А это я как должен был понимать? Цесаревич с Дагмар решили меня навестить? Еще и братьев Никсы хотят с собой притащить? Что за бестолковый вояж! У меня тут и достопримечательностей-то нет. Не наскальных же человечков на кручах вдоль Томи наследнику престола показывать. И что означает — «вызванный в столицу по пустяку»?
«Дядя тоже очень вас ценит, и уже несколько раз в шутку парировал нападки на вас, заверением в том, что непременно примет активнейшее участие в вашей судьбе, ежели недоброжелателям удастся все-таки лишить вас, вашей уютной норки в глухом лесу».
А! Вон в чем дело. Кто-то — наверняка или граф Панин, или какой-то из его подпевал — пытается скомпрометировать меня в глазах царя, а Великий князь Константин Николаевич грозит оппонентам, что готов назначить опального губернатора на какое-нибудь видное место в столице. Ну, надо же такое выдумать, обозвать мой Томск, мою Сибирь — «уютной норкой в глухом лесу»!
«Нескладный, но такой милый братик мужа нашей с вами, Герман, госпожи, передавал вам заверения в своей дружбе, и известия, что был недавно на охоте, где опробовал так милое вам иностранное оружие. Жаловался лишь, что не хватало знаменитых северных собак, о которых вы умеете так ярко рассказывать».
Вот я дурень!!! Я же царю сибирских лаек обещал! Это, по нынешним нравам, куда лучше толстенного тома всеподданнейшего отчета будет. Собак-то царь непременно заметит!
Еще раз глянул на изображение девушки с удивительными глазами. В этот раз, чтоб попытаться разглядеть в этом, в общем-то, простом, так непохожем на записных великосветских красавиц, лице признаки будущей императрицы. Правительницы, если и не всего государства, то двора и сподвижников — точно. За такой короткий срок так хорошо изучить нюансы придворной суеты, свекра и начать понемногу вмешиваться в расстановку сил, это не каждой дано.
«Вы не перестаете меня удивлять, сударь. Сейчас, слушая рассказы о вас от моей госпожи, и ее новых родственников, я стала сомневаться, так ли хорошо мне известен этот господин, — похоже, авторство только этой части письма и принадлежало собственно Наденьке. И, как я надеялся, не содержало какого-то скрытого смысла. — Поверьте, Герман, я действительно сожалею, что не нашлось времени нам поговорить о том, чем в действительности вы были заняты в Петербурге. Если даже с чужих слов ваша жизнь представляется такой захватывающей и полной удивительными событиями, что же могла я услышать, прямо из ваших уст?»
Ха! Я прямо вижу эту картину!
— Что же милая Надежда Ивановна не рассказывает нам, как поживает ее жених? — скучающим тоном, спрашивает Великая княгиня Мария Федоровна. — Неужто этот отважный господин ничем больше не успел отличиться? Признайтесь, душечка. Он ведь пишет вам о своих делах?
— Мы в некотором роде в ссоре, Ваше Императорское Высочество, — лепечет мадмуазель Якобсон. — И оттого Герман Густавович не часто радует меня вестями из своей Сибири.
— Да? — разочаровано тянет Дагмар. — Очень жаль, что вы все еще не нашли в себе смелости писать ему первой. Ваш жених весьма интересный господин. Было бы занимательно узнать о его новых свершениях с ваших, милая, слов.
Вот и вся разгадка этого, неожиданно проснувшегося ко мне, интереса госпожи Якобсон. Датская принцесса была бы не против узнавать новости не только из моих сообщений и писем ее мужу, но и из, так сказать, неформального источника. А для Наденьки — заинтересованность принцессы, как красная тряпка… гм… как новое платье на сопернице. Как это? Она что-то разглядела в сибирском затворнике, а я нет⁈
«Я нынче молилась за вас, Герман. Моя госпожа иногда дозволяет мне ездить в Петеркирху. Она сказала, в вашем положении, не помешает заступничество Всевышнего. Молитесь и вы, сударь. И забудем на том нашу небольшую размолвку».
Да я разве против? Тем более что, спинным мозгом чувствую — от свадьбы нам с тобой, Наденька, не отвертеться. А значит — и от моей поездки в столицу. Что-то слабо мне верится, что ты, аки жена декабриста, решишься приехать ко мне в Тмутаракань.
А вот с молитвами все сложнее. С туземным пастором у меня все как-то нормального контакта наладиться не может. Особенно, после того, как я узнал о его, как бы, приработке в Третьей канцелярии. Благо, в моей сегодняшней Сибири сам черт ногу сломит с религиями. Томск — вроде деревня деревней. Все друг друга знают, и большинство друг другу родственники. А кого только нет! Об обычных православных я даже не говорю — их, конечно же, большинство. Пара сотен лютеран и с полтысячи католиков, но это тоже вполне признаваемые государством, уважаемые религии. Масульман, особенно татар в Заисточье, тоже полно. И мечеть имеется. А вот дальше начинаются прямо чудеса.
Иудаизм официально не приветствуется. Евреи сильно ограничены в правах. Но, тем не менее, синагога в городе есть, а из десятка богатейших людей губернской столицы — пара точно евреи.
А вот староверов, как бы, вовсе не существует. Соответственно и православной, старообрядческого толка, церкви быть не может. Однако Успенский молельный дом есть, а на службы иногда приезжает епископ «Тобольский и всея Сибири» Саватий. И купцов из чалдонов тоже полно. Как бы — не половина. Живут себе, дела делают и жизни радуются. Время от времени в фонд Гинтару деньги носят. Это Стоцкий таким образом с них денежный штраф по екатерининскому закону «О нарушении религиозных традиций» собирает. А сколько других прочих сект и течений, о том даже моему другу и полицмейстеру неведомо. Слышал только о существовании каких-то «каменщиков», «часовщиков», «беспоповцев» и прочих. Так что я, кирху ни разу не посетивший, в этом котле с кипящей кашей попросту потерялся.
