Он поднял взгляд от клавиатуры и только теперь заметил, что и большой напольный блокнот тоже очистили: лист, на котором он во время последней летучки большими буквами написал ГОСТИНИЦА «АТЛАНТ» стрелка СВИНЬЯ и поставил пять вопросительных знаков, был вырван.
В голове мелькнула странная мысль: неужто пришла пора наконец-то стать внуком?
Внуком знаменитого борца Сопротивления.
Он снял телефонную трубку, вызвал к себе парней из своего штаба. Чувствуя яростную решимость.
Старший инспектор, помощник комиссара, трое инспекторов вошли в кабинет, комиссар Брюнфо выключил компьютер, поднял голову, обвел взглядом лица вошедших и тотчас понял: они все знали и давно все для себя решили. Безнадежно. Он встал, сказал, что хочет попрощаться, потому что… Тут он заметил, что брюки съезжают, и быстро их подхватил… уходит в отпуск… Он не хотел на глазах у парней застегивать брюки и ремень и крикнул:
— Убирайтесь!
Теперь эти приспособленцы, эти бравые оппортунисты будут судачить о том, какое же он посмешище. На глаза навернулись слезы, он подошел к блокноту, взял фломастер и написал: La Loi, la Liberté! Потом вспомнил надгробную надпись, которую мимоходом видел сегодня на кладбище, и добавил ниже, печатными буквами:
TOUT PASSE
TOUT S’EFFACE
HORS DU SOUVENIR
Взял портфель — пустой — и вышел вон.
Алгоритм, который фильтрует все возможное и упорядочил также весь предшествующий рассказ, конечно, безумен — но в первую очередь он вызывает беспокойство: мир — это конфетти, однако благодаря данному алгоритму мы воспринимаем его как мозаику.
Неужели оттого, что Брюнфо побывал в крематории, возникла нижеследующая связь?
Новый мейл. Тема: Освенцим — Ваш визит.
Мартин Зусман мерз. Шел дождь, поэтому на работу он поехал не на велосипеде, а на метро. Ветер в подземных шахтах и штольнях несколько иной, более резкий и агрессивный, чем при езде на велосипеде. И влажное тепло в переполненных вагонах не приносило облегчения, оно пугало его заразными болезнями, но в первую очередь он боялся заразиться апатией и покорностью, которая всегда охватывала людей в поездах.
«Глубокоуважаемый господин Зусман, я рад вскоре приветствовать Вас в Освенциме!»
Он принес из столовой стаканчик чаю и сейчас сидел перед компьютером, проверяя почту.
«Разумеется, я встречу Вас на аэродроме в Кракове и лично отвезу на машине в лагерь. Вы узнаете меня по табличке в руке, на ней будет Ваше имя».
Зусман с отвращением отставил чай. Ему казалось, он заболевает, только потому, что, опасаясь болезни, пьет этот чай.
Командировка. В сущности, приготовления закончены. ЕС субсидировал научную службу и Музей немецкого лагеря смерти Освенцим-Биркенау, представители Еврокомиссии ежегодно 27 января участвовали в торжествах по случаю освобождения лагеря. В этом году от гендиректората «Культура» туда направляют Мартина Зусмана, которому поручены также обработка грантов и контроль отпущенных средств.
«С Вашего позволения, хочу дать Вам на дорогу добрый совет. Теплое белье — вот что важно. В эту пору в Освенциме-Биркенау очень холодно. А мы ни в коем случае не хотим, чтобы Вы в Освенциме простудились!
Последний раз, будучи в Берлине, я купил в одном из универмагов нижнее белье, лучшее в моей жизни. Не знаю, какой оно фирмы, но Вы просто пойдите в магазин и спросите немецкое белье! Я всегда говорю „немецкое нижнее белье“, потому что купил его в Берлине и оно наверняка made in Germany[38]. В Брюсселе наверняка знают. Немецкое белье! Очень Вам советую. Немецкое белье для Освенцима самое лучшее!»
Мартин Зусман кликнул «Ответить», написал три приветливые фразы, открыл следующий мейл, встал и вышел из кабинета, заглянул к Богумилу Шмекалу, который как раз торопливо стучал по клавишам, и показал пачку сигарет, Шмекал кивнул, оба вышли на пожарную лестницу выкурить по сигаретке.
— Mrzne jak w ruským filmu[39], — сказал Богумил. Мартин, конечно, не понял, но согласился:
— Да, немецкое белье нам бы не помешало!
