Миссис Лэндис — представительница одного из старинных нью-йоркских семейств — была очень богата. Она имела дворец на Пятой авеню, и, после того как изгнала оттуда своего мужа, ей, кроме нарядов, нечего было в нем держать. Элис рассказывала, как они хранятся. Прямо-таки как музейные редкости! Для платьев существует особая, непроницаемая для пыли комната, облицованная полированным дубом. Через комнату рядами протянуты длинные брусья со специальными вешалками для юбок. Во всем соблюдается определенный порядок и система. Каждая юбка пронумерована, и в ящике шифоньера под тем же номером хранится к ней корсаж; по такой же системе разложены шляпы, чулки, перчатки, обувь и зонтики. В стенных шкафах на полках лежат кипы тончайшего белья, отделанного кружевами и лентами; два шкафа наполнены одними шляпами, и три шкафа — обувью.
Когда она уезжала на Запад, одна из ее горничных пересчитала всю обувь, и оказалось, что у нее свыше четырехсот пар! У нее целое бюро с картотекой, в которую занесен каждый предмет туалета и по которой можно быстро и точно определить местонахождение любого из этих предметов. Каждая полка переложена шелковыми надушенными саше, и крошечные надушенные саше вшиты в каждую юбку и лиф; у нее свои особые духи,— миссис Лэндис дала Элис флакончик. Она их назвала «Coeur de Jeanette» [10], и она сказала, что сама составила эти духи и взяла на них патент!
Затем Элис принялась описывать комнату горничной: стены там обшиты полированным дубом и непроницаемы для пыли. Комната снабжена специальным балконом для чистки одежды, с металлическими брусьями, на которых ее развешивают, водопроводом с горячей и холодной водой, большим гладильным столом и электрической плитой.
— Но миссис Лэндис никогда не надевает одно платье больше двух-трех раз, так что работы у горничной не очень-то много,— смеясь, добавила Элис.— Подумать только: платить несколько тысяч за костюм, который надевается всего два раза, а потом отдается кому-нибудь из бедных родственников! И главное — она не видит в этом ничего особенного и считает, что так поступают все, кто занимает видное положение в обществе. Она говорит, что некоторые женщины даже хвастают тем, что никогда не появляются в одном и том же платье больше одного раза. Миссис Лэндис рассказывала об одной ужасной женщине в Бостоне, которая, надев платье один-единственный раз, торжественно предает его кремации при помощи своего лакея!
— Но это же просто безнравственно,— заметила ста-рая миссис Монтэгю, когда Элис кончила.— Не понимаю, что люди в этом находят хорошего.
— Я так и сказала ей,— ответила Элис.
— Кому это ей? — спросил Монтэгю.— Миссис Лэндис?
— Нет,— ответила Элис,— ее двоюродной сестре. Эта девушка вошла, пока я ждала внизу миссис Лэндис, мы с ней разговорились, и когда коснулись этого вопроса, я сказала, что не знаю, смогу ли свыкнуться с подобными вещами.
-— И что же она тебе ответила?—спросил Монтэгю.
— Она ответила довольно странно,— сказала девушка,— и, знаешь, она такая величественная, высокого роста, стройная. Я даже немножко оробела. Она сказала: «Привыкнете. Все так поступают. Если вы попробуете делать по-своему, это сочтут за оскорбление. А остаться без друзей у вас не хватит мужества. Каждый день вы будете принимать решение поступать иначе, но никогда его не осуществите. И так до самой смерти».
— А ты что ей ответила?
— Ничего; в этот момент спустилась миссис Лэндис, и мисс Хэган ушла.
— Мисс Хэган? — переспросил Монтэгю.
— Да,—сказала Элис,—ее зовут Лора Хэган. Ты с ней знаком?
Глава восьмая
Выставка лошадей происходила в помещении на Мэдисон Гарден сквер, занимающем целый квартал.
За три-четыре дня Монтэгю познакомился с таким множеством людей, что ими можно было заполнить все здание до самого выхода. И каждый из этих изысканных леди и джентльменов, протягивая ему затянутые в перчатки руки, неизменно говорил о том, какая прекрасная стоит погода, и спрашивал, давно ли он в Нью-Йорке и какое впечатление произвел на него город. Затем начинался разговор о лошадях, о публике на выставке и о том, кто как одет.
В эти дни он мало видел Оливера, который почти все время посвящал дамам из компании Уоллингов; Элис тоже редко бывала с ним, потому что кто-нибудь всегда брал ее под свою опеку. Но Монтэгю никогда не оставался один, какая-нибудь из дам изъявляла желание, чтобы он' сопровождал ее в экипаже, и приглашала его к себе на обед или завтрак.
Он не раз задавался вопросом: почему все эти люди так добры к нему, мало известному им человеку, который не может ничем отплатить за их любезность? И вот однажды сидевшая с ним в ложе миссис Олдэн разъяснила ему, что кто-то же должен восхищаться затеями этих дам, иначе перед кем же им хвастать?
