Надо продолжать. Исходить из того, что Агнесс скоро вернется. Значит, надо искать место для операции и реабилитации. Узнать с утра, какой госпиталь лучший, поехать туда, договориться. Много чего надо сделать. У людей свой распорядок, роли распределены, и появление чужого будет значить только одно — кому-то придется подвинуться, уступить место. Ничего, можно сразу залить госпиталь деньгами, чтобы профит сильно превышал неудобства. Ерунда, надо будет, я их выкуплю просто на необходимое время, пусть переводят пациентов в другие места.
Утром, едва позавтракав, я собрался в консульство. Тут рядом, можно и пешком, размяться. Но стоило мне выйти из гостиницы, как разверзлись хляби небесные, и полил дождь библейских масштабов. Поджидали, гады.
Выскочил портье.
— Герр фюрст, прошу, — с поклоном он подал мне зонт. — Может, вызвать экипаж?
— Не надо, — буркнул я.
Зонтик мне достался добротный, при желании под ним бы без особого дискомфорта и три человека уместились. Но брюки успели промокнуть от хождения по лужам. Нечего выпендриваться, дальше только на извозчике.
Сказали, что консула на месте нет. Или это он так показывает отношение ко мне? Впрочем, нужную справку и секретарь даст.
Так и получилось. Когда я выходил к вызванному извозчику, то в кармане у меня лежал листик с адресом. Единственный госпиталь, который соответствовал моим требованиям, оказался британским, Shanghai General Hospital. Очевидное название. Лечат там не только экспатов, но и всех, кто может хорошо заплатить. Джентльмены денежки считать умеют. Впрочем, я тоже, и масштабы у «Русской больницы» покруче, чем всех генеральных госпиталей Китая вместе взятых.
Вот кому дождь по барабану, так это извозчику. Едет себе, что-то заунывное напевает под нос, время от времени обсуждая с самым умным собеседником важные новости, и не беспокоит его, что вымок до нитки.
Госпиталь, естественно, тоже в международном сеттльменте, который под чутким руководством британских властей. От консульства не далеко, и не близко. Я даже название улицы запоминать не стал — на табличках одно, а у местных оно превращается совсем в другое. Надо будет, еще раз в бумажку с адресом посмотрю.
Оплот английской медицины занимал здание в два этажа в глубине двора. Навскидку — коек пятьдесят, не больше. Скорее, меньше. Впрочем, мне нужна одна. Остальные пусть пользуют джентльмены.
Главный врач, мистер Уитмен, принял меня незамедлительно. Времени на этикет он не тратил — бегло взглянул на визитку, кивнул и пригласил пройти.
Настоящий британец: краснощёкий, рыжеватый, с открытым курносым лицом и выцветшими, почти стеклянными глазами. Про этот цвет лет через шестьдесят напишут песню. Как там было? «Linger on your pale blue eyes». Склонный к полноте, но плотно затянут в сюртук — по всем канонам Оксфорда или хотя бы Сент-Джорджа. Воротничок рубашки накрахмален до такой степени, что казалось — поверни мистер Уитмен голову чуть резче обычного, и он отрежет её себе сам, как гильотиной.
На строгом тёмном галстуке поблёскивала золотая булавка с эмалью — то ли университетский герб, то ли масонский символ, распознать было трудно.
Кивнул на кресло, и вернулся на своё.
— Доктор Баталофф, — сказал он сдержанно, слегка склонив голову. Голос был густой, будто пиво «Гиннесс» с плотной шапкой пены. — В вашем распоряжении, сэр. Чем могу служить?
Блин, вот так и сказал, «At your disposal, sir. How might I serve?», будто я как минимум герцог, а он — дворецкий. Ладно, слова суть сотрясение воздуха, посмотрим, что случится, когда дойдет до дела.
— Давайте проще, на коллегиальном уровне, — ответил я. — К тому же мой английский… не столь изыскан как ваш.
— Мой русский еще хуже, поверьте, — засмеялся Уитмен. — Так что вы правы, давайте без поклонов.
— Скажу прямо, у меня личный интерес. Моя жена попала к японцам, получив при этом пулевое ранение груди.
— Мои сочувствия, коллега, — сразу став серьезным и деловитым, ответил британец.
— Благодарю. Сейчас швейцарское консульство ведет ее розыски с целью эвакуации в Шанхай. Хотел бы получить возможность провести здесь оперативное лечение. Ваш госпиталь рекомендовали как лучший.
— Да, у нас есть всё, что надо хорошей больнице — аппарат икс-лучей, современная операционная, лаборатория. Сотрудники готовы взяться за самые сложные задачи. Уход на высочайшем уровне.
Взгляд Уитмена скользнул по книжным полкам. А там полная подборка Ланцета и прочих международных медицинских журналов. Ну что же… Лучшей рекомендации и не требуется.
— Отлично. Я готов зарезервировать палату для моей жены прямо с этого мгновения. На необходимый срок, каким бы долгим он ни был.
— В этом нет нужды. Моё вам слово: в любое время для вас будет готова лучшая палата с самым надежным персоналом. Сочту за честь оказать вам эту услугу.
— Спасибо. Со своей стороны готов на любую помощь: мастер-классы для персонала, консультации. Естественно, в качестве дружеской услуги.
