Полицейские разошлись по своим делам, договорившись встретиться на Луговой в девять пополудни. Лыков задал Аулину с Бойчевским давно назревший у него вопрос:
— Госпожа Космозерская сказала мне, что ее грабят уже в третий раз. Как это объяснить?
Иркутяне переглянулись, и полицмейстер ответил:
— Ну и что тут такого? Она женщина не бедная, муж оставил хороший капитал.
Аулин из угла поддакнул:
— Квартиру Шестерикова, владельца кирпичного завода в Рабочей слободе, четыре раза в прошлом году грабили. Это Иркутск.
Алексей Николаевич почувствовал недосказанность. Его коллеги что-то от него скрывали.
— Ну ладно. Иркутск так Иркутск. Бернард Яковлевич, скажите мне вот что. Я смотрел рапорты негласной агентуры…
Аулин напрягся.
— Создается впечатление, — продолжил питерец, — что они кем-то отцензурированы.
— То есть? — возмутился Бойчевский. — Вы что хотите сказать, господин коллежский советник?
— Я хочу сказать, Василий Адрианович, что очень большие разрывы в датах по этим рапортам. Агент Масляный дал всего три донесения за весь год. Агент Байкальский вообще одно-единственное.
— Он штучник, потому и единственное, — сразу стал оправдываться начальник отделения.
— Так переведите его в штучники. А то по платежной ведомости для сыскного кредита Байкальский проходит у вас как постоянный осведомитель. И получает двадцать рублей ежемесячно. Не много за одно донесение?
— Исправлю, ваше высокоблагородие, — охотно согласился Аулин.
Да, с такими ребятами правды не узнать, вздохнул про себя командированный. И продолжил расспросы:
— Значит, рапорты мне дали в полном объеме?
— Точно так.
— Я хочу пообщаться с агентами Масляным и Вороном. Они ближе других стоят к кавказцам.
Бернард Яковлевич и глазом не моргнул:
— Сделаем. Только не сразу. Ворон записался в кострожоги и убыл на ангарщину, появится в городе лишь к ноябрю. А Масляного хоть завтра заслушаете.
— Вызывайте на встречу.
Вечером питерец ужинал в буфете «Деко», когда к нему подошел официант:
— Вашество, там женщина дожидается, просит принять. Что ей ответить-то?
— Женщина?
— Ага. На углу живет, где нынче дворника зарезали.
— Ядвига Космозерская?
— Ага.
Сыщик наскоро закончил с ужином и вышел к стойке. Ему навстречу метнулась вдова:
— Господин Лыков, удостойте разговора, молю вас!
— Конечно, удостою, Ядвига Анжеевна. А меня зовите Алексеем Николаевичем. Вы ведь полька, я правильно отчество произнес?
Космозерская осеклась и посмотрела на него настороженно:
— Да, я польской крови. Имеете что-нибудь против нашей нации?
Лыков не стал рассказывать, что много лет назад его в Варшаве чуть не зарезала горячая паненка. Мстительница русским захватчикам с садистическими замашками…[22] Он не любил вспоминать ту историю. Поэтому сыщик ответил:
— Нет, я хорошо отношусь к полякам. Воспитанные люди. А женщины самые красивые в империи. Хоть бы на вас поглядеть: сразу видна шляхетская порода.
Купчиха польщенно улыбнулась. Она действительно была интересна, несмотря на возраст. Сколько ей? Между тридцатью пятью и сорока, решил Лыков. Стройная, с чистой молодой кожей, одета со вкусом. Женщин обычно выдает шея. А у этой ни единой морщины…
— Так о чем вы хотели поговорить?
Ядвига Андреевна оглянулась — на них пялились все окружающие.
— Может, отойдем в другое место? — предложил сыщик.
— Да наплевать на них, — отрезала полька. — Я хочу вам предложить переехать на жительство ко мне. У меня есть пустая квартира о двух комнатах. Удобная, окна во двор. Кухарка готовит очень вкусно. Чего вам ютиться в номерах? Никакая гостиница не сравнится с домашним уютом. А уют я вам обеспечу.
Последняя фраза прозвучала особенно двусмысленно. Лыков поморщился и спросил:
— А как это будет выглядеть в глазах общества? Приезжий мужчина поселился у одинокой дамы…
— Повторюсь: наплевать на них на всех. Мне, Алексей Николаевич, защита нужна. Боюсь я, что они опять придут. Так что… спасите бедную вдову ради бога. Отблагодарю так, что останетесь довольны.
Сыщик растерялся. Конечно, нравственность в империи давно расшаталась. И женщина без мужа сама себе хозяйка, ей ни у кого разрешения спрашивать не надо. Однако так цинично предлагать себя в обмен на защиту… Алексея Николаевича покоробило, но не сильно. Уж очень привлекательна была полька. И потом, как откажешь даме, нуждающейся в помощи?
Космозерская внимательно следила за мимикой сыщика. Она торопливо добавила:
— И денег с вас ни копейки не возьму, хотя, кажется мне, вас деньги не интересуют, вы не из таких.
Эта незамысловатая лесть разрешила сомнения Лыкова. Он сказал:
— Я готов. Есть лишь одно возражение. Боюсь, вы меня переоцениваете. Если налетят снова, без полиции все равно не обойтись.
— Неужели? А я поглядела вчера, как мразь от ваших оплеух кувыркалась, и думаю иначе. Так мы договорились?
— Договорились. Сегодня, так и быть, я переночую здесь, а завтра поутру переберусь к вам. Готовьте комнату.