— Вам здесь все кажется необычным, все для вас ново,— сказала она,— ваша милая непосредственность действует освежающе, и этим дамам начинает казаться, что, пожалуй, это все не так уж утомительно и скучно! Например, представьте себе, одна из дам купила прекрасную картину; ей сказали, что она прекрасна, но сама-то она ничего в живописи не смыслит; она только знает, что заплатила за нее сто тысяч долларов. И вот являетесь вы и видите, что это действительно великое произведение искусства; подумайте сами, как ей это должно быть приятно.
— Оливер постоянно твердит мне, что выражать свое восхищение — признак дурного тона,— смеясь, возразил Монтэгю.
— Ах, вот что! Смотрите, как бы ваш братец вас не испортил. У нас и так хватает этих «пресыщенных» людей. Будьте хоть вы самим собой.
Он поблагодарил за комплимент, но тут же добавил:
— Боюсь, что я наскучу им всем, как только от и ко мне привыкнут.
— Вы найдете и место для себя и людей по душе, которые будут к вам расположены,— сказала миссис Олдэн. И стала объяснять, что теперь он имеет возможность знакомиться с различными «кругами» общества, самых разнообразных вкусов и направлений. Общество последнее время раскололось на такие «круги», или «слои», и все они относятся друг к другу либо с завистью, либо с презрением. Но поскольку эти «круги» отчасти соприкасаются друг с другом, он сможет познакомиться здесь со многими людьми, которые не только никогда не встречаются, по даже и не подозревают о существовании друг друга.
Миссис Олдэн постаралась дать ему представление о различиях между этими «кругами» общества, начиная с самых фешенебельных и до так называемых «желтых», граничащих с кругом богачей сомнительной репутации; этими последними столица буквально наводнена. Сюда входят спортсмены, работники театров и политические деятели (некоторые из них очень богаты), а эти последние в свою очередь тесно граничат с уголовным элементом и полусветом, где люди очень быстро, становятся богачами. Надо будет как-нибудь попросить брата, сказала миссис Олдэн, чтобы он рассказал подробней об этих людях. Он сам некогда занимался политической деятельностью, и у него своя конюшня скаковых лошадей.
Миссис Олдэн стала рассказывать о чуть приметных, тончайших различиях в условностях, существующих между разными кругами общества. Например, вопрос о курящих женщинах. Теперь курят все женщины, но одни курят только дома, в обществе приятельниц, другие прячутся для этого куда-нибудь в укромный уголок, а третьи курят и у себя в столовой и повсюду, наравне с мужчинами. Но все они сходятся в одном: никто никогда не курит на глазах у «публики», то есть там, где их могут увидать люди не их круга. Во всяком случае, таково было до сих пор общее для всех негласное правило, хотя 'некоторые уже отваживались его нарушать.
Правила такого рода весьма суровы, но они зависят исключительно от условностей и не имеют ничего общего с вопросами этики. Миссис Олдэн со всей свойственной ей прямотой так и сказала. Женщина, замужняя или незамужняя, может путешествовать с мужчиной по всей Европе, и об этом все могут знать, лишь бы она это проделывала не в Америке. Одна молодая женщина поразительной красоты, с которой Монтэгю, вероятно, еще познакомится, на каждом званом обеде неизменно напивается до такого состояния, что не может добраться до своего экипажа без помощи лакея. В самых фешенебельных кругах общества, где она вращается, к этому относятся как к милой шутке. Подобные неприятные истории решительно никого не тревожат, пока не выйдут за границы своего круга, то есть пока не возбудят скандального процесса в суде и не попадут в газеты.
У миссис Олдэн была кузина (которую, кстати сказать, она терпеть не могла); разведясь с мужем, она тут же вышла замуж за своего любовника и за это была изгнана из общества. Когда однажды эта дама появилась на каком-то вечере, все пятьдесят светских дам, присутствовавших на нем, немедленно поднялись и покинули комнату! Она сколько угодно могла жить со своим любовником и до и после развода, и все знали бы это, и никого бы это не беспокоило; но строгие правила светских условностей требовали, чтобы она не вступала в новый брак раньше чем через год после развода.
На основании своих житейских наблюдений миссис Олдэн могла прийти к определенному заключению: все эти законы и условности заметно теряют свою власть и уступают место новому веянию — «делать все что угодно». Каждому ясно, что власть таких женщин, как миссис Дэвон — типичной представительницы старого режима,— обладающих чувством собственного достоинства, суровых и замкнутых в своем кругу, отступает под напором людей нового типа, эксцентричных фантазеров, неустойчивых и шумливых. И эта молодежь ни с кем и ни с чем не считается и думает только о том, как бы повеселей провести время в самых нелепых и бурных развлечениях. В прежнее время, бывала, приглашения к обеду рассылали на -изящных карточках в официально установленной форме, а теперь миссис Олдэн получила на днях такое приглашение по телефону: «Пожалуйста, приезжайте обедать, но только с условием, что привезете с собой кавалера, иначе нас будет за столом тринадцать».
А вместе с этим растет и погоня за роскошью, неслыханная расточительность.