– Ты будешь любить меня? – спросила она. – Ты всегда будешь меня любить?
– Буду.
– Мы будем вместе?… Мы всегда будем вместе?
– Да.
– Все будет хорошо? – спросила на прощанье она. На прощанье, потому что сейчас он уснет, и это завтра наступит…
– Береги Сильвию, – ответил он. – Обещай, что ты будешь ее беречь. Тогда все будет хорошо. Обещаешь?
– Да, – сказала она, мысленно прощаясь с ним и с вчерашним днем. – Придется что-то пережить опять. Осталось немного, но снова все будет хорошо, – думала она. Провела по его волосам, по сильной руке… Смотрела, не отрываясь. А этот настырный подбородок, этот упрямый лоб! Но он спал и не чувствовал этого, а она все чувствовала, все понимала, поэтому не могла уснуть…
Человек шел по горной деревне, где жили люди. Он смотрел по сторонам, улыбался и здоровался с прохожими. Читал пестрые вывески, которые сверкали надписями, такими разными, какими и были эти люди, обитавшие здесь. С удовольствием улыбался всем и каждому. Поздоровался с солдатами, стоящими на почетном карауле у дверей самых важных домов и офисов. У него было удивительное, какое-то восторженное состояние, и казалось, что он летит, а не идет по земле. И вновь забытое чувство полета, ощущение необыкновенной легкости вернулось к нему – словно не идешь, а толкаешь планету, и поэтому она вертится… Такое, наверное, бывает, когда, наконец, ты что-то решил, и теперь свободен и счастлив… Он попросил Беатрис оставаться с Сильвией и ждать его. Он вернется. Не сразу, но когда-нибудь точно придет. Она поняла его, и, ни о чем не спросив, смотрела и улыбалась. Наверное, так и должна отпускать женщина своего мужчину, чтобы он запомнил ее такой…
Напоследок захотелось заглянуть в тот дом на окраине городка с бронзовой вывеской и большим старинным камином. Нет, не заходить туда, лишь взглянуть на странную вывеску, а потом шагать дальше и сделать то, что он хотел…
Он замер. На месте дома была высокая трава и больше ничего, никаких напоминаний. Как будто его и не было вовсе. Человек был потрясен. А эти двое? Где эти странные парни? Он немного постоял на месте, где когда-то был дом. Он не мог ошибиться – этот дом находился именно здесь. Но теперь на его месте лишь огарок большой коричневой сигары, лежащий в траве и больше ничего.
– Мы тебе поможем, – вспомнил он…
– Не нужна их помощь. Если есть страховка – все теряет смысл! Ты снова от кого-то зависишь и делаешь это не по зову совести, а значит, опять несвободен.
– И хорошо! – думал он. – Так даже лучше.
Потом человек вернулся к центральной площади и подошел к зданию ресторана. Привратник гостеприимно открыл перед ним дверь: – Прошу вас, заходите, – вежливо произнес тот.
– Как жаль, что он не может дать ему чаевых! – подумал он. Потом вынес из ресторана стол, поставил на него стул и пополз наверх. Швейцар сначала не понимал, даже помогал ему. Наконец, человек забрался на крышу этого трехэтажного дома, встал и, оглядевшись, развернул большой плакат. На одной его стороне красовалась картина новой купюры. Та самая икона, которую в конце праздника за ненадобностью выбросили, заменив ее маленькими, но точными копиями, которые теперь назывались деньгами. Человек, видимо, подобрал ее и зачем-то сохранил. Итак, на одной стороне плаката был рисунок купюры, а на другой была написана короткая фраза. Человек забрался на высокий конек крыши, развернул плакат и поднял руки. А на нем было написано:
«Посадите меня в тюрьму!»
Люди шли по улице. Увидев на крыше странного человека, сначала смотрели с любопытством, даже с каким-то интересом, потом, испуганно озираясь, быстро проходили мимо. Улица опустела. Опустела, как тогда, когда он впервые на это же место привез еду. Потом эти люди останавливались вдалеке, поворачивались, снова украдкой смотрели, словно были виновны в том, что имели глаза. Площадь в самом центре города оказалась совершенно пуста.
Появился Давид. Сначала он ничего не заметил, но звериным чутьем понял – что-то не так и поднял глаза.
– Что за дьявол! – выругался он. – Виктор, ты спятил? А ну-ка слезай оттуда.
Через мгновение рядом появилась какая-то женщина.
– Он не брал у меня разрешения! – оправдывалась она. – Это несанкционированный митинг. Давид, ты можешь его арестовать!
Виктор встал и направил плакат прямо надписью на этих двоих, словно просил их об этом.
– Да, он издевается! – понял Давид. – Ах ты… Ты издеваешься над нами!
Этот возглас перебил тучный банкир. Он стоял рядом, платком вытирая лоснящееся лицо и тяжело дыша.
– Не нужно никого арестовывать! – сказал он. – Вот еще одно доказательство, что у нас демократический город! – Громко произнес он. – Каждый имеет право на собственное мнение… Что вы хотите, Виктор? – крикнул он. – Мы готовы рассмотреть ваши требования.
Виктор в ответ молча повернул плакат с надписью на банкира.
– Я же говорю – он издевается, – повторил Давид.
– И мешает работать! – добавила женщина.