— Да она готова, — удивила сыщика полька. — Соберите чемодан и пошли. Кухарка Феоктиста приготовила битки с луковым соусом, пальчики оближешь.
В результате через полчаса Алексей Николаевич раскладывал вещи на новом месте. Комнаты его оказались чистыми, хорошо меблированными, как, впрочем, и весь дом. Во всей обстановке было что-то нерусское, слегка иностранное. Феоктиста, баба лет пятидесяти, зыркнула на нового жильца с едва заметной ухмылкой. Ну и пусть.
Устроившись, Лыков явился в гостиную пить вечерний чай. Ядвига Андреевна сама разливала, удалив прислугу. Обстановка была вполне интимной, однако сыщик решил не сдаваться без боя. И начал серьезный разговор:
— Скажите, почему бандиты раз за разом грабят ваш дом? Нет здесь какой-то подоплеки?
— Я сама думала над этим. Но какая может быть подоплека у бедной… у небогатой вдовы? Полагаю, их привлекала заведомая беззащитность моего жилища. После первого налета, когда у меня отняли личные драгоценности, что муж подарил, я наняла Никифора. Он бывший солдат, смелый человек. Второе нападение Никифор отбил, надавав кавказцам по шее. И вот чем все закончилось…
Ядвига Андреевна вдруг заплакала, утираясь салфеткой, а затем уткнулась гостю в плечо. Тот сидел несколько секунд, ничего не предпринимая.
— Страшно… очень страшно… Вы меня простите, я всего лишь одинокая женщина… Если вам кажется…
Космозерская запнулась. Алексей Николаевич отвел ее лицо, мокрое от слез, и поцеловал в губы.
К удивлению Лыкова, к ним пришли той же ночью. Когда в дверь забарабанили, вдова побледнела:
— Неужели опять они? Когда же это кончится?!
Лыков накинул халат, взвел браунинг, сунул его в карман и спустился вниз. Дверь тряслась от сильных толчков.
— Открой, стерва, а то с косяком вынесем!
Алексей Николаевич отодвинул засов и распахнул дверь. Туда полез крепкий детина в армяке, но натолкнулся на Лыкова. Отступил на шаг, крякнул. За его спиной стояли полукругом еще трое.
— Ну? — дерзко ухмыльнулся незваный гость.
— Еще раз так «нукнешь», башку оторву, — спокойно ответил сыщик. — Чего надо?
— Ядвигу позови.
— Иди к чертям.
— Ах лешман!
Детина сунулся в проем. Алексей Николаевич приложился, не сдерживаясь. Парень вылетел наружу, словно им зарядили пушку. Остальные сбились в кучу и озадаченно смотрели. Сыщик вынул браунинг.
— А как начну сейчас шмалять… Кто не спрятался, я не виноват.
— Эй, эй! Погоди! — крикнул курчавый мужик в дорогом казакине. — Не стреляй, разговор есть. Ты ведь новый, делов не знаешь?
— Каких делов?
— А таких!
Мужик властно цыкнул на своих товарищей — замри! — и продолжил:
— Напрасно ты, фраер, сюда влез. Тут бессовестно поступили, не по-людски. Мы за своим пришли. Скажи ей, пусть по-хорошему вернет, мы ведь не отступим.
— Да что вернет-то?
— Совсем Ядвига тебя втемную пользует? Хе-хе… Тогда слушай. Ломбард мы взяли. Давно, три года назад. А наводчик, жидовская рожа, нас кинул. Слам[23] принял, обещал расплатиться и ничего не дал.
— Таких историй миллион, дядя. При чем тут Космозерская? Это ее муж вас нагрел?
— Нет, тут другой мошенничал, ювелир Рафильзон. Тот самый. Понял теперь?
Лыков по-прежнему стоял в проходе с пистолетом в руке, готовый в любую секунду выстрелить. Налетчик видел это и не решался напасть.
— Никакого Рафильзона не знаю. Давай от Адама и Евы, пока я не заскучал.
— Э, да ты еще и не местный… Ладно, пускай будет от Адама. Ломбард сломали, добычи взяли на сорок тыщ. Но вещами: часы, портсигары, брошки всякие. Рафильзон, слышь, знатный блатер-каин, он сам тот налет задумал. Обещал слам в деньги обернуть. Да не сделал!
— И что? При чем тут Ядвига?
— Ядвига твоя в лучших подругах у Рафильзонихи была. Оттуда и след. Ювелира мы казнили, чтоб не жульничал. Полагали, вдова его одумается и деньги вернет. А та еще жаднее мужа оказалась. Ничего не отдала, стерва. Тогда мы и ее удавили. Неужто ничего про то не слыхал? Вся Сибирь знает!
— Продолжай. Выходит, вы прикончили и наводчика, и его жену, а денег не получили?
— Точно так, — кивнул налетчик и сделал полшага к Лыкову. Тот навел ему браунинг в лоб:
— Стань на место.
Курчавый подчинился и продолжил:
— Что за люди? Им жизнь оказалась дороже сорги[24]. Теперь скажу, при чем тут твоя баба. Учти, кстати, ты не первый, кого она дурит. Одного, казачьего офицера, мы отвадили. Объяснили, что к чему, он и ноги в руки. Второго пришлось вчера на тот свет услать. А все потому, что деньги наши покойная Рафильзониха Ядвиге вручила. Вместо того чтобы нам, кто дело делал. Вот!
— Что «вот»? Хочешь, чтобы я съел твою сказку? Что банда лихих налетчиков три года свою добычу вернуть не может? Вы кто после этого?