Днем. Сейчас. Пора.
В темноте где-то далеко лязгнуло железо. Послышался глухой удар. Леха, Коля и Добрый День одновременно повернулись на звук.
С холма, переваливаясь с боку на бок на колдобинах, катился джип. Секунду спустя из-за гребня выскочил второй и запрыгал под уклон, отрываясь от земли сразу всеми своими четырьмя колесами. Первый так себе — рабочая лошадка, а вот второй разукрашен всласть: две выхлопные трубы, справа и слева, поднимаются из-под передних крыльев сразу наверх, вдоль ветрового стекла, над крышей салона загнуты назад, край косо срезан. Между ними — широкая планка с раллийными фарами: пять глазастых круглых фонарей. Впереди, как таран у крейсера, — лебедка. Разлапистые подножки во всю длину машины горят никелем. С хрустом цепляют и с корнем выворачивают кусты — пожухлый после зимы репейник. А резина! Бог мой, свет не видел такой широкой резины!
Качнув повисшей на радиаторе веткой — дорожным трофеем, чудище остановилось. Следом, капот к капоту, прямо к недокопанной могиле подполз второй джип. Одновременно хлопнули дверцы, синхронно на землю выскочили шесть человек. Выстроились полукругом перед «BMW».
Последним вылез приземистый и широкий мужик лет тридцати пяти. Он огляделся: в холодный воздух от теплой земли поднимался туман, казалось, земля дымится у них всех под ногами. Сплюнул в сторону от могил, потом почесал толстую волосатую шею; воротник расстегнут — на такой шее никакую рубашку не застегнешь. Обернулся к оставшемуся сидеть на заднем сиденье деду в телаге и красной кепке:
— Они?
Дед еще раз посмотрел вперед. Подумал. Как будто на нашем кладбище в три часа ночи полным-полно отморозков.
— Да. Это они.
Тогда пахан осмотрел всю троицу еще раз. И чего им, нехристям, по ночам не спится? Безобразничать, кроме как на кладбище, негде? Совсем у людей крыша съехала…
Час назад он сидел и горько думал, что вот жить ему на Москве негде. Совсем негде. А вот надо же из Москвы квартира к нему сама приехала. Дешевле он их не отпустит. Все, сволочи, отдадут. Молчат. Правильно молчат. Знают, придурки, что виноваты. Вдохнул воздуху побольше и вышел вперед.
Пахан открыл рот, чтобы начать разборку. Добрый День подпрыгнул и с пол-оборота навернул ему пяткой в нос. Не останавливаясь, прошелся кулаками по грудной клетке соседа. Он что-то еще успел сделать — прежде чем они свалили его на землю.
Они не поняли, что произошло. Они здорово запыхались, хотя каждый из них весил раза в два больше, чем Добрый День. Они не успели еще заметить, что на ногах их осталось только трое. Они продолжали думать, что их гораздо больше. Поэтому и попинали они его, лежачего, без особого энтузиазма — они не успели даже рассердиться. Так, для порядка. Все равно уже дохлый.
Один из них, по имени Саша, вытер кровь с рассеченного и гудящего лба и вспомнил, как однажды, по молодости, шел вечером к девчонке. Хороша была девка, надо сказать. Время — часов десять, не раньше. Тротуар вдоль Садового кольца пуст. Он один. Никого больше. Надо перейти улицу перед магазином «Людмила», и все, уже пришел. До перекрестка — десять шагов.
На светофоре стояло несколько машин. Переключился сигнал с красного на зеленый. Увидеть, что именно произошло, Саша не смог, хотя смотрел прямо вперед. Удар, негромкий скрип. Все.
«Восьмерка» осталась стоять поперек полосы, заднее левое колесо повернуто на девяносто градусов. Мужик за рулем осел и не шевелится. Ребята вручную откатывают «пятерку» на обочину — сама она уже не идет, из капота летит пар. Еще двое выскочили из «Нивы», обошли ее кругом, потом отогнали машину на тротуар. А вот еще мужики стоят между багажником и капотом двух черных «Волг», что-то выясняют.
Всех делов-то — одна секунда. Вот они стояли на светофоре. Вот сменился сигнал. Все было хорошо. Все куда-то спешили, у всех на вечер был план. Одна секунда все поменяла. И когда разогнаться-то так успели, чтоб заднее колесо на «восьмерке» почти вывернуть?
Пахан встал на четвереньки. Он был очень крепкий мужик. Из носа до земли тянулась кровавая сопля. Тяжело, очень тяжело поднял голову. Вдруг отшатнулся назад. Саша резко обернулся.
Его напарник, неестественно выгнув вперед грудь, оседал вниз. Фары джипа высветили до дна его вытаращенные и уже мертвые глаза. А за его спиной стоял, чуть пригнувшись, Добрый День. Он стоял, его лицо свела судорога. Оно было белым. Зрачки-точки ощупывали горизонт. Живой и невредимый. Он пошел на Сашу и последнего державшегося на ногах лося.
Прямой удар в грудь отшвырнул его на два метра назад. Никакой блок не спасет. Слишком весовые категории разные. Саша был все-таки выше его на локоть.
Добрый День валялся на спине. Он больше не встанет. Через секунду Саша увидел, как он шевельнулся. Подтянул колени к лицу. Оп! Он уже на ногах. Мало того, он пошел на Сашу вновь. Он шел и ухмылялся, и в его безумных глазах горели угли.
И тогда Саша бежал. Бежал с поля боя. А над ухом шипело злобное дыхание настигавшего его кладбищенского зомби. Давным-давно мертвого зомби. Как его убьешь — ведь он же уже мертвый!
