно без возраста, смотрящие с какой-то вечной, отрешенной мудростью. Одет он был в дорогой, но простой китайский халат. В его руке, как и тогда, в Петербурге, был тонкий чехольчик, в котором, я знал, хранились иглы. Вот он, новый фаворит, без которого Николай никуда. О Ли уже даже писали в газетах. Разумеется, зарубежных. В наших — цензура пропускала только одну трактовку. Личный врач императора.
Николай остановился перед строем. Тишина. Трепов выступил вперед, козырнул, что-то негромко доложил. Император кивнул. Его взгляд скользнул по лицам, выстроенным в шеренгу. И остановился на мне. На долю секунды. И в этой доле секунды он… улыбнулся. Легко, одними губами. Улыбка вежливая, дежурная, ничего не значащая. Но она была. И тут же взгляд его перескочил дальше.
Зато Ли… Ли посмотрел прямо на меня. Долго. Внимательно. И тоже улыбнулся, кивнул. Его улыбка была совсем другой — не дежурной, а… знающей? Или просто вежливость старого учителя? Не знаю. Но в глазах его мелькнуло что-то, от чего мне стало не по себе. Потом его взгляд ушел вверх, к голубому небу. А ведь тут, в Маньчжурии, он, считай, приехал к себе на Родину. Первый раз за много-много лет.
А потом мы начали переглядываться с Лизой. Елизаветой Федотовной. Ее взгляд задержался на мне немного дольше, чем у Императора. И в нем я увидел… да, искренне сочувствие. И что-то еще. Тревога? Вина? Не знаю. Впрочем, прибывшие почти все смотрели на меня.
Церемониал продолжился. Я выступил вперед, подтянулся, отчеканил рапорт:
— Ваше Императорское Величество! Госпиталь Красного Креста, развернутый в помещениях бывшего буддийского монастыря у деревни Гаолинцзы, работает круглосуточно! За время нахождения на фронте, несмотря на неоднократную передислокацию и работу в тяжелейших условиях, персоналом госпиталя оказана медицинская помощь трем тысячам ста семидесяти двум раненым и больным нижним чинам и офицерам! Выживаемость… — я намеренно сделал паузу, выдержал тон, — выживаемость пациентов, прошедших лечение в нашем госпитале, составляет восемьдесят семь процентов, что является самым высоким показателем в Маньчжурской армии! Госпиталь укомплектован персоналом, медикаментами и оборудованием, включая рентгеновский аппарат. Готовы принять…
Я продолжил говорить, чеканя факты. За этими цифрами — адская работа, бессонные ночи, кровь, пот, слезы, потери… Лихницкий, контуженый Бурденко… Но сейчас не время для эмоций. Сейчас — театр. И на сцене — я.
Генералы, стоявшие по бокам от меня, слушали с непроницаемыми лицами, некоторые даже кивали. Улыбались. Восемьдесят семь процентов! Фантастика! Или они просто не слышали о той же газовой гангрене, от которой на передовой теряли каждого второго с этим диагнозом? Не знали про тиф, который выкашивал тысячи?
Император слушал, кажется, внимательно. Кивал. Когда я закончил, он сделал шаг вперед.
— Благодарю вас, князь, — произнес он негромко, но отчетливо. Голос у него был высокий, немного нервный. — Вы и ваши сотрудники проделали огромную работу. Родина ценит ваш подвиг. Военный министр докладывал мне о ваших достижениях. Я лично ознакомился с рапортом генерала Трепова. Уверен, такие врачи — залог нашей победы.
Мои брови непроизвольно поднялись. Военный министр? Лично? И даже про Трепова вспомнили? Неужели они там, в Петербурге, и правда начали что-то понимать? Или это просто дежурные фразы?
Началась церемония награждения. Трепов читал фамилии.
— За выдающиеся заслуги в организации медицинской помощи и самоотверженное служение раненым… Заведующий госпиталем Красного Креста, князь Баталов Евгений Александрович… — Трепов сделал паузу, — Орден Святого Владимира третьей степени!