Вдруг Лыков получил сигнал, что люди Ононашвили зачастили на Якутскую улицу. Окружные артиллерийские склады находились в Омске, а здесь, в Знаменском предместье, располагался их иркутский магазин. Встревоженный сыщик сам отправился посмотреть на опасный объект.
Магазин притулился на выезде из города, за Фабричной улицей. Наблюдать его было невозможно: любой новый человек на виду. Лыков, одевшись мещанином средней руки, терся возле единственной в округе мелочной лавки. «Долго так не протянешь, — думал он. — Через пять минут придется уходить с глаз долой». Пролетка с Франчуком на козлах пряталась на Адмиралтейской набережной. Неожиданно часовой распахнул ворота склада и отдал «на караул». Первым наружу вышел кавказец в белой приметной бурке, а следом за ним… Азвестопуло. Он держал в руках корзину, в каких обыватели носят пиво. В ней, судя по всему, лежало что-то тяжелое.
Растерявшись, коллежский советник повернулся к парочке спиной. Его окликнул знакомый голос:
— Эй, дядя! Где здесь биржа извозчиков?
Лыков повернулся, успев нацепить подходящее выражение лица:
— Вы тово… идите к Покровской церкве, ближе ни-ни.
«Демон» со спутником бодро зашагали по Якутской, а командированный свернул в Фабричную. Махнул рукой — от реки подскочила пролетка.
— Догони вон тех и предложи себя, потом скажешь, куда их отвез!
Франчук кинулся исполнять приказание. Алексей Николаевич увидел издали, что он взял пассажиров. Ну, дело сделано… Сергей в городе и вышел с артиллерийского склада. Осталось выяснить, где он остановился, и ждать помощника. Или самому его найти?
Коллежский советник перебрал в памяти утреннюю сводку происшествий. С товарного двора станции Иркутск пропал ящик с железнодорожными петардами. Он сначала не придал этому значения. Теперь сыщик вспомнил рассказ Сергея о знакомстве с «иван иванычем». Тот интересовался хлопушками, расспрашивал, как их можно использовать. Только что Серега Сапер вышел со склада с тяжелой корзиной. Он был не один. А спутник его кто таков? Так… Рост 2 аршина 7 вершков, корпусный, нос длинный с горбинкой, левая щека обожжена, походка косолапая… Да это же Гоги Иосишвили! Человек, который зарезал семимесячного ребенка. Стало быть, боевики из Илимска перебираются сюда. Обучение закончено. Осталось снарядить бомбу, и можно идти на дело.
Следующий час Лыков провел как на иголках. Он ждал надзирателя в буфете гостиницы «Амурское подворье». Франчук явился уже в обычном платье, сняв кафтан извозчика.
— Ну?
— Довез седоков до кухмистерской «Заря». Хозяин, некий Махарадзе, бандит, каких свет не видел.
— Мне надо там отобедать.
— Полноте, Алексей Николаевич. Вас уже приметили в городе как сыщика.
— А грим на что?
Коллежский советник загорелся. Разумнее было бы ждать Азвестопуло на явочной квартире. Сам придет и доложит. Но вдруг он под наблюдением и не сумеет отлучиться?
Внутренний рассудочный голос говорил сыщику: если Сергей под надзором, то к нему и в кухмистерской не подойдешь. Зачем рисковать? Но был и второй внутренний голос, безрассудный. И он шептал: а вдруг ты улучшишь момент?
В итоге к вечеру Алексей Николаевич входил в кухмистерскую. Он был в тужурке телеграфиста со споротыми петлицами. Лицо красное, как у сильно пьющего человека, глаза припухшие (пришлось кинуть туда песку), весь вид помятый, но с претензией.
Коллежский советник увидел своего помощника сразу. Тот сидел у окна с мужчиной средних лет, седовласым, заросшим живописной щетиной, и с серьгой в левом ухе. Мишка Глухов! Неуловимый налетчик, иркутский Робин Гуд. Рядом оказался свободный стол, и Лыков уселся с задиристым видом.
— Эй! — крикнул он половому. — Дай вкусной и чего-нибудь на язык положить.
Половой кивнул и убежал за стойку. Лыков прислушался. Азвестопуло громко рассказывал старый анекдот про полковника, который мечтал сделаться генералом. Долго ждал, а когда получил производство, так обрадовался, что нашил генеральские лампасы даже на подштанники. Вдруг «демон» сменил пластинку и заговорил про баб:
— А вот еще хочу сказать. Про них, окаянных. Бабы бывают двух фасонов: с фигурою и без. Лучше, конечно, чтобы с фигурой.
Мишка лениво согласился.
— Я одну такую знаю, Гертрудой зовут, — продолжил «демон». — Молочное хозяйство — во! Не вру, ей-ей.
— Немка? — уточнил налетчик. — Немки такие, у них это запросто. Только на рожу страшные.
— А эта ничего. Особенно в темноте! Поехали к ней? Она меня ждет… в ночь-полночь. Ей-ей.
Лыков понял, что Азвестопуло узнал начальника и сообщает ему, что в ноль часов будет у Перестай. Можно было уходить, не рисковать, но сыщику захотелось осмотреться. Однако у Сергея, видимо, было на этот счет другое мнение. Он вдруг сказал Глухову:
— А гляди, какой стрюк рядом сел. Давай ему карманы вывернем?
