Кладбище. Чтоб такое забыть, надо еще раз родиться.
Дальше вспять ничего значимого нет. Ничего. Только скандал с Аллочкой. Это если считать вспять, а если по порядку, то первым будет, конечно, скандал с Аллочкой. Потом похищение и кладбище. Потом стрельба на кухне. Что здесь общего?
Неужели Аллочка наняла бандюг? Тут Леха чуть не заржал. Но сдержался: момент не тот, участковый обидится. Полный бред.
Во-первых, у Аллочки нет денег. Ну, дадут ей родаки сто долларов на булавки, так и то раз в месяц. А на шмотки — так это сначала надо объяснить. К тому же, женщины, в принципе, не любят одежду покупать в одиночку. Аллочку, например, по магазинам водит мать. Так что денег у Аллочки нет.
Во-вторых, Аллочка не может так поступить. У них так не принято. Потому что никак не может она связаться с такими людьми. Для таких людей она просто мешок с деньгами, она знает, что им гораздо проще отнять у нее деньги, чем кого-то идти для нее за них убивать.
В-третьих, Аллочка ведь его любит.
Собственно говоря, в таких деталях Леха обсасывал сладкое имя Ал-лоч-ка просто потому, что ему было приятно это делать. Мятным леденцом оно липло к языку и скользило по губам: Ал-лоч-ка.
Аллочка! Господи! Где я должен быть, и где я есть, Господи, ну почему же я такой идиот? — думал Леха, стряхивая длинный, загнувшийся вниз хоботок пепла в пепельницу.
Неизвестно отчего, в памяти всплыла фрау Шелике. Вот интересно, а она-то где зависла? И кой черт ее понесло на праздники в Россию? Надо будет заехать на работу, послушать автоответчик. Может, там что-нибудь есть. Ну так фрау Шелике они с Васькой как раз и не встретили. Вообще, не пересекался с ней Леха. Значит, фрау Шелике исключаем.
Скандал с Аллочкой; кладбище; перестрелка на кухне. Идиотизма полно. Смысла — нет. Леха привык иметь дело с пусть нечеткими, но схемами. И сознание недоступности смысла было сейчас крайне мучительно.
За дверью послышались голоса. Леха повернул голову: дверь открылась настежь, в комнату вошел и остановился посредине Георгий Алексеевич.
— Здорово. — Леха встал, они пожали руки. Леха повернулся к участковому:
— Это мой дядя.
Знал Леха кое-какие ходы на Москве. Он собирался поговорить с Георгием Алексеевичем, но действовать он собирался не через него. Леха уже прикидывал, откуда он будет звонить и где будет встречаться, денег это бы ему не стоило совсем, потому что это ему стоило бы услуг. Кое-кто не прочь узнать кое-что о тех, с кем он работает. Не для дел, а так, для информации. Для общей картины. Расплатиться деньгами Лехе было бы проще, но деваться сегодня ему было некуда. Он желал забыть о ночных отморозках напрочь, так, чтобы в его жизни они больше не появлялись. Совсем. Никогда.
Дядюшка в эту концепцию не вписывался. Вернее, встреча с ним здесь вписала его, скажем так, кверху ногами. Оттого-то взгляд Лехи через секунду стал невесел и серьезен, а у дядюшки зачесались ладошки.
Дядюшкин хитрый глаз моментом оценил пачку бумаг на столе перед милиционером и прибавил к этому Лехин солидный вид. Вывод: действовать надо прямо сейчас.
— Ч… — Он подавился именем. — Ребята принесли извинения. Я им сказал, что проблемы нет.
Леха на дядюшку обиделся. Но был он мужик не злой. Подумал. Посмотрел на милиционера:
— Извини, что побеспокоил. Я не хочу делать заявление.
— Если нужно, я могу его пока в сейф положить полежать.
— Спасибо, не стоит.
Леха протянул руку. Участковый чуть согнул листы, постучал торцом пачечки об стол, выравнивая край. Подал Лехе. Леха сложил вчетверо, убрал в боковой карман пиджака.
— До свидания.
— Всего хорошего.
Закрыв за ними дверь, участковый облегченно вздохнул: пронесло. На этот раз.
На улице стало как-то веселей. Листья, Господи, действительно листья на деревьях! Не у всех была беспутная ночь. Кто-то зеленел и распускался, и пах сладким соком, надеясь на будущее солнце, и оказался прав. В облачной прогалине блеснул белый луч. Сверкнул и погас, но чувствовалось, что он скоро появится снова.
Отойдя десять шагов от висящей поперек тротуара пластмассовой, синей с белым, таблички «Отделение милиции», племянник с дядей остановились.
— Ну, рассказывай, почем Чингиз оценил мою голову?
Дядюшка расстегнул единственную пуговицу на своем пиджаке. Неторопливо вытащил пять пачек. Сначала три из левого внутреннего кармана, потом две из правого. Протянул Лехе.
— Ты на машине? — Леха оглянулся вокруг.
— Отпустил.
— А… — Леха рассовал пачки по карманам. Потом, подумав, вытащил обратно последнюю — вроде все они были одинаковы на вид. Все хорошо пахли машинным маслом, благородным духом настоящих новых денег. Сорвал бандероль. На глаз, не вымеряя, отделил десятину от всей суммы.
— Возьми, пожалуйста, — себе под нос, но адресуясь к Георгию Алексеевичу, сказал Леха. Дядя деньги взял.
