Козлов понизил голос и добавил:
— Ну и офицер великолепный. Я всегда и во всем мог на него положиться. Спасибо вам!
— Это вам спасибо, — ответил растроганный папаша. — Говорят, у вас его письмо для меня?
— Оно осталось в гостинице. А…
— Мы сейчас едем к полковнику Познанскому. Потом я провожу вас до гостиницы и заберу письмо.
— Едем, Алексей Николаевич. Хорошо, что вы усилите жандармов. Поручик Лыков-Нефедьев рассказал мне несколько случаев из вашей службы. Впечатляет!
— Чего там отпрыск наболтал? Вот у вас с ним служба: вдали от родины годами… Я бы так не смог.
Подполковник с коллежским советником прибыли на Зверевскую улицу, 14. Познанский их дожидался.
— Ну, Петр Кузьмич, ваш доклад имел оглушительный успех. Я посылал своего помощника ротмистра Семеко послушать, он в восторге.
Лыков вспомнил, как этот Семеко справлял малую нужду посреди Большой улицы, и мысленно усмехнулся. Что тот мог понять в древних манускриптах? Но полковник быстро перевел разговор в деловое русло:
— Вы привезли кое-что и по нашей части?
— Два дела, — ответил Козлов. — Ниточки к ним вьются из Урги.
Он вынул из принесенной с собой папки несколько бумаг.
— Первое касается японца Сометаро-Инео. Он приехал в Иркутск в начале года. Имеет на руках паспорт, выданный Приамурским военным губернатором. Ведет образ жизни разъездного коммивояжера, продает аптекарские товары.
— А на самом деле? — спросил полковник.
— На самом деле, Михаил Игнатьевич, он капитан ихнего Генерального штаба и шпион. Секретную корреспонденцию лжекупец пересылает в Токио через Монголию. Условный адрес у Сометаро в Урге. Тут господин японец совершил большую ошибку. Поручик Лыков-Нефедьев, сын Алексея Николаевича, создал в столице Монголии сильную агентурную организацию. И теперь мы читаем донесения капитана. Так вот, в последнем из них Сометаро-Инео сообщает, что провел обследование тоннелей Кругобайкальской железной дороги на предмет их подрыва в чрезвычайный период.
Жандарм нахмурился:
— Чрезвычайный период, надо полагать, это война?
— Именно.
— А как японцы смогут доставить сюда взрывчатку? Даже в девятьсот четвертом году у них это не получилось. Ни одной диверсии не провели.
— Вы в этом уверены? — парировал разведчик. — Я бы не был столь категоричен.
— Но… вроде бы по всем данным…
— Второго августа тысяча девятьсот пятого года на разъезде Точильном Сибирской железной дороги произошло крушение воинского эшелона. Убиты двадцать три нижних чина и пятьдесят два ранены. Тогда по результатам расследования власти пришли к выводу, что произошел несчастный случай. А сейчас из переписки Инео следует, что путь повредили диверсанты. Нарочно обошлись без динамита, подделались под аварию.
Козлов показал одно из перехваченных писем.
— А сейчас они готовы взрывать. Резидент нашел в Иркутске сообщника из числа российских подданных. И тот обещает купить взрывчатые вещества на свое имя, будто бы для нужд золотопромышленности. Со склада горного округа динамит отпустят на законном основании.
— И как зовут этого пособника?
— Некий Ононашвили.
Жандарм наморщил лоб:
— Знакомая фамилия, не могу вспомнить…
«А ведь вручил мне рапорт за своей подписью, где про «ивана иваныча» написано много интересного, — подумал про себя Лыков. — Подписать подписал, а прочитать сведения ротмистра Самохвалова забыл».
— Вы имеете в виду Николая Соломоновича Ононашвили, владельца номеров «Крым» на Кругобайкальской улице? — уточнил сыщик.
— Да, — ответил Козлов. — Он давний сотрудник японской разведки. Во время минувшей войны в его номерах пропал войсковой старшина Обрезков. Офицер штаба Куропаткина вез в Петербург ведомость огневых потребностей Маньчжурской армии на ближайшие три месяца. С указанием всех частей, их численности и вооружения. Тогда наша контрразведка не смогла выяснить, куда делся Обрезков. Решили, что он в прифронтовой полосе попался японским дозорам. Сометаро-Инео напоминает начальству об этой заслуге Ононашвили.
— Тварь… — пробормотал коллежский советник. — Он не только король бандитов, но и японский шпион.
— Мы не сумеем предъявить ему обвинение, — быстро сообразил полковник Познанский. — Строчку из перехваченного донесения к делу не подошьешь.
— Вы правы, Михаил Игнатьевич, — вздохнул Козлов. — Иначе японцы поймут, что мы читаем их письма. Но хотя бы возьмите Ононашвили под наблюдение. Он обещает не только купить взрывчатые вещества, но и хранить их у себя, сколько потребуется. Как только негодяй начнет запасать динамит, пресеките сделку. Далее…
Он взял очередную бумажку:
— Сометаро-Инео завербовал крестьянина из ссыльных, проживающего в Иркутске, его зовут Ян-Август Готлибов Зайден. Бывший мещанин города Здунская-Воля Серадского уезда Калишской губернии. Зайден ведет наблюдение за штабом Иркутского военного округа. Имеет там ряд информантов. Срочно установите за Яшкой надзор, выявите болтунов, а может, и изменников.
