В то время с другим негодяем бился Франчук. Бандит отстреливался, Федор Степанович отвечал и сокращал дистанцию. Когда барабан опустел, кавказец вынул второй наган. Но Франчук уже схватился с ним врукопашную. Налетчик вцепился в браунинг надзирателя. Тот, сообразив, что его обойма тоже израсходована, позволил противнику завладеть своим пистолетом. Пока абрек с ним канителился, сыщик извлек второй браунинг и застрелил бандита.
Лыков узнал о происшествии и прибежал в отделение. Герои-сыщики сидели мрачные и молча глушили водку. На столе красовалась целая четверть. Аулин был вымазан йодом, руки обмотаны бинтами, щека вздулась… Алексей Николаевич налил себе полный стакан и сказал короткий тост:
— За вторые пистолеты!
После двух подряд неудач Ононашвили приказал своей армии на время притихнуть. И сделал ответный ход. Три кавказца сбежали из Иркутского тюремного замка. Они перепилили средь бела дня решетку, спустились по веревке на улицу и, никем не замеченные, скрылись.
А вскоре состоялся суд над участниками ограбления магазина Голдберга. Оба русских бандита, Беркут и Курмановский, на следствии признали свою вину. В результате каждый из них получил по 20 лет каторжных работ. Грузины своей вины не признали и были оправданы за недостаточностью улик! Специально подобранные алибисты подтвердили, что в момент налета они находились в пивной Родоная. И никак не могли грабить ювелира.
Затем случилось преступление, которое окончательно доконало Лыкова. Хозяин мелочной лавки на Глушковской улице Фрол Баженов обнаружил подкоп, который вел в его торговое помещение. Он сообщил в полицию. Пришли сыскные, изучили подкоп и уехали. А на другое утро Баженов и его приказчик Филиппов были обнаружены в лавке со связанными за спиной руками и с пробитыми головами. Филиппову только-только исполнился двадцать один год, и он должен был идти отбывать воинскую повинность. Не успел…
Алексей Николаевич опять вызвал на свидание Бакрадзе. На этот раз бандит назначил встречу в кухмистерской «Железная дорога» на Оглоблинской улице.
Ровно в пять пополудни сыщик подошел к заведению. Перед входом сидел одноногий инвалид, жарил на старой разбитой гармошке и пел пьяным голосом:
Хорошо тому живется,
У кого одна нога:
И сапог много не надо,
И порточина одна!
Лыков кинул ему в картуз двугривенный и вошел в кухмистерскую. И сразу услышал изнутри сдавленный стон. Питерец выхватил браунинг и осторожно сунулся в залу. За столом сидел Бакрадзе, прижимая руки к груди. Из-под пальцев струйками выбивалась кровь.
— Георгий!
— Сзади… — прохрипел маз.
Алексей Николаевич скакнул вперед не хуже балетчика Нижинского, одновременно разворачиваясь в прыжке. За ним крался «инвалид», который оказался при двух ногах и с ножом. Бах! Дядя покачнулся, но упрямо сделал следующий шаг. Бах! Бах!
Убийца рухнул лицом в пол, а сыщика опять атаковали со спины. Хорошо, что он почувствовал это и в последний момент отшатнулся в сторону. Лезвие пропороло сюртук и скользнуло по левой лопатке. Противник целил в сердце. Крутнувшись вокруг своей оси, Лыков оказался лицом к лицу с ним. Туземец в ярости вновь занес кинжал. Алексей Николаевич всадил в него оставшиеся пули. Если сейчас выскочит третий, отбиваться будет нечем… Коллежский советник отошел в угол, навел разряженный пистолет на входную дверь. Может, испугаются и убегут?
Действительно, с улицы сунулся какой-то бородач. Увидев направленный на него браунинг, он тут же скрылся обратно. Воспользовавшись секундой, сыщик подбежал к Бакрадзе. Тот хрипел и сползал со стула.
— Прости… — пробормотал Лыков, дрожащими руками обшаривая умирающего. Есть! Он схватил из бокового кармана наган и кинулся во внутренние комнаты. И не нашел там ни души. Выбив дверь ногой, коллежский советник оказался во дворе. Опять никого. Ворота были распахнуты настежь. Только он поставил ногу на тротуар, как с той стороны улицы прогремел выстрел. Пуля прошла высоко, но сыщик в испуге присел. Вот сволочи! В подворотне напротив толкались какие-то фигуры. Он с колена пустил туда несколько зарядов. Бандиты заверещали и начали отступать. Тут наконец со стороны вокзала раздались звуки полицейского свистка.
Через полчаса командированный сидел в кабинете полицмейстера голый по пояс. Врач мазал ему йодом лопатку и утешал:
— Так, царапина. Я вижу, вы человек бывалый, весь в шрамах — вам не привыкать. Уж эти кутаисцы! Негодяй на негодяе.
— Жалко горцев, — не поддержал мнение доктора сыщик. — Я много бывал на Кавказе, очень люблю грузин. Ведь достойные люди, храбрые, гостеприимные. А эти? Из-за них пятно ложится на целый народ.
— К нам приезжает исключительно смитье[46], — согласился полицмейстер. — Издавна повелось. Да, репутацию грузинам они крепко испортили…
— Что с Бакрадзе? — спросил Алексей Николаевич у Бойчевского, когда эскулап ушел.