— До свидания.
Леха кивнул, повернул назад, прошел мимо булочной, за мусорным баком свернул в арку. Георгий Алексеевич посмотрел ему вслед. И почувствовал облегчение: сегодня пронесло. В этих делах есть большой минус: могут оторвать голову. Георгий Алексеевич имел в виду себя.
Совсем не за то, что взял и тут же отдал деньги. За это убивать грех. Система наказывает только за конкретно нанесенный ущерб.
Вот Петровичу, например, как-то не повезло: дал он зятю деньги, чтоб тот выступил учредителем чего-то там для дела нужного. А зятек, мало того, что часть денег неизвестно куда подевал, так еще и начал выделываться, требовать увеличить долю. Совсем с катушек съехал. А когда ему попробовали вправить мозги, привел на совещание в офис бандитов. Вот только после этого народ и стал собираться отстрелить ему голову. Но Петрович, человек уважаемый, отговорил. У него тоже был резон: зять взял дочь Петровича уже с ребенком. За это зятя Петрович очень ценил.
Так что за взятку, взятую и неотработанную, никто бы ничего Георгию Алексеевичу на Москве не сделал. Дело было в другом. Совсем в другом.
Чингиз играет с кем-то в кошки-мышки. Дурное занятие. Особенно на майских праздниках. Много лбов треснет.
И, принюхиваясь к весенним запахам улиц — смолки и прохладного мокрого ветерка, — Георгий Алексеевич отправился пешком домой, мириться с женою.
42
В десять ноль три Колдун кончил разглядывать проходящих дам. Да и не разглядывал он их вовсе, а так, присел отдохнуть. Потому что наблюдать проходящих женщин в этой точке Москвы лучше вечером в будний день. А уж никак ни с утра в праздники.
В праздник здесь пусто. Окрестности улицы Горького — дворы, подвалы, первые, а часто и все последующие этажи вроде бы жилых домов — офисы. Народ приезжает сюда по делам. К вечеру буднего дня улица Горького — это длинный судок с салатом. Каждый компонент сам по себе. А аборигенов тут мало. Они интересны — кто ж с этим спорит, глаза этих стариков повидали много интересных вещей, но попробуй найди их в этом потоке…
Стайкой выходят вечером из подворотни между «Интуристом» и Театром Ермоловой молоденькие девушки. Университетские студентки. Их желтый дом — сразу за гостиницей. Эта территория МГУ называется «На Моховой». В Москве их любят: в пиццерии у подножия «Интуриста» их кормят со скидкой, а Столичный банк выдает им свои пластиковые карточки, на которые государство им перечисляет стипендию. Маленькие девочки после занятий снимают очки со своих ласковых глаз и идут к метро. Они протискиваются через толпу проституток перед гостиницей. И жадно и искоса их рассматривают…
А на дороге в три ряда припаркованы машины. Пожилая, одетая в спортивный костюм, усталая женщина о чем-то разговаривает с водителем. Сторговавшись, она оборачивается в сторону гостиничного подъезда. Негромко, но внятно и ясно, объявляет: «Девушки — натуральные блондинки». И из толпы, послушно и безропотно, устремляются в ее сторону обесцвеченные хохлушки. Рослые кошечки в высоких сапогах.
А мимо, группками, к метро идут женщины постарше. Рабочие лошадки банков, Думы, контор и ведомств. Потому что русский человек с двумя-тремя высшими образованиями, непьющий и работящий, окажется, скорее всего, женщиной.
Одного математика мобилизовали не то в сорок третьем, не то в сорок четвертом году. С одной стороны, ему пообещали радужные перспективы. С другой стороны, ему пообещали ад на земле и на небе. Стимулировали как полагается. И выдали под расписку папку с техзаданием. Мужик сел, почитал-почитал и затосковал.
Он был должен за полгода рассчитать гироскоп для баллистической ракеты. Компьютеров в те времена строить еще не могли, а вручную такой труд должен был занять никак не меньше пары лет. Судя по всему, месяцев через восемь, ну, может, через девять, но уж никак не больше, его объявят саботажником и поступят с ним как с негодяем.
И он знал, что это будет правильно. Потому как кругом война. И ракеты, которые вот-вот начнут летать, должны летать правильно. Поражать цель. А без гироскопа — основы инерциальной системы наведения — все эти огнехвостые чудища не более чем смешной фейерверк.
Мужик нашел решение. Он пошел в математическую школу и из двух классов аккуратных девиц собрал процессор. Девицы с хрустом крутили ручки арифмометров и что-то там складывали, а что-то делили. Они не знали толком, что именно. Вычел, умножил передай листок дальше. Вот все, что им было известно, потому что цель работы была тайной. Но, почти без опоздания, гироскоп был рассчитан.
Тогда, сейчас и потом жизнь на Москве без работающих женщин остановится. Новые времена к ним благосклонны: дают возможность лучше выглядеть и медленней стареть. Новые времена оставляют им больше личного времени. Стирку, готовку, мытье посуды и другие домашние дела теперь дозволено перекладывать на механизмы. Перекладывать в большей степени, чем десять лет назад.
Но то — будние дни. А сейчас у подъезда ворковала на незнакомом наречии группа пожилых туристов, собираясь куда-то за ощущениями и переживаниями в набег. Тротуар пуст. Колдун встал со скамеечки и подошел к подъезду гостиницы. Хотел войти спереди — но с фронта вход надежно закрыт.