Другие сообщники резидента — китайцы. Из Харбина в помощь ему высланы в пределы России семь человек. Они должны поселиться в городах Восточной Сибири для производства съемок и сбора сведений о численности и расположении наших войск. К сожалению, имена агентов установить не удалось. Примите меры к их выяснению наблюдением за резидентом и его перепиской.
Козлов прервался и попросил чаю. Когда принесли стаканы, он продолжил:
— Поговорим о другом персонаже. В Иркутске проживает разъездной инспектор страхового общества «Саламандра» Петр Константинович Пахнопуло. Знакома вам эта фамилия?
— Точно так, — обрадованно сообщил жандарм. — Пахнопуло год назад обратился в ГУГШ[48] с предложением своих услуг военным. Я получил об этом извещение от начальника штаба Иркутского округа генерал-лейтенанта Иванова. Инспектор обещал властям содействие в борьбе с иностранным шпионством. Причем совершенно безвозмездно! По роду службы он много ездит по всей Сибири и Дальнему Востоку. Петр Константинович и здесь бывает, в этом кабинете. Приятный господин и большой патриот. Наблюдательный, умеет вести себя в обществе — очень ценный сотрудник. Я лично выдал ему удостоверение, которое обеспечивает содействие гражданских и военных властей.
— Ваш ценный сотрудник еще более ценен для японцев, — саркастически усмехнулся Козлов. — Он их агент. Узнает, что интересует наши секретные службы, и сообщает об этом Сонетаро-Инео.
Полковник был поражен:
— Но я… как мог не исполнить? Генерал Иванов известил, я сейчас покажу его отношение![49]
— Срочно отберите у инспектора письмо, что вы ему дали. Придумайте какой-нибудь предлог. И возьмите под негласный надзор.
— Э-э… Петр Кузьмич, извините. Вы говорите одно, начальник штаба округа — другое. Прошу дать мне письменное распоряжение за подписью Курлова.
— Я это обеспечу, — предложил свою помощь Лыков.
— Сделайте милость, — охотно согласился подполковник. — Ну, с японскими шпионами закончили, переходим к австро-венгерским.
— Что, в Иркутске и такие есть? — возмутился Познанский. — Чего им тут делать? До нашей с ними границы, как до Луны!
— Ждите гостей. Через неделю к вам прибудут лейтенанты австрийской армии Юлиус Пилавский фон Пилав и Вильгельм Руик. Вроде как поглядеть на Байкал и поохотиться. На самом деле они изучают возможность открыть в Иркутске отделение Русского для внешней торговли банка.
Разведчик посмотрел на жандарма, ожидая нужной реакции. Но тот недоуменно пожал плечами:
— И что? Уважаемый банк, я знаю, он во многих городах есть. Пусть и у нас будет. При чем тут австрийские лейтенанты?
Лыков пояснил:
— Русский для внешней торговли банк на самом деле немецкий. Основан с сильным участием Дойче банка, из пятнадцати членов правления девять проживают в Германии. А его отделения — прикрытие для шпионов.
Козлов одобрительно кивнул:
— Видать опытного человека, видать. Сын ваш так и говорил. А генерал-майор Таубе всю жизнь жалеет, что вы, Алексей Николаевич, пошли в уголовные сыщики, а не в военную разведку.
— Там без меня есть кому гонять шпионов, — усмехнулся сыщик. — В Одессе этим летом я познакомился с вашим учеником Проданом[50].
— Игорем Алексеевичем? — обрадовался подполковник.
— Да. Продан произведен в капитаны «не в очередь за отличие». Разгромил в городе акаций германскую шпионскую сеть. Растет смена нам, старичкам…
На этом совещание закончили. Познанский забрал у путешественника секретные бумаги и приказал доставить его в гостиницу. Лыков, как и договаривались, поехал с подполковником. Взял письмо от Николки и чуть не бегом помчался к себе.
Чунеев писал иносказательно, но понять его было можно. Он снова там, где был в прошлый раз, — читай, в Монголии. Домой вернется к зиме. На Рождество начальство обещает дать длительный отпуск, и они с молодой женой намерены приехать в Петербург. Анастасия Лыкова-Нефедьева, урожденная Лоевская, очень понравилась сыщику в их первую и пока последнюю встречу. Храбрая барышня, настоящая туркестанка, она на глазах Лыкова застрелила барантача…[51] Еще тогда, год назад, невестка мечтала побывать в столице. Неужели и впрямь приедут? В этом месте Николка сделал оговорку: если позволят обстоятельства, поскольку Настя в положении. Это была главная новость, из-за нее и было сочинено все письмо. Братья-близнецы Лыковы-Нефедьевы шли по жизни и по службе не вровень. Павел (семейное прозвище Брюшкин) сидел напротив Зимнего дворца, занимаясь разведкой против Германии и Австро-Венгрии. И женился он на год раньше брата, выбрав в невесты красавицу Эллу Мордвинову. Элла уже родила двух сыновей, и так удачно — тоже оказались близнецы, как Брюшкин с Чунеевым. Лыков был рад внукам больше всех. В Париже растут две дочки, но ведь они не наследницы. А тут продолжилась мужская линия. Если сейчас еще и туркестанская ветвь разродится мальчиком, вот будет здорово…