ого управления.
Времени на раздумья не было. Алексей Николаевич метнулся в ближайший подъезд, оттолкнул дворника и закрыл дверь на засов.
— Я из полиции! Там кавказцы, они хотят меня убить. Дуй через другой ход и зови городового. Живо!
С улицы послышались крепкие удары — бандиты ломали дверь. Лыков вынул браунинг и дважды пальнул на звук. Ни в кого, судя по всему, не попал и только раззадорил противников. А запасной обоймы-то и нет, вспомнил коллежский советник. Плохо дело…
Он бегом поднялся на второй этаж, распахнул окно. Пять крепких ребят увлеченно вышибали дверь. Та трещала и готова была поддаться. Что делать? И Лыков решился.
— Русские люди! — заорал он во весь голос. — Черкесы жизни меня лишают! Православные, выручай! Что же это делается: в русском городе русскому человеку спуску не дают!
Сначала прохожие на крики сыщика не обратили особого внимания. Двое или трое задрали головы, посмотрели затем на абреков и лишь ускорили шаг. Но вскоре подошла кучка человек в десять, по виду рабочие. Эти остановились и начали наблюдать за тем, что происходит.
Лыков приободрился и заголосил еще громче:
— Ребята! Бей черкесов! Много они русской крови пролили, нешто будете потакать? А я, как освободите, ведро водки выставлю. Спасите меня, православные!
Кавказцы злобно зашипели и вынули кинжалы. Один шагнул к толпе и пригрозил:
— Кто двинется, кишки выпущу.
Но толпа становилась все гуще, и люди в ней делались все смелее. Какой-то рослый цеховик обратился к своим:
— Ребята, как так? У нас на глазах одноверца жизни лишают, а мы буркалы пялим? А ну подмогнем!
И тут же зазвездил туземцу с кинжалом в ухо. Тот рухнул на тротуар, а толпа, воодушевившись, бросилась на остальных абреков. Те пытались отбиться, но куда там. Мужики сомкнули круг и принялись месить «черкесов» руками и ногами. Со стороны полицейского управления послышались свистки и прибежали городовые — им тоже досталось! Под шумок Алексей Николаевич выбрался во двор, боком-боком шмыгнул в калитку и быстро зашагал прочь.
Он явился на Спасо-Лютеранскую улицу и велел разбудить хозяйку. Вышла удивленная Елена Валерьевна, в кокетливом пеньюаре и заспанная.
— Алексей Николаевич? Что случилось? И почему в такую рань?
— А вот, — гость протянул хозяйке клочок картона.
— Моя визитная карта? Откуда она у вас? Ах, я же вам давала тогда, в «Деко».
— Это другая. Курьер принес утром. И сообщил, будто бы вы меня ждете. Срочно.
Он рассказал Тальянской, что с ним произошло четверть часа назад. Женщина только ахала. Разумеется, никаких встреч Лыкову она не назначала. И как в руках у бандитов оказалась ее визитка, не знала.
Прощаясь, Алексей Николаевич спросил:
— А что Ядвига Андреевна? Я на днях покидаю Иркутск, передайте ей поклон от меня.
— Передам, когда увижу, — ответила Тальянская. — Ядвига уехала на воды в Пятигорск с новым кавалером, еще неделю назад.
— Ну-ну… — пробормотал обескураженный сыщик и ушел.
Полиция пыталась дознать нападение на полицейского чиновника из Петербурга, но не преуспела. Очевидно, что ваньку, дожидавшегося у «Деко», подослали бандиты. Тот должен был взять пассажира и привезти его прямо к кинжальщикам. Лыков, пойдя пешком, спас себе жизнь.
В очередной раз коллежский советник сказал себе: не связывайся с польками!
Еще он вынужден был признать, что отомстить убийце Саблина не получится. Улик против Фиксы нет, бандит укатил в Селенгинск и останется безнаказанным.
Удивительно, но на Азвестопуло никто нападать не собирался. Сергей свободно ходил по улицам, участвовал в допросах и очных ставках, а по вечерам понтировал в ресторане «Модерн». Причем всегда оказывался в плюсе, так, что даже скопил к отъезду пятьсот рублей! Еще по секрету титулярный советник показал шефу золотой самородок, который он спер из Илимска, когда обыскивал караван-сарай. Кусок высокопробного золота чуть не в полфунта весом отливал на свету… Все же у лыковского помощника была очевидная коммерческая жилка. Такой, если вылетит со службы престолотечеству, не пропадет.
Алексей Николаевич похоронил Саблина на Знаменской горе, в ограде Борисоглебского кладбища, в хорошем месте, рядом с часовней. Еще он сходил в окружной госпиталь и попросил начальника не оставлять уходом Авдотью до последнего ее вздоха. А когда преставится, положить рядом с супругом.
Сыщики выбрали время и съездили на Байкал. Полдня они гуляли по берегу, любовались Саянами на той стороне, пили из горсти необыкновенно вкусную байкальскую воду. Пора было домой, и питерцы прощались с этим удивительным местом.