Люди робко начали подходить ближе, собираясь за спинами сильных мира сего. Это были по большей части хорошо одетые граждане. Они держали в руках какие-то бумаги, папки. Все они спешили по делам, но теперь, обо всем забыв, стояли и смотрели.
– Объясни толком, чего ты хочешь? – опять закричал Давид.
Виктор снова молча повернул к нему плакат.
Банкир вытер лицо. Потом воскликнул, обернувшись к людям:
– Ну, если это все – нужно расходиться и заниматься делами. Мы уделили этому гражданину достаточно времени и внимания. Пусть сидит там – сколько вздумается. Не снимайте его, Давид, он снова туда полезет, и не обращайте на него внимания…
– Нужно оцепить это место, – проворчал Давид.
Все больше людей собирались поодаль, глядя наверх. Теперь в толпе появились совсем другие граждане – одетые намного проще. Они не расходились, но боялись подойти ближе…
Внезапно окрестности огласились колокольным звоном. Люди обернулись в сторону церкви. На крыше стоял Леонардо, раскачивая огромный кусок трубы, который как по наковальне бил по куску железного рельса.
Как он затащил ее на крышу – было неизвестно, но звук получился отменный.
– Вот и Лео нашелся, – подумал Виктор. – Значит теперь он не один.
– Еще один придурок, – сказал Давид. – Пора с этим заканчивать.
– Не трогайте их! – громко воскликнул банкир, – это милейшие люди и шалости их невинны, как у детей. Пусть развлекут народ.
А Лео уже добился своего. Казалось, все граждане города вышли сюда и толпились на этой улице. Лео спустился и весело направился к зданию ресторана, а в руках у него был саквояж. Он подошел вплотную к стене и крикнул:
– Привет, Виктор! Лови!
И тяжелый чемодан полетел на крышу. Через минуту Лео стоял рядом с Виктором.
– Ну вот, теперь у нас два клоуна, – сказал Давид. – Что будем делать? – спросил он банкира.
Тут закричала какая-то женщина.
– Лео, если ты не спустишься, домой не возвращайся!
Это была та самая девушка, которая выдавала «разрешения и запрещения», – повезло парню, – подумал Виктор.
– Посадите нас в тюрьму! – прокричал Лео. – Это свободная страна! Мы имеем право сидеть в тюрьме! Посадите нас туда!
Люди смеялись, другие негодовали, третьи, совсем голодные, молчали.
– Почему они молчат? – подумал Виктор. – Им нечего терять.
– Ну вот, началось веселье, – сказал Давид. – А я говорил – надо было сразу его оттуда снимать.
– Подождем, – мудро заметил банкир.
– Посмотрите на горы, посмотрите на это небо, на солнце. Они смеются над вами, – продолжал свою речь Лео. Несмотря на раннее утро, он был слегка пьян, но это только придавало ему красноречия.
– Люди, что вы делаете? Оглянитесь на себя. Вы потеряли то, что вернула вам проклятая война. Вы потеряли свое лицо. Теперь на ваших лицах гримасы. Вы разучились говорить, любить, смотреть на небо! Ваши дети родятся такими же – злобными, холодными и пустыми. Вы – пустые бутылки из под кислого вина, которое выпил кто-то другой. В вас не зальешь даже свежего вина, потому что оно сразу же скиснет.
– Потрясающе! – подумал Виктор, – Лео говорит так же, как он думает, только своими словами. Удивительный человек!
Он встал, поворачивая плакат направо и налево, во все стороны, чтобы те, кто подошел позже, могли его видеть.
– Вы динозавры. Еще не закончилась трава на этой планете, а вы уже начинаете поедать друг друга, – продолжал Лео.
– Вам судьбою был дан один единственный на тысячелетия шанс все исправить, повернуться лицом друг к другу, а вы снова надели воротнички, окружили себя полицейскими и взяли в руки оружие. Нет, пока не взяли, но оно дожидается в арсенале Давида. И тюрьма пустая тоже дожидается… И теперь, если ты захочешь быть свободным, можешь оставаться им только там, за решеткой. Какой абсурд!..
Лео достал из саквояжа бутылку вина, отхлебнул добрую половину и протянул Виктору. Тот из солидарности тоже отпил глоток, поставив ее на крышу. А художник продолжал:
– Но почему вы молчите? Больше вас никто не спасет. Вы скоро погибнете от голода, – он смотрел в сторону серой толпы голодных людей, которая так и не успела переодеть одежды военных времен и стояла поодаль.
– Почему вы стоите позади? Это ваша жизнь, ваш город! Горы и солнце, все это ваше! Люди, оглянитесь, вспомните о себе, ведь не ради этого убожества вы явились на свет!
Лео допил бутылку и со словами, – сделайте что-нибудь! – бросил ее в дом напротив.
– Эй, придурок, полегче, – закричал Давид.
– Включите музыку на площади! И погромче! – сказал банкир хозяину ресторана. – Пора заглушить оратора.
Через минуту бравурная громкая мелодия огласила всю площадь. Всю горную долину, всю эту маленькую страну, где люди стояли, молчали и слушали…
Лео пытался перекричать ее, но было тщетно. Тогда он повернулся к Виктору:
– Знаешь, я хотел сначала сделать это для себя и для нее… Вон для той дуры… Потом подумал – для вас тоже и для всех тех, кто скоро подохнет с голоду. Тол