Но, может, именно и поэтому, жизнь в Московской адвокатской коллегии была так весела. Оттуда народ выбывал только ногами вперед, под звонкие похоронные трубы и громкое рыдание моложавых симпатичных вдов. Или с руками за спиной, под тихий коридорный шепот и быстрые взгляды коллег — что случалось, несмотря на полную опасных и острых командировочных приключений жизнь, весьма, весьма редко.
У Вадика надежд на адвокатуру было мало. Московские юристы жили долго и места там освобождали очень медленно. Так что ждала Вадика скучная, никому не нужная контора. Потому что в не скучных конторах, в нужных конторах, судя по всему, сидят ребята из Военно-юридического института. Но что о них говорить? Разве могут эти конторы быть интересными для смышленого еврейского мальчика? Нет.
Траур над головой Вадика не развеялся. Его аура была густо-черной. Он по-прежнему печатался в столичных газетах, правда, теперь на правовые темы. Но из легкого и порхающего стиль Вадика стал едким и устрашающим. Пока не подул ветер перемен.
Карты клались то так, то этак. Вадик как-то даже подумывал о Земле Обетованной. Не очень серьезно, правда; не в том дело, что в тот год там шла война, и в каждом доме устраивали герметичную комнату, и выходили на улицу с противогазом на боку, и каждый день ждали химического удара.
Надевать противогаз Вадика научили еще в школе, и глубине своей души он был мужик рисковый.
Просто он Москву любил больше. Каждый правильный кулик хвалит свое болото, Вадик хвалил Москву. В конце концов, может быть, случайно — хотя кто-то эту случайность назовет неизбежностью, оказался Вадик в юристконсультах у Чингиза.
За год Вадик отрастил себе брюшко. Вадик стал господином Варнавским.
Дабы противостоять окружающей среде, юристы сбиваются в команды. Банда как банда. Во главе предводитель, круговая порука, черная касса. О, когда их много, с ними очень трудно сладить! Девиз адвокатской конторы — «Много клиентов — много независимости». С Ивановым поругался — остался Петров и Сидоров. А когда у тебя только один клиент, от которого ты зависишь полностью, — ох и несладко же чувствует себя интеллигентный человек на Руси.
Но Чингиз много платил. Чингиз не только много платил, Чингиз имел хорошую репутацию. Вадим как раз женился, надо было где-то жить. Жить-то, конечно, было где, жене ее родители выменяли однокомнатную квартиру, но Вадик хотел иметь кучу детей. Тогда Чингиз купил большую квартиру неподалеку от Строгинского залива и предложил ее Вадику в рассрочку на десять лет. Вадим, поговорив с родичами, согласился.
Чингиз ему хорошо платил. Постоянно набегали доплаты за сверхурочные, командировочные, премии — Вадик собирался рассчитаться с Чингизом гораздо раньше десяти лет. Но уходить от Чингиза он не хотел. Как не мог этого сделать каждый, кто хоть сколько-нибудь долго общался с Чингизом: мужик он был, надо сказать, обаятельнейший.
Пятого мая в девять часов утра Вадим Варнавский сидел на кухне у себя дома и чистил киви. Пятилетняя дочка с другой стороны круглого стола внимательно наблюдала, как с зеленой блестящей ягоды под узким лезвием ножа свивается в кольца коричневая кожура. Если бы Вадиму самому приспичило съесть киви, он, конечно бы, чистить не стал.
Пискнул телефон. Жена, которую Вадим всегда звал Ириша, отвернулась от плиты, где в турке медленно пухла кофейная шапка. Протянула руку к подоконнику и неохотно взяла трубку.
— Да? Одну минуту.
Сняла кофе с плиты. Щелкнула кнопкой, и малиновый круг медленно потух в глубине темного стекла. Повернулась к Вадику. Он взял телефон левой рукой, отставив подальше большой и указательный пальцы, наиболее перемазанные соком.
— Слушаю вас. — Безличный голос вежливого человека, весьма недовольного тем, что его отрывают в праздник от семьи, от домашних утех и радостей. И вдруг сразу, без перехода, Варнавский потеплел:
— Здравствуйте, Андрей Иванович… Да-да, конечно… Так…
Ириша налила кофе в чашку, поставила перед Вадимом на стол. Вадим машинально снял ее с блюдца и, не глядя, хлебнул; обжегся, выдохнул в сторону от телефонной трубки. Ириша еще несколько секунд постояла рядом. Потом, наверное, что-то угадала из его бессвязных ответов — пошла в спальню.
Открыла шкаф. Перебрала висящие по одной на пластмассовых плечиках белые рубашки. Выбрала с узким воротничком. Положила на постель.
Ничего от нее муж не требует. Только одно: белые рубашки. Белые рубашки каждый день. В Москве очень дымно, воротник и манжеты к вечеру почти черные. А эту липкую копоть очень тяжело отстирать. Как-то встала стиральная машина, так Ириша бегала к подружке на другой конец Москвы со своей кастрюлькой, чтобы там их кипятить.
По-настоящему белая рубашка изо дня в день — непростое дело. Это надежный показатель уровня. Поэтому у Ириши всегда в доме есть запас. Что-что, а белые мужнины рубашки она не доверит никому.
Вернулась в кухню.
— Понял… Да, сразу перезвоню. До свидания, Андрей Иванович. — Вадим положил трубку на стол и вздохнул:
— Уф!
Взял с тарелки недочищенную ягоду, принялся дальше спускать с нее кожуру.