И тут, кстати, без слухов не обошлось. Зазвал меня очередной раз к себе на ужин Иван Дмитриевич Асташев. Я думал — успехами нашего банка станет интересоваться, а он чуть ли не с порога пенять стал, чего это я, дескать, староверов привечаю, а с епископом Томским и Семипалатинским Виталием до сих пор повстречаться не удосужился⁈
— Какие еще старообрядцы, Иван Дмитриевич⁈ Побойтесь Бога! — взмолился я. — У меня к ночи пальцы от пера скрючивает. Дел столько, что разогнуть спину некогда, а вы о ерунде какой-то…
— А это вы, батенька, зря! — блин! Ну как же он похож на Владимира Ильича! Чуточку подстричь, бородку добавить — и на броневик. — Знали бы вы, какие нынче слухи поползли. Болтают, что вы, оттого на достройку собора еще томичей не сподвигли, что к чалдонам переметнуться хотите. Мальца того помните ли? Сеньку Тыркова, что своими копейками нам плебисцит, прости Господи, закончил?
— Ну конечно помню. С ним-то у меня чего? Только не говорите, будто молва называет этого мальчишку моим внебрачным сыном…
— Да не удивлюсь, Герман Густавович, — засмеялся миллионер. — Ничуть, знаете ли, не удивлюсь.
— Полно вам, — я тоже хихикнул. — Как я успел-то. Я в губернии-то едва полтора года как.
— А ведь и верно, сударь, — вдруг стал серьезным Асташев. — А я ведь вас давно уже в приходимцах не числю. Да и прочие сибиряки, верно, тоже.
— Как вы сказали? В ком, Иван Дмитриевич?
— Что ж вы, молодой человек, столько для края нашего сделали, а как мы присланных их столиц никчемных чиновников зовем, и не ведаете? Приходимцами их сибирцы кличут. Это вроде…
— Да я догадался уже, — засмеялся я. — А меня, значит, из их числа уже вычеркнули?
— Как есть, — охотно поддержал мое веселье золотопромышленник. — Оттого и забочусь о вас, что много вы полезного сделали, и, даст Господь, еще сделаете. И только глупых домыслов да обвинений в потворстве беспоповцам нам с вами, Герман, не хватает.
— А Сенька-то тут причем?
— Так и малец этот, и родитель его в Успенский молельный дом по воскресеньям ходят, а не в храм. А на чьи деньги этот самый вертеп выстроен был, вам сказать или сами знаете?
— И на чьи же? На средства прихожан, я полагаю?
— Как без этого. Только выходит, что самыми почтенными прихожанами там известный вам господин Цибульский с супругой числятся. Вот так-то, сударь! А ведь и с Захарием Михайловичем у вас доверительные отношения…
— Ух ты!
— Вот и я о том, Герман Густавович. Вы послушайте совета. Я в Сибири-то всю жизнь прожил. Здесь многое могут понять и простить. Лишь бы человек был хороший. Но если о храмах заботы не проявляете, значит — вы странный и опасный чужак. Вот пока доносы на вас в канцелярию Главного Управления не пошли, съездите ка вы к владыке Виталию, да спросите, чем помочь матери церкви сможете. А заодно справочку другану своему, Захарию Михайловичу выправите. Вам-то, поди, отказать не посмеют.
— Что за справочку, Иван Дмитриевич? — я уже признал, что дело было серьезное, и достал блокнот с карандашом. Асташев приосанился, и принялся объяснять.
— Чтоб без лишних вопросов в «пробирку» песок золотой принимали, чтоб в ярмарках участвовать или в суде рядиться, бумажку нужно предоставить. И чтоб там прописано было, дескать, Имярек в ересях не замечен, у Святого причастия и на покаянии исправно бывает. И детей, коли Бог дал, воспитывает в истинной православной вере. И чтоб не менее шести попов подписали сие. Ну, или сам владыко…
Офигеть! Вот это да! Вот это рэкет и смычка с властными структурами! Полностью подконтрольная государству церковь и добровольно-обязательная религия. Как же мне повезло, что я попал в тело лютеранина!
В общем, в середине июля я изыскал время для посещения Его преосвященства, епископа Томского, Виталия в его резиденции в Богородице-Алексеевском монастыре. Ничего, конечно же, не мешало вызвать туземного церковного патриарха к себе. По большому счету — как высший гражданский чиновник края, имею право. Но не стал. И пренебрежение показывать не хотелось, и на огромный, голосящий на всю Юрточную часть города, трехсот пудовый «Торжественный» колокол взглянуть хотелось. Его ровно за год до моего появления в Томске на колокольню подняли.
Я понимаю, почему в России практически все старые монастыри окружены высоченными стенами. Слишком много бродило в стародавние времена всяких вражин, жаждавших добраться до хранящихся в церквях богатств. Иные обители и роль приграничных оборонительных крепостей исполняли, а братия умела не только хоругви в руках держать, но и меч с копьем, если понадобится. А вот для каких целей каменная стена с башнями и кованными воротами были возведены вокруг мужского монастыря в Томске — неизвестно. Как там в том старом анекдоте? Зачем этот тюнинг в совершенно безопасной столице моей губернии? Особенно, учитывая, что с помощью пары не слишком больших пушек, эта гм… оградка сносится за десяток залпов. От воров обороняются, или от излишне любопытных глаз?