— Уже холодный. Кто его так, свои же?
— Да. Он был моим осведомителем. Видимо, Нико узнал и…
— Бакрадзе был вашим осведом? Вы же говорили, что он отказался. Патентованный убийца. Самый дикий и необузданный человек, весь в крови!
— Чистенький, Василий Адрианович, не может сказать ничего важного. Он просто не знает. Именно Георгий выдал мне пивную Согришвили, где вы так геройски проявили себя.
— Все равно, Алексей Николаевич, я рад, что он отправился в ад, там ему самое место, — упрямо заявил Бойчевский.
— Радоваться особо нечему. Мы потеряли информанта, а Ононашвили лишился опасного противника.
Так «иван иваныч» ответил на удар. Лыкову теперь оставалось надеяться лишь на Азвестопуло. Тот успел доложить начальнику о своей встрече с Нико, после чего Саблин отвез его в Илимск. Сергей начал там осваиваться. Но вопрос с экстренной связью оставался пока нерешенным. Если вдруг Серегу Сапера выдернут на гранд, он не успеет сообщить об этом Лыкову. И тогда «демону» придется действовать на свой страх и риск.
После покушения на коллежского советника обстановка в Иркутске разом успокоилась. И бандиты, и сыщики нуждались в отдыхе. Люди Аулина накрыли на Кругобайкальской мастерскую по выделке поддельных золотых пятерок из меди. Письмоводитель городского управления полиции Рябиков проиграл в карты пять тысяч казенных денег. На Мастерской улице обнаружили сорок пудов пропавшего у военных алюминия. В городе шла обычная жизнь…
Глава 18Шпионы на Ангаре
Алексей Николаевич получил шифрованную телеграмму от директора Департамента полиции. Зотов передавал приказание генерала Курлова: оказать содействие Иркутскому ГЖУ в изобличении шпионов. В город со дня на день должен был прибыть известный путешественник подполковник Козлов. Он возвращался из очередной экспедиции, которую газеты называли Монголо-Сычуаньской. Журналисты восторженно писали, что Козлов раскопал в пустыне Гоби целый город. Это был мертвый тангутский город Хара-Хото, существовавший с XI по XIV век. В его развалинах русский путешественник обнаружил библиотеку из 6000 уникальных свитков. В Иркутске он должен был сделать первый доклад о своих находках.
Лыков знал подполковника с другой, негласной стороны. О ней коллежскому советнику поведал его сын Николай Лыков-Нефедьев. Петр Кузьмич Козлов был опытным сотрудником военной разведки, специалистом по Монголии, Восточному Туркестану и Тибету. Попал он в эти дикие места с легкой руки своего земляка Пржевальского. За участие в экспедиции 1883–1885 годов Козлов был представлен великим путешественником и разведчиком к солдатскому «Георгию», чем весьма гордился. Еще он лично доставил в частный заповедник Фальц-Фейна «Аскания-Нова» несколько лошадей Пржевальского, где те впервые в мире дали приплод в неволе.
Поручик Лыков-Нефедьев участвовал в секретных русско-тибетских переговорах с Далай-ламой XIII, сначала в Лхасе, а потом в Урге. Он был связником, а сами переговоры вел Петр Кузьмич. Англичане, оберегавшие Тибет от российского влияния, имели на подполковника большой зуб, но это его мало беспокоило… Раскапывая руины Хара-Хото, Козлов параллельно решал задачи разведки. Ему опять помогал в этом Николка. После соглашения 1907 года «Большая Игра» — русско-британское противостояние в Восточной Азии — вроде бы пошла на убыль. Но это было внешнее впечатление. Шпионаж никуда не делся, он лишь приобрел более скрытые формы.
Подполковник не просто возвращался из очередной длительной экспедиции. Он вез с собой рапорты о происках вражеских разведок в Восточной Сибири. Курлов приказывал коллежскому советнику изучить эти донесения совместно с начальником Иркутского ГЖУ полковником Познанским. И оказать содействие последнему в изобличении шпионов. Видимо, после совместной с военными операции в Одессе товарищ министра считал Лыкова специалистом контршпионажа.
В конце шифровки Зотов сообщал Алексею Николаевичу, что Козлов везет ему частное письмо от Чунеева — таково было семейное прозвище Николая. Вот это новость! Сыщик не видел сына больше года и считал, что тот скучает в Джаркенте[47], на границе с Китаем. И вот письмо от него приходит из пустыни Гоби… Интересная служба у поручика!
Путешественник делал свой доклад в актовом зале классической гимназии. Собрался весь цвет Иркутска, включая членов Сибирского отдела Российского Императорского Географического общества. Доклад длился три часа. Козлов показывал уникальные рукописи, найденные в мертвом городе. Среди них были буддистские манускрипты, которые считались давно и безвозвратно утерянными. Публика рукоплескала докладчику. С большим трудом тот сумел вырваться из объятий газетчиков, географов и просто любителей путешествий. Алексей Николаевич поймал его на подъезде и представился.
— Рад с вами познакомиться, — заявил подполковник. — Вы такого замечательного сына вырастили! Мне вот Бог только дочку послал. Можете смело гордиться Николаем Алексеевичем. Из него выйдет выдающийся, не побоюсь этого громкого эпитета, исследователь Восточного Туркестана.