Саша, как кенгуру, скакал во тьме среди могил, пока не зацепился ногой за цементный цветник и со всего размаха не ударился головой о гранитную плиту. Так и лежал до утра, пока его не подобрали свои.
Туман густел. Фары «BMW» уже не доставали до крестов. Белые струи плыли вдоль земли, отчеркивая и проявляя каждую промоину, каждый бугорок. Белая вата. Белый мох.
Слева в темноте мужик в черной рубашке попытался встать. Оперся на ногу. И жуткий вой наполнил окрестности. Клекот, почти лай. Бессмысленный, звонкий.
А над полем боя снова пролетела валькирия. Добрый День посмотрел ей вслед: ему показалось, что она была довольна. Потом оглянулся, поднял с капота левого джипа свой пистолет. Прихрамывая, пошел направо, где сидел Коля, привалившись спиной к переднему колесу.
— Где? — спросил Добрый День.
— Убег, сволочь.
Добрый День обнял его за плечо, помог встать. Вместе они добрели до своей машины. Добрый День сел за руль.
— Как на войне… — пробормотал себе под нос Коля. Добрый День улыбнулся:
— На войне намного хуже.
Завел машину. Руки, ноги ходуном ходят. Преувеличенно осторожно тронул. Так, что Коля даже не заметил начала движения. Въехал на дорожку, что ведет к шоссе. Левое колесо нашло асфальт, потом правое. На секунду отвлекся на темное пятно слева — а, черт, это не клиент, это дуб такой. Нога дернулась, машину кинуло от одной обочины к другой. Выровнял.
А за спиной, над кладбищем, начался ливень. Вода размывала стенки могилы. Струи холодного дождя пузырились во тьме на ее дне. Кто-то лежал на спине на ее краю и со злости выпускал пули одна за одной в бескрайнее небо. Короткая струйка вылетавшего из дула огня становилась невидимой уже через два метра.
Дедок, увязая своими кирзачами в размокшей земле, побежал за подмогой. Он держался линии, где кресты и поле разделяла колея. Он бежал, а в душе сам себя нахваливал: «Не было в прогнозах ночью дождя. Соврал телевизор. Вот не одень я сапоги промок бы весь. Как есть промок бы. В моем возрасте предчувствия насчет погоды не обманывают. Начет денег — обманывают, а насчет погоды — нет».
К утру дождь смыл все следы. Пахан простил неудачную разборку своим ребятам. Ему самому потом три ночи снился кошмар. Один и тот же кошмар. Он видел, как сатанински гогочущий Добрый День тянется костлявой длинной рукой к его глазам. Пахан просыпался в тот момент, когда острая сталь касалась его глаз. Потому что на пальцах у Доброго Дня были вороненые трехгранные когти.
Но это было потом. А пока Добрый День шел к Москве по мокрому шоссе со скоростью сто пятьдесят километров в час и знал, что сегодня он Леху убьет.
36
Иван Подколзин уже пятнадцать лет гонял по России тяжелые грузовики. Раньше, конечно, это дело было куда прибыльней, чем сейчас. Но «дальнобойщик» без куста хлеба никогда не останется.
Не всякий шофер сможет повести прицеп. Нет, вперед-то, конечно, любой шофер поедет. Тут большого ума не надо. Газку подкинул, сцепление отпустил. Чего ему не поехать?
Но настоящий шофер определяется по тому, как он умеет пятиться. Если водила с «газика» ставит машину задним бортом на портал, так экспедитор, а то и еще два мужика за ним смотрят, машут руками и орут время от времени: «Вася, давай! Давай, Вася! Стой! Стой… твою мать!»
Чтобы получить права с разрешением на прицеп, надо отучиться два месяца. Два месяца инструктор показывает, как пятиться. У трейлера есть точка вращения, где прицеп ложится на седло тягача. Вот ей-то и надо играть. Чуть руль влево, чуть вправо, поймал, а теперь веди, веди потихоньку, не теряй. Оп. Сложился прицеп. Давай сначала.
Но водить трейлер — примитив. Гораздо интереснее длинная трехосная камазовская фура с прицепом. Вместимость та же — восемнадцать тонн, девять на грузовике, девять на прицепе. А степеней свободы больше. Одна ось вращения — там, где треугольное коромысло прицепа цепляется за крюк под задним бортом грузовика. Вторая — передние колеса прицепа могут поворачиваться сами по себе. Конечно, кое-кто передние колеса прицепа блокирует, но это неправильно. Зачем лишать себя маневра? А маневр получается большой. Где «жигуль» пройдет, там и Иван Подколзин встанет под разгрузку. Сначала прицеп загонит, а потом и грузовик. Нынешние коммерсанты, из экономии снимающие склады Бог знает где, это свойство фуры с прицепом очень ценят. В некотором смысле она гораздо удобнее трейлера. Если, конечно, шофер хороший.
Приятно идти по трассе. Сто — сто десять. Больше не надо. Подберешь передачу, и только руль подкручивай. Да на подъеме, если очень крутой, газку подкинешь — благодать. Движок журчит под сиденьем, асфальт летит под огромное стекло.
Но эта ночь — нечто особенное. Неприятности начались в Тольятти. Из-за вечной чехарды с неполной загрузкой образовался у Ивана пустой грузовик и станок на семь тонн в прицепе. Так ездить нельзя. Да вот вышло. И задал этот станок Ивану несладкую жизнь. Поворачиваешь руль влево — а прицеп грузовик обратно переставляет. Тормозишь — не тормозится. Не езда, а сплошное мучение. Да еще дождь пошел. Эх, была бы нормальная развесовка — добрался бы до Москвы засветло. А так едешь, едешь, и конца этому не видно.