— Можно заработать на золотых приисках. Некоторые жильцы заимки так и делают. Но уже август, скоро зима, ты не успеешь. Предлагаю тебе другое. Пойдешь с нами на крупное дело, потом скажу, какое именно. Однако тебе привычное, если ты вентерюшник. Пока что мы тебя проверим в дельце помельче. Есть один человек, который много болтает. Он рассказал полиции про моих парней, что везли оружие. Люди попали в тюрьму, винтовки забрали. А главное, в душу он мне плюнул! Надо его наказать. Махарадзе — смелый человек, но ему нужен помощник.
— Мокрое дело предлагаете?
— А что, дрейфишь? — поддел грека грузин.
— Тут другие соображения.
Серега Сапер неуловимо изменился: стал не лихой, а умный и проницательный.
— Николай Соломонович, что бы вы подумали о человеке, который в чужом городе по первому слову готов кровь лить?
— Да ничего бы не подумал.
— Врете. Вы решили бы, что он дурак. Откуда я знаю, кого вы мне велите пришить? И кто потом мстить за него придет? Вдруг вы меня как агнца на заклание готовите?
— В каком смысле? — возмутился Ононашвили.
— В том, что сдадите меня сыщикам. Когда я дело сделаю. А что? Чужие-пришлые очень для этого годятся. В Иркутске до сих пор военное положение, за убийства вешают. Нет. О мокрухе не может быть и речи.
— Ишь ты, условия ставишь…
— Давайте так, господа, — вздохнул беглый. — Надоело мне воду толочь. Не дадите шпалер? А и черт с ним. Голыми руками заработаю. Документ не выправите? Обойдусь. На вас свет клином не сошелся, на Барахольном базаре все можно купить. Спасибо, Лазарь Константинович, за хлеб, соль и метаксу. Сколько я тебе должен?
Он вынул из кармана пачку купюр:
— Червонец в день, я был два дня. На, держи.
Попандопулос деньги не принял, а молча смотрел на атамана. Тот опять ковырнул в носу, посмотрел в потолок, потом в пол. И наконец вынес вердикт:
— Ладно. Не люблю, когда поперек говорят, но твою осторожность можно понять. Живи у Махарадзе.
— Но меня же ищут!
— Сходишь с ним на знакомое дело. Обычный гранд, я велю, чтобы без крови. Не будем сыщиков злить раньше времени. Из Петербурга приехал полковник по мою душу. Возьмете магазин, заработаешь, будет на что прятаться в заимке. Зимой уедешь. По рукам?
— Спасибо, Николай Соломонович. Я добро помню, отработаю.
Один грек вышел, а второй остался.
— Что сказал доктор? — спросил у него «иван иваныч».
— Мозоли от кандалов такие, будто их нарочно натирали.
— Вон оно что… А сам как думаешь?
Попандопулос тоже стал глядеть в потолок:
— Так бывает, если человек неопытный… Подкандальники съехали, а он не умеет исправить. Не знаю. Бумаги на него в полицию пришли, побег был. И Фанариоти, одесский контрабандист, по телеграфу подтвердил личность. Вроде настоящий фартовый.
— Пусть за ним внимательно смотрят. Так-то парень мне понравился: не кланяется зазря и подрывному делу обучен. Но — глаз да глаз!
Глава 16Налет
Лыков не был в сыскном отделении три дня. Когда он наконец переступил его порог, то удивился веселому виду Аулина.
— Что случилось, Бернард Яковлевич? Вы будто золотой империал на улице нашли.
— Да смешная история опять в Глазовском. Ночью караульный Деринович увидел трех подозрительных кавказцев, ехавших в телеге. И крикнул им: стой! А те с перепугу разбежались, трое-то от одного. Телегу бросили посреди Первой Глазковской улицы. А там — три винтовки Бердана, четыреста штук патронов, кинжалы и офицерские погоны. А? Каково?
— Интересно… Молодец караульный. Опять арсенал Нико?
— Похоже. И опять мы его пощипали. Сначала трехлинейки в поезде конфисковали, теперь берданки. Огнеприпасы и там, и там. Ононашвили, должно быть, в ярости.
— Не иначе. Но вот вопрос: зачем его людям понадобились офицерские погоны?
С начальника сыскного отделения враз слетела вся веселость.
— И я задумался над тем же, Алексей Николаевич. Кавказцы готовят большой экс. Другого объяснения нет. Собирают оружие, патроны. Возможно, хотят переодеться при нападении в военную форму. Знать бы, где оно будет…
А в это время в кухмистерской «Заря» собирались люди. Азвестопуло вручили старый «смит-вессон» и представили публике. Он насчитал вместе с собой двенадцать человек. Неужели вся эта шобла учинит налет? Зачем так много людей? Лишь двое из них были русскими и имели рожи потомственных грабителей. Остальные — кавказцы всех сортов, преимущественно грузины. Командовал бандой Исидор Махарадзе. Он объявил:
— Нападаем на магазин золотых и серебряных вещей в пассаже на Пестеревской. Там внутри стоит караульщик, его сразу кладем на пол. Но аккуратно! Шмаляем только в воздух. Нико велел без крови. Беркут, Курмановский — вы держите двери. Микладзе и Чхеидзе бьют витрины, ложат все в мешки: сначала золото, потом скуржу. Азвестопуло ломает кассу. Остальные обыскивают публику. На все десять минут. После этого уходим в Котельниковскую улицу, там садимся в пролетки и ходу.
