— А почему все-таки Иркутск называют столицей беглых? Не просто же так?
— Потому, Алексей Николаевич, — ответил за губернатора полицмейстер, — что таково наше местоположение. Пять каторжных тюрем у соседей, в Забайкальской области. Огромный Александровский централ в нашей губернии. Ссыльные, можно сказать, под каждым кустом. Плюс каторжники строят две железные и одну колесную дороги. И все, кто бежит из перечисленных мною мест, стремятся попасть в Иркутск. А суньтесь в леса? Там толпы шляются, прямо как в Родительскую субботу на кладбищах. Летучки из котельников насчитывают каждая по десять-двадцать человек…
— Котельников?
— Да, беглых, которые носят на себе котлы для варки пищи. Лето, тепло, вот они и развлекаются, воруют да попрошайничают. К зиме придут сдаваться в полицию. Иных местные убьют с досады и закопают. А мы по весне насчитаем этих «подснежников» чуть не сотню.
— Осенью хуже всего, — подхватил Гран. — Закрываются работы: и рыбные промыслы, и золотодобыча, и дорожное строительство. Армия оборванцев приходит в город. Что им делать до апреля? Есть-то надо. Вот и начинается кошмар для обывателей…
Командированный выразил сочувствие начальнику губернии и откланялся. Полицейские вышли из кабинета чуть ли не в обнимку. В приемной их дожидался Аулин.
— Поехали все ко мне, будем сочинять план, — предложил Василий Адрианович.
— Что за план? — навострил уши начальник сыскного отделения.
— Сейчас узнаете. Господин Лыков приехал не столько нас ревизовать, как следовало из телеграммы Курлова. Он будет искать в губернии номера для беглых.
И полицмейстер изложил главному сыщику суть лыковской командировки: сжато и точно.
Аулин сразу схватил суть и поддержал питерца:
— Мы также полагали, что где-то эта сволочь отсиживается. Уж больно ловко иные прячутся. Нет их и нет. Все прошерстим, паспортный режим самый злой, каждую ночь притоны трясем — и бесполезно. А позабудем, отвлечемся — они всплывают. Есть у беглецов нора, есть!
— Мой попутчик по Енисею, начальник кордона, назвал эту нору еще изящнее: санатория.
— Тоже подходит, — согласились иркутяне. — Вот только где ее искать?
Троица приехала в городское полицейское управление на Луговой улице и расположилась в начальственном кабинете. Бойчевский потребовал чаю с баранками. Когда служитель принес чай и закрыл за собой дверь, Алексей Николаевич подробно рассказал коллегам о случае в Туруханске. Три опасных бандита сбежали при помощи мелкого канцеляриста. Но тот, при всей своей ничтожности, оказался весьма полезен. А переписывался негодяй с неким Самсоном Родонаем. Что о нем известно иркутской полиции?
Аулин опять думал недолго.
— Родонай? Их два брата, и младшего как раз зовут Самсоном.
— Что они за люди?
— Подлецы первый сорт!
— Бернард Яковлевич, а поподробнее? Ведь это ниточка, может быть. Похожи братья на укрывателей беглых?
— В Иркутске таких похожих хоть в штабеля складывай. Но братаны действительно интересные. Не рядовые злецы, а прямо штаб-офицеры!
— Грузины? Из Кутаисской губернии?
— Точно так. Но каким образом вы догадались?
— Кое-что доходит и до Петербурга, — со значением сказал командированный.
— Кое-что? — с иронией переспросил Аулин. — Так, может, до Петербурга дойдет наконец, что пора прекратить высылать сюда всякую горскую рвань? Нагнали их сотни и сотни. И теперь этого дерьма у нас больше, чем в самом Кутаисе. Пошто нам такая честь? Мне пришлось на абреков особую картотеку заводить!
Лыков примирительно попросил:
— Бернард Яковлевич, сделайте, пожалуйста, обзор криминальной обстановки в Иркутске. Поподробнее.
— Охотно. Глядишь, вам станет понятнее, как мы тут живем.
Аулин набрал в грудь побольше воздуха и начал свой рассказ.
Глава 5Доклад начальника сыскного отделения
— В Иркутске проживает сто тринадцать тысяч человек, это из сведений о прописке. Думаю, что по количеству умышленных убийств на тысячу душ населения мы занимаем одно из первых мест в империи. Может, даже первое. Меньше сорока в год не бывает уже давно, а в лихолетье недавней революции зашкаливало за семь десятков. При том, что покойников тут принято бросать в Ангару, и многие жертвы уносит аж до Енисея. Где, понятно, их никто не считает.
Лыков кивнул:
— Тяжелая статистика, согласен. В Самаре двенадцать умышленных в год, и это считается очень много для поволжских губерний.
— Двенадцать? — развеселился полицмейстер. — Одно в месяц… Нам бы такую благодать!
Аулин дал высказаться начальникам и продолжил:
— В полицейском отношении город разделен на пять частей. Первая находится в этом здании, ниже этажом, и она самая парадная. В том смысле, что преступность здесь под лупой, много живет богатых купцов, тут банки, главные храмы, и улицы чище, чем в других частях. Вторая сидит на Шалашниковской, откуда мы только что приехали. Она хоть и помещается рядом с губернаторским домом, но совсем другая. А именно более беспокойная. Это оттого, что Вторая часть отвечает за сенной и дровяной базары, вокруг которых честные люди не селятся. А еще в нее входят местности, прилегающие к речке Ушаковке. Где, как говорится, черт плутал и ногу сломал.