Алексей Николаевич затылком почувствовал, что Мишка тщательно изучает его. Через минуту маз сказал:
— Больно плечистый. Как бы он нам самим не вывернул.
— Да чего плечистый! Я таких одной левой!
— Заткнись, он нас слышит.
— Ну и пусть слышит, — нагло заявил «демон». — Чего этот гусь тут расселся? И руки у него трясутся. Не люблю телеграфистов, они мне раз в Одессе дундель начистили, ей-ей. Давай отомстим ему за тех. Прямо сей минут.
Лыков обернулся с испуганным видом, вскочил и быстро засеменил к двери.
— Эй, ты куда? Я ж пошутил.
Но коллежский советник не остановился. Сергей его выпроваживает, значит, так надо.
В полночь они встретились на явке. Гертруда Казимировна поставила самовар и вышла. Лыков не удержался и обнял помощника:
— Ну, привет. Рассказывай.
— Что за дыру вы мне нашли? — делано возмутился титулярный советник. — С Одессой не сравнить.
— Кончай зубоскалить. Выгнал меня из кухмистерской, водки испить не дал. Что случилось, почему ты здесь?
— Дозвольте уж с самого отъезда.
— Дозволяю.
Азвестопуло откашлялся на манер артиста и начал доклад:
— Илимск называется городом совершенно незаслуженно. Безо всякого зубоскальства. Правильнее было бы именовать его селом. Одна улица! На ней сто двадцать восемь дворов, я пересчитал. Есть Спасская церковь, убогая. Еще две стоят, но служба в них давно не идет — некому ходить. Остались от того времени, когда Илимск являлся настоящим городом. Но это было давно, в семнадцатом веке! От тех же затхлых времен уцелела часть деревянного острога, а именно две башни в четыре этажа каждая. Больше там смотреть нечего.
— А где номера для беглых?
— Они в предместьях. По-тамошнему, в заимках. В девятьсот пятом году в Илимске произошел пожар, сгорело сразу шестьдесят шесть дворов. Обыватели опустили руки — такое бедствие, а денег, чтобы отстроиться, ни у кого нет. Тут и появился Ононашвили. Он предложил людям средства на обзаведение, но с условием. Пусть новые дома будут в выселках, а не в самом городе. И пусть в них живут постояльцы, а хозяева за ними ухаживают. Почти все согласились. Так Илимск стал притоном для беглых.
Основные клиенты живут в Суворкине, это на другом берегу речки Илим. Для них выстроены те самые хорошие дома, при каждом своя баня. Есть универсальный магазин, который снабжает ваш приятель Саблин. Выселок незаконный, в официальных бумагах не значится. Но что за хоромы, Алексей Николаевич! Постельное белье меняют через три дня. Никаких тараканов с клопами. Прислуга вежливая-превежливая. Сто рублей в месяц не жалко: и в Иркутске не потерялись бы эдакие номера.
Второй выселок называется Протасовка, он отделен от города одноименным ручьем. Строений в нем больше, а постояльцев — меньше. Господин Амеросов за этим тщательно следит. Место проходное, не как Суворкино, и прятать людей в нем сложнее.
— Амеросов — это становой пристав? — вспомнил коллежский советник. — Саблин говорил, что он внешностью похож больше на бандита, чем на полицейского.
— Так и есть. Харлампий Харлампиевич — очень хитрый мужчина, себе на уме. Не знаю, как они с Ононашвили соотносятся, но в Илимске пристав ведет себя словно хозяин. Без его ведома ничего не делается.
— Сколько номерантов живет в Суворкине и сколько в Протасовке?
Сергей задумался:
— Точно определить затрудняюсь. К примеру, бакинские татары квартируют все вместе. Сколь- ко их там, знает только шайтан. Десятка полтора-два. Мы называем туземную малину караван-сараем. А всего на обеих заимках я видел человек шестьдесят.
— Но где в деревне может укрыться такая прорва народу?
— Караван-сарай устроен в усадьбе Коморникова, помощника городового старосты. Двухэтажный домина, двор на десяток лошадей, огород. Там даже молельня есть для мусульман. И вообще… Вы себе представить не можете, что это за притон! Все для клиентов. В доме самого старосты, Панфилова, находится бордель. Четыре девки трудятся в поте лица. А урядник держит синематограф!
— Урядник с ними заодно?
— Разумеется, — пояснил «демон». — Как могло быть иначе? Вся верхушка в сговоре и хорошо на этом зарабатывает. Поляки — народ капризный, любят бросаться деньгами. Для них Саблин привозит даже французское шампанское. И вообще в санатории можно достать что угодно. Цены, правда, безбожные: бутылка пива — семьдесят пять копеек, водки — два рубля с полтиной, а за шустовский коньяк требуют червонец.
— Это сверх той сотни, что берется за проживание? Грабеж, грабеж!
— Да, сто целковых только за крышу над головой и за обычный стол, как в буфете средней руки. Но публика собралась калиброванная, кто попало сюда не суется, и многие желают развлечений сверх тарифа. Хотя все строго. За неделю до моего появления чиркнули латыша. Он задолжал за четыре месяца и не хотел платить. Вел себя беспардонно. Кричал: я самого полицмейстера стрельнул, теперь имею право у вас на дармовщину жить сколько захочу. И не боюсь никого, а если вы меня тронете, приедут мои товарищи и всех вас по лиственницам развесят. Зарезали дурака и прикопали, другим в назидание.
— Товарищи не приехали?