— А операцию? Проведете? — вдруг спросил Уитмен.
— Не вижу трудностей. Какого рода вмешательство планируется?
— Ваша операция. Пациент Б., помните? Одномоментное удаление головки поджелудочной железы, двенадцатиперстной кишки…
— Конечно, помню, — кивнул я. — Готов повторить. Вы уверены в диагнозе? Он просто довольно редкий. Пациент здесь, в больнице?
— Да, уверены, — с расстановкой ответил главврач. — Была проведена диагностическая лапаротомия. Рак головки поджелудочной. Больному шестьдесят, он сейчас в нашем госпитале, можно провести осмотр немедленно. Но я должен предупредить вас об одной детали.
— Да?
— Он японец.
— И что, у них поджелудочная железа расположена в другом месте?
Пациент носил фамилию Исикава — человек не только состоятельный, но и знатного происхождения. Судя по всему, из тех, кому полагается клан, герб и родословная, восходящая к Аматэрасу. Жил он в Шанхае уже много лет, как объяснили — по торговым делам, а теперь решил, что пришла пора позаботиться о здоровье. Увы, затянувшееся недомогание оказалось раком головки поджелудочной. Диагноз был подтверждён, операция готовилась.
Пациент держался сдержанно и благородно — без истерик и ненужных вопросов. Самурай, что тут скажешь. Впрочем, новость, что его будет оперировать не какой-нибудь безвестный гайдзин, а сам автор методики, произвела впечатление. Исикава кивнул едва заметно, но взгляд его потяжелел: не всякому даруется честь наблюдать собственную смерть в глаза, зная, что, может быть, её удастся перехитрить.
Осмотр занял не более четверти часа: пощупал, что положено, послушал то, что звучит, заглянул, куда следовало. Умные люди не задают глупых вопросов, а приглашённые светила не тратят время на рутину. Я откланялся, предупредив, что решение о сроках и технике окончательное — за мной. Исикава снова кивнул: понял.
К моему удивлению, жизнь в шанхайском сеттльменте оказалась почти неприлично комфортной. Если забыть, где ты находишься, — можно подумать, что всё это просто окраина Вены или даже Петербурга. Чисто, освещено, вежливо, вкусно. Электричество — стабильное, рестораны — многочисленные, варьете — хоть каждый вечер.
После разговора в госпитале я отправился на почту. Надо было, наконец, выразить соболезнования Софье Александровне — вдове Николая Васильевича. Слишком больно резанула весть о его смерти. Её надо звать в Базель, обязательно. В Петербурге ей не место. А в Полтавской губернии — и подавно. Садок вышневый коло хаты я ей организую где угодно. Сразу же отписал коллегам, сотрудникам, в «Русскую больницу», чтобы знали: я жив, здоров, скоро буду, и работаю, как проклятый.
На выходе из почтамта, почти у самого входа в ресторан столкнулся с Гилбертом. Он аккуратно складывал зонтик, с досадой оглядывая небо. Раскланялись, пожали руки.
— Не выношу местную кухню, — пожаловался банкир, морщась. — После каждой трапезы с рисом во рту будто наждаком прошлись. Изжога, хоть на стену лезь.
— Так заказывайте блюда без перца, — пожал плечами я.
Он рассмеялся и тут же предложил пообедать вместе в ресторане яхт-клуба.
— Здесь, совсем рядом. Кухня сносная. И без риса.
Не стал отказываться. Обед вышел приятным — говорили о пустяках: про Петербург, плавание, подводные лодки, финансовые странности Шанхая. Гилберт оказался страстным яхтсменом. Даже, как выяснилось, владеет яхтой, хотя сам признался, что чаще платит за стоянку, чем выходит в море.
— Хотите взглянуть? — спросил он почти между делом. — Моя стоит в марине Баошана. Всего полчаса пути. Я бы с удовольствием показал. Вы ведь после обеда никуда не торопитесь?
Действительно, не тороплюсь. До вечера — свободен. Я кивнул.
— Вот она, Юджин, — с ноткой гордости в голосе сказал Гилберт, махнув рукой в сторону дальнего причала.
На воде покачивалась красавица — длинная, стройная яхта с ослепительно белыми бортами и высокой, почти театральной трубой, уходящей в небо. Даже стоя на месте, она выглядела стремительной. Чуть выше ватерлинии блестели золотые буквы: «Krista».
— Построена в Англии, на верфях Thornycroft, — начал банкир, когда мы шагали по трапу. — Сто футов, представляете? Самый современный паровой двигатель, идеальные обводы корпуса. По правде сказать, досталась по случаю. Но я её полюбил.
Палуба была выстлана тесно подогнанным тиком, пахнущим древесной смолой и воском. Всё — от лееров до медных кнехтов сверкало, как начищенный хрусталь. Это была не просто яхта, а манифестация belle époque. Машинально я отметил: её холили, будто любимого скакуна перед выставкой.
— Её строили под средиземноморские регаты и трансатлантические переходы. Максимальная скорость — двадцать узлов. Да, на угле. Но для такого класса — вполне экономично. Инженеры постарались.
Главная палуба была широкой, свободной от лишнего: лишь шлюпки, трапы, вентиляционные раструбы. Я прикинул — человек двадцать вместится легко, даже с комфортом.