Лыков совершал по Иркутску последние прогулки. Город в дуге быстрой и чистой Ангары начал ему нравиться именно сейчас, когда командировка заканчивалась. Деревянные дома непривычной архитектуры, с обязательными ставнями. Храмы столь же необычного «сибирского» стиля. Множество магазинов, пассажей и лавок при почти полном отсутствии фабрик с заводами. 1763 торговых заведения! Немощеные полупустые улицы, оживленные только на базарах. Веселые обыватели и хмурые буряты. Стаи уток на острове Любви. Очередь старателей в золотоплавильную лабораторию, каждый из которых пытается узнать, сколько намыл сосед. Роскошь Большой улицы и гнилушки Знаменского предместья. Когда еще Алексей Николаевич сюда приедет? Скорее всего уже никогда.
Коллежский советник подписал акт дознания. Потом питерцы устроили прощальный банкет для иркутян в ресторане «Купеческого подворья». Были приглашены Кузьмин-Караваев, Самохвалов, Бойчевский и Аулин. Алексей Николаевич захотел на прощание отведать тарасуна[63]. Официант лишь развел руками. Коллежский советник по-приятельски обратился к полицмейстеру:
— Василий Адрианович, когда еще? Будьте добры…
Бойчевский кивнул, и заветная бутыль вскоре появилась. Действительно, тарасун отдавал навозом, но это лишь придавало ему экзотический оттенок.
Крепкие напитки текли рекой, звучали приятные речи. Местные обещали камня на камне не оставить от империи Нико. Начало положено, вот сейчас допьем и завершим…
Наконец пришел час расставаться с Иркутском. Лыков с Азвестопуло заняли купе скорого поезда № 1. Поезд отъезжал в Москву в 10 часов 11 минут утра каждые вторник, четверг, субботу и воскресенье. Бернард Яковлевич явился на вокзал проводить их. Он снова улыбался.
— Новость сорока на хвосте принесла. Помните Мишку Глухова, иркутского Робин Гуда?
— Помним, и что?
— Когда начали мы тут мести всех подряд, Мишка сбежал. Не стал дожидаться. И вот прислал чекушку[64] моему осведу. Он перебрался в Нижний Новгород, поселился близ Сибирской пристани и пьет там водку с землемерами.
— Почему именно с землемерами? — спросил Лыков.
— Он же был топограф.
Азвестопуло встрял со своим:
— Мишка Глухов — порядочный, я с ним лично знаком.
Главный иркутский сыщик поддакнул:
— И я рад, что Глухов сбежал. Не хотелось, честно говоря, его арестовывать.
Звякнул колокол, до отправления осталось пять минут. Аулин простился и ушел. Титулярный советник забросил на полку саквояж и глубокомысленно процитировал известную воровскую песню «Погиб я, мальчишечка»:
Начальник укоризненно хмыкнул:
— Что, никак не выйдешь из образа Сереги Сапера?
— А весело там было, — отозвался грек. — Только страшно. Вдруг в этом Илимске кто-нибудь опознал бы чиновника особых поручений? Кричи не кричи, а помощь не придет… Потому — урман[66].
— Думаю, Сергей Манолович, что ты последний раз послужил «демоном», — ободрил помощника Лыков. — Образ твой примелькался, далее уже опасно.
— Хорошо бы!
Свистнул кондуктор, потом закричал и дернул паровоз. Поползли мимо серые привокзальные строения Глазкова. Колеса прогрохотали по железному мосту через Иркут. Слева мелькнули казармы военного городка, справа скрылась за соснами Ангара. Все!
Эпилог № 1
По приезде в Петербург Лыков сразу явился к генералу Курлову. Тот принял сыщика непривычно радушно:
— Ну, Алексей Николаевич, вы молодец так молодец. Разбили в щепки номера для беглых! Годами они процветали, местное начальство закрывало на это глаза. А вы приехали и расчихвостили.
— Павел Григорьевич, я привез материалы Иркутского охранного отделения. Там творится черт знает что. Сибирские кавказцы создали настоящую мафию на итальянский манер. Делают, что хотят. Полиция не справляется или не хочет справляться. А жандармам запрещено соваться в уголовные дела. Прошу вас прочитать рапорт и… принять меры, что ли. Так дальше быть не должно!
— Давайте сюда, я внимательно изучу, — сказал генерал-майор. Взял у сыщика папку и положил сверху высокой стопки других. — А вас хочу порадовать. По моему докладу министр внутренних дел ходатайствует перед Его Величеством о производстве вас в следующий чин статского советника. Засиделись вы в коллежских. Вот-с.
— Государь не подпишет, — скептически отозвался Алексей Николаевич. — Столыпин уже дважды подавал, а толку нет. Это из-за Казани.
— На этот раз подпишет, — уверенно ответил Курлов.
— А мой помощник Азвестопуло? Он с риском для жизни проник в Илимск под видом беглого уголовника. И больше всех сделал для разорения санатории.
— И его не забыли — сделают коллежским асессором. Ну, ступайте.
Алексей Николаевич вышел на панель, там его дожидался Сергей.
— Как прошло?
— Одобрил. Взял доклад, обещал изучить. Да! Говорит, ты скоро будешь высокоблагородием, а я — высокородием.
— Прокатят, как и в прошлый раз, — отмахнулся Сергей.
— Я бы сам себе не дал, — признался Лыков. — В Иркутске, по правде говоря, мы не отличились. Сорвали вершки, да оставили корешки. Нико Ононашвили на свободе, его хозяйство скоро оправится от наших слабых ударов. И бандиты опять возьмутся за свое. Ну, пошли. Покажешь своего отпрыска. Я ему на зубок кой-чего подарить хочу.