— Ты на работу пойдешь? — глядя на киви, спросила дочь.
— Что? Ага. Мы завтра съездим в зоопарк. Ладно?
Она серьезно кивнула.
— На, кушай, Лидочка. — Он прикоснулся рукой к ее головке — жесткие волосы. Вся в отца. Его кудрявая шапка росла сразу во все стороны и не поддавалась никаким расческам. Раньше Вадима это беспокоило — никак не прилижешь, а теперь стало все равно. Ровесники уже начинают лысеть, а вот он еще долго продержится в молодых.
Встал, отправился бриться в ванную еще раз.
Через сорок минут одетый по форме «похороны банкира в летний сезон» Вадик Варнавский выпрыгнул из машины и открыл дверь офиса «Чингиз-Ойл». В бывшем детском саду было тихо. Из-за стойки выглянул начальник охраны:
— Здорово.
— Привет, — откликнулся Вадик. — Степановна уже здесь?
— Только что пришла.
Вадик кивнул и повернул в левый коридор. Здесь окна непрозрачные — их заменили стеклянные блоки. Говорят, прочнее кирпича. В коридоре только одна дверь — в самом конце. Черная дверь и табличка «Бухгалтерия». Вадик нажал ручку.
— С добрым утром, Елена Степановна.
— Здравствуй, Вадик. — Главный бухгалтер была дама крупная и, с точки зрения щуплого Вадика, женщина почти что необъятная.
Очень жесткий юмор — но Вадик легко мог представить ее запряженной в плуг. На ней только так пахать. Знай покрикивай.
Степановна охотно надевала черное. Носила много золота. Была подвижна, весела и непосредственна и могла послать матом кого угодно, если к ней обращались не вовремя. По слухам, она работала с Чингизом последние двадцать лет.
Выдвинула ящик стола, достала пять тугих пачек в банковской упаковке. Подвинула по столу ведомость:
— Распишись.
Вадик поставил закорючку и, прикасаясь пальцем, пересчитал пачки: одна, две, три, четыре, пять. Все. Раскрыл дипломат, пристроил между двумя черными кожаными папками.
— До свидания, — сказал Вадик.
— Если что — я здесь тебя жду до трех.
Он кивнул.
На обратном пути Вадик задержался у стойки охраны. Начальник обернулся в открытую дверь дежурки:
— Петь, собирайся. — Через минуту оттуда вышел двухметровый Петя — какой-то новый охранник, Вадим его не знал.
— Здравствуйте, Вадим Эммануилович.
— Привет. Поехали.
Начальник охраны не сказал ему «счастливо». Он не сказал ему «ни пуха», а Вадик не ответил ему «к черту». Но он все знал. Вадик это понял. В «Чингиз-Ойл» все про всех знают.
Петя опасливо вывел машину из плотного ряда. Боялся поцарапать. Слишком новая «Вольво». Еще даже лак не потускнел. Вадим сидел сзади — надо собраться с мыслями. Хотя чего собираться-то: Чингиз продиктовал четкую последовательность действий, думать сейчас не надо. Думать придется позже.
Из переулка в переулок поворачивала машина. Что-то пусто кругом. Вадик делил улицы на два состояния: слишком много народа и подозрительно пусто. Пятого мая кругом было подозрительно пусто.
В «Чингиз-Ойл» все про всех знают. Как, кстати, и везде на Москве. Здесь почти все, почти всё, почти про всех знают. Потому как скрыть этого нет никакой возможности. Чего не знают, того и знать не надобно, потому как это занудно и просто скучно. Но молчат.
Когда-то острое слово ценилось в обществе. Теперь — прикушенный язычок. Люди молчат не из страха; здесь один хитрый мудрец за большие деньги поставил дело так, что если знающие люди и скажут чего лишнее, так им просто никто и не поверит. Скорее всего, их даже просто не поймут — о чем это они? Понимающие люди на Москве это знают. Оттого они и молчат.
Пятнадцать минут по центру — эх, разве это прогулка? Ни то ни се. Остановка. Вот и приехали.
Вадим открыл дверцу, степенно вылез на тротуар. Только теперь он заметил, что на улице день, что на улице пасмурно, что на улице того и гляди пойдет дождь. Свежо, совсем нежарко в пиджаке. Рабочая погода. Вадик искоса посмотрел на лакированную дверь в стене: вывески нет. Только прямо перед входом кусок тротуара другой. Асфальт накрыт серым мрамором. Пятачок два на два. Гладкий, но не скользкий. Очень приятно для ноги. А по сторонам двери — две квадратные тумбы. Это инфракрасные горелки. Зимой в них круглые сутки горит газ, и пятачок перед дверью всегда чист. Когда народу мало — он даже сухой. Выскочил из машины, нырнул в подъезд, а ноги и низ брюк сухие. Очень удобно. А проходящие мимо женщины здесь меняют шаг, поднимают коленки выше. Они стучат каблуками, стряхивают с каблуков липкий снег. Тоже неплохо. «Керосинщики» — они все немного филантропы.
Не просто так Вадим смотрел себе под ноги: идти внутрь ему было страшно. Могут ведь и голову отвинтить. Вполне могут. Чингиз об этом его честно предупредил. Страх. Вадик чувствовал страх. А хорошо-то как на улице: серое небо, скоро заморосит дождь, на другой стороне улочки бредет куда-то бомж в подвязанных бечевкой кедах, а на щуплом деревце на другой стороне улицы распустились листочки. Красота!