В шесть часов вечера к пассажу Юциса на Пестеревской подошла толпа мужчин. Самый высокий ворвался в магазин Голдберга и выстрелил в потолок:
— Замри! Деньги-ценности сюда, иначе всем каюк!
Немедленно после выстрела внутрь набились бандиты и начали громить витрины. Крики, ругань, звон разбитого стекла… Охраннику сразу задвинули в ухо, обезоружили и положили вдоль прилавка. Продавщица, отпускавшая часы покупателю, грохнулась в обморок. Хозяин магазина Павел Голдберг находился в мастерской, раскатывал перстень. Когда к нему ворвались, он не испугался, а схватил тяжелый штырь и попер на налетчиков. Те растерялись: была команда никого не убивать. Азвестопуло раздвинул сообщников, подошел к ювелиру, приставил ему ко лбу револьвер и скомандовал:
— Брось дуру, мельхиседек!
Голос у грека был такой убедительный, что ювелир сразу подчинился. Далее налет шел без помех. Через десять минут, собрав ценности в два мешка, бандиты сгрудились у дверей. Высокий опять выстрелил в потолок:
— Стоять смирно!
Налетчики быстро покинули магазин. Напротив обнаружился сторож, который прохаживался взад-вперед по Пестеревской. Увидев выходящих, он закричал и кинулся убегать. К несчастью, дядька рванул в ту же сторону, куда надо было бандитам, где их ждали пролетки. Вся шайка бросилась за караульным, осыпая его свинцом. На узкой улочке поднялась такая пальба, как будто там шло сражение. Пули разбивали стекла витрин, ржала раненая лошадь, визжали женщины. Наверное, сторожу все-таки угодили бы в спину, но Азвестопуло подбил руки самым горячим стрелкам:
— Вы что, очумели? Пусть драпает!
Банда Махарадзе вырвалась на Котельниковскую, расселась по пролеткам без номеров и умчалась прочь. Стало тихо, только рыдала перепуганная барынька. Ошарашенные прохожие испуганно крестились.
Через двадцать минут в ограбленный магазин прибыла сыскная полиция. Вскоре подъехал Лыков и застал картину полного разгрома. Аулин отбивал натиск хозяина. Тот напирал на коллежского регистратора и орал:
— Когда же это закончится? Куда смотрит правительство? Я министру напишу, что вы не на месте!
Сыскные хрустели битым стеклом и собирали с пола перстни и кольца, не замеченные налетчиками. Лыков взял из рук городового пару таких перстней и внимательно их осмотрел. Вернул, подошел к Голдбергу и спросил начальственным голосом:
— На какую сумму похищено?
— На тридцать тысяч! — выкрикнул тот. — Нет, на пятьдесят!
— Составьте опись и отдайте его благородию. А еще перестаньте орать, мешаете дознанию.
Ювелир хотел резко ответить, но глянул на коллежского советника повнимательнее и не решился. Бурча под нос, он отправился в мастерскую. Аулин шепотом обратился к питерцу:
— Беда, Алексей Николаич. Губернатор меня с потрохами съест. Бойчевский давно мечтает избавиться, а вот и повод…
— Не тужите, Бернард Яковлевич. Я кое-что заметил, это вам поможет. А сейчас гоните своих на улицу искать свидетелей.
Сыщики по горячим следам допросили очевидцев, и один из них сделал важное сообщение. Он узнал извозчика пролетки, на которой скрылись бандиты. Некто Гингольд, крестьянин из ссыльных, проживает на Подгорной улице, прямо под Иерусалимским кладбищем.
Правая сторона Подгорной относилась к Четвертой части. Аулин послал к ее приставу Франчука с приказанием найти и обыскать жилье извозчика. Когда полицейские ворвались в квартиру, то обнаружили в ней двух известных грабителей — Курмановского и Беркута. Те пили водку в компании хозяина и были слишком пьяны, чтобы оказать сопротивление. Их обыскали, но ничего, обличающего участия в налете, не нашли. Франчук спросил Беркута:
— А что, даже часов тебе не дали? Ведь три мешка утащили.
— Не три, а два, — поправил бандит надзирателя. — Ой!
Вдруг в дверь с площадки зашел человек, он держал в каждой руке по револьверу. Увидел полицейских и вскинул оружие, готовый выстрелить. Но пристав Четвертой части Рындин опередил его, уткнув свой наган прямо в грудь бандиту:
— Брось, не то убью!
Неизвестный — он оказался грузином — тут же подчинился. Его обезоружили и обыскали, но тоже безуспешно. Ни золота, ни серебра из пассажа.
Утром следующего дня в доме Эристова сыщики арестовали еще трех кавказцев. Их показали свидетелям налета, и те ответили неуверенно: вроде похожи, а вроде и нет… В отличие от туземцев, русские фартовые быстро во всем признались. В тюрьме оказалось шесть человек, включая извозчика. Этот успех помог Аулину удержаться на должности.
Затем в ситуацию вмешался Лыков. Он собрал совещание у полицмейстера и заявил:
— Ограбленный ювелир Голдберг сам первостатейный жулик. Я присмотрелся к якобы золотым перстням, которые валялись на полу. Они липовые.
— Что значит липовые? — уточнил Бойчевский. — И почему якобы?
— Те два, которые я видел, имеют клеймо пятьдесят шестой пробы. Но это обман, клейма пробирной палаты явно поддельные, золото в перстнях низкопробное. Если м