— Поподробнее, пожалуйста, — захотел уточнений командированный.
— Ушаковка — граница, отделяющая центр города от Знаменского предместья. Помните, я упоминал о ней? Еще имеется Ремесленная слобода, которая помещается между Ушаковкой и другой дрянной речкой, Пшеничной. Рядом ручей Сарафановка, там хуже всего.
— Притоны?
— И притоны, и постоялые дворы, где селят без прописки, и конокрады те места любят. Так-то в Знаменском живут мещане как мещане. Но, Алексей Николаевич, надо же помнить, что у нас в Иркутске за народ! Половина или бывшие ссыльнокаторжные, или их дети. Которые выросли в тюрьме и по привычкам те же арестанты. Любой соблазнится, когда выпадет случай. Беглого спрятать, грифованный билет обернуть, краденое купить по дешевке — не устоит ни один!
— Да так по всей России, — утешил иркутского сыщика питерский. — Нравственность куда-то вся подевалась после пятого года. А по правде сказать, ее и раньше не было… Но продолжайте, Бернард Яковлевич. Вы остановились на Второй части, портрет ее понятен. А что с Третьей?
— У! Там тоже будь здоров — не кашляй. А все из-за Хлебного базара. Самое криминальное место в городе, ежели не считать окраин. Тут любая квасная, пивная или портерная представляют собой притон. Особенно выдаются в этом восточные люди: те же кутаисцы и их подданные, армяне с греками…
— Греки у вас тоже замешаны? — оживился Лыков. Он мысленно искал, как лучше сунуть в дознание Азвестопуло, если вдруг окажется, что Сергея придется вызывать на подмогу. — Вы мне потом особо доложите об этом народе. Хорошо?
— Да запросто. Так вот, про Хлебный базар. Там их не один на самом деле, а целый большой квартал, где продают что угодно. От Ивановской площади до Базарной шагу ступить негде: мелочная торговля, а еще скупка краденого, толкучка, как в Москве на Хитровке. Вообще же вся сторона по правой руке, если идти по Большой улице от Ангары к Сенному рынку, кормится от темных торговых операций. Там полицию ненавидят столь же рьяно, как и за Ушаковкой. Трудная эта Третья часть…
— Ясно. А Четвертая лучше?
Аулин чуть не сплюнул с досады:
— Чем же она лучше? Иерусалимская гора, Сарайная падь и все остальное, вплоть до Пивоварихи.
— А Пятая часть что представляет?
Оба иркутянина дружно рассмеялись, и полицмейстер ответил за подчиненного:
— Хуже Пятой ничего нет, Алексей Николаевич. Она самая новая, выделена совсем недавно с целью усиления надзора за Глазковским предместьем. Где бандиты устроили себе столицу.
— Не воры, а именно бандиты? — уточнил коллежский советник.
— Там всякой твари по паре, — вмешался Аулин. — Но бандиты заправляют, это верно. Вокруг вокзала все под их рукой. Да и в целом по слободе тоже. Больше всех покойников мы там собираем. Тех, кого до Ангары не дотащили…
— Далее имеется местечко, называемое Порт-Артур, — продолжил лекцию Бойчевский. — Это между Глазковым и рекой Иркут, на том же левом берегу Ангары. Началось оно, как во многих городах, самозахватом. Дума пыталась сломать то, что нищеброды понастроили, да не вышло. Куда девать стольких нарушителей? Пришлось узаконить. Теперь Порт-Артур — еще одна клоака. Криминальная обстановка там хуже некуда. Но вы уж поняли, Алексей Николаевич, что так здесь повсеместно.
— Кроме Первой части, — напомнил слова Аулина Лыков. — Тут вы не исключение, как и во всем остальном. Окраины всюду захвачены уголовными. Полицейский надзор слабее, соблазнов у околоточного больше. Итак, резюмируем: местности вокруг Сенного и Хлебного базаров — раз. То, что за рекой Ушаковкой, — два. Глазковское предместье с Порт-Артуром — три. Самые беспокойные иркутские места. Никого не забыл?
— Дальние окраины надо прибавить, — подсказал начальник сыскного отделения. — Станция Иннокентьевская Сибирской железной дороги, с товарными пакгаузами и селением Подгорное-Жилкино. Формально это уже не Иркутск, но тяготеют к нам. Тоже множество притонов. Затем местность за селением Кузмиха, выше по Ангаре от увеселительного сада «Царь-Девица». И другие темные места: выселок Лисиха, падь Топка и самострой из землянок на Веселой горе.
— И на все про все у нас, Алексей Николаевич, сто шестьдесят городовых и четырнадцать околоточных надзирателей, — вздохнул Бойчевский. — Как хочешь, так и крутись.
— А что с сыскным отделением? — обратился Лыков к Аулину. — Где набрали кадр?
Тот вздохнул еще громче полицмейстера:
— Э-эх! Какой тут может быть кадр? Вот давеча сыскной городовой Петр Катков нажрался водки, сел на извозчика и стал разъезжать по городу. Стреляя для развлечения из револьвера. Ну как вам такое?
— Уволили?
Аулин развел руками:
— А где я ему замену найду? Отделение третьего разряда, мне даже помощник не полагается. Три надзирателя и четверо городовых — весь мой штат. Жалованье — без слез не помянешь. Аппарат «Бертильон» куплен на частные пожертвования, казна денег не нашла. Ну выгоню я Каткова. Сам же себе службу осложню. На его место никто не придет. А если придут, т