Давид де Вринд вышел с кладбища. Он замерз. Но смирился, ведь бывали холода и пострашнее, а он не имел такого пальто, как сейчас. Надо заглянуть в «Ле рюстик», ресторанчик напротив, перекусить и выпить что-нибудь для согрева, например бокал красного вина. Войдя, он сразу нашел свободное место слева у окна. Официантка принесла меню, спросила:
— Вы из «Maison Hanssens», из дома престарелых? Тогда покажите мне свои карточки, пока я не выбила чек.
— Карточки?
— Для скидки!
— Нет-нет, — сказал де Вринд, он понятия не имел о таких карточках, во всяком случае, сестра Жозефина сегодня ничего про них не говорила, — я нормальный, в смысле, нормальный посетитель.
— Хорошо, — сказала официантка и положила перед ним меню, он заказал бокал красного:
— Да, какое здесь обычно подают. — И спросил: — А из закусок что-нибудь порекомендуете?
— Ну, у нас нормальный выбор, — сказала она, щелкнув по карточке, — и ежедневно антикризисный обед.
— Антикризисный?
— Да. Сперва очень сытное блюдо, а потом — очень сладкое. Пользуется у нас большой популярностью. Сегодня choucroute à l’ancienne[40], потом mousse au chocolat[41]. Восемнадцать евро без скидки. А если возьмете на закуску duo de fondue, fromages et crevettes[42], тогда двадцать пять евро.
Он смотрел на веселую, оживленную официантку и спрашивал себя, что творится с людьми, когда они каждый день имеют дело с участниками похорон, не с покойниками, а с провожающими их живыми.
— Ладно, антикризисный обед, — сказал он, — без фондю.
— И без карточек. D’accord![43]
В ожидании он смотрел в окно. На ворота кладбища. Только сейчас, с некоторого расстояния, бросалось в глаза, что кладбищенские ворота чем-то напоминают ворота Биркенау.
Официантка принесла красное вино.
Кованые ворота всегда чем-то похожи друг на друга. И столбы справа и слева? Ну а что еще может быть справа и слева от кованых ворот? Как люди в лагере — они были людьми, а чем еще? Тем не менее впечатление сходства — безумие. Нет никакого сходства. Вот и все.
Глава четвертая
Мартину Зусману хотелось, чтобы командировка в Польшу прошла по возможности без ущерба для тела и души. Он и представить себе не мог, что именно эта поездка подаст ему идею — причем прямо-таки навязчивую — насчет «Big Jubilee Project» и в итоге перевернет его жизнь едва ли не с ног на голову.
Но пока что его доставали приготовления к поездке.
Он удивился, когда продавщица быстро прервала его маловразумительное бормотание: Bien sûr, разумеется, она прекрасно знает немецкое белье, она назвала фирму, и, разумеется, у них есть в продаже этот — она улыбнулась — высококачественный немецкий товар.
Мартин заранее спросил у Кассандры Меркури, не знает ли она какой-нибудь специализированный магазин белья, и Касссандра посоветовала ему съездить в Иксель, в галерею «Золотое руно», там есть магазинчик с богатым ассортиментом, под названием «Крик», или нет, «Шик», да, точно: «Шик». Во всяком случае, там на вывеске крупными буквами написано «Нижнее белье», «Underwear», сказала она, вдобавок он сразу узнает магазин по витрине. У них есть все. Она сама покупает белье только там.
Когда Мартин отыскал магазин — «Шик. Белье» — и посмотрел на витрину, заботливая Кассандра вдруг предстала перед ним в совсем другом свете. Она покупала здесь нижнее белье? Кассандра? Он подумал, что, видимо, выразился недостаточно ясно, вот и вышло недоразумение. Он увидел невероятно красивое, н-да, белье, изящное, вправду восхитительное dessous[44], но для него? И — для Освенцима?
Он огляделся по сторонам, увидел напротив «Adventure Shop»[45], где есть все необходимое для восхождения на Эверест… может, там и поискать противоморозную экипировку, он что, в самом деле так подумал: противоморозная экипировка? Смешно. Никак он не мог решить, что сейчас напрягало его сильнее: перетащить свое оплывшее, дряблое тело к дубленым мачо, к любителям приключений, или… Нет, Кассандра рекомендовала магазинчик «Шик», и Мартин решительно вошел внутрь.
Пытаясь объяснить продавщице, что ему нужно, он чувствовал себя как семнадцатилетний мальчишка-провинциал, который на дискотеке в большом городе впервые заводит разговор с девушкой. Когда говорил: «Немецкое нижнее белье… в смысле, такое особенно теплое нижнее белье, кажется, какой-то немецкой фирмы, не знаю, понимаете ли вы, о чем я толкую, ну, в общем, особенно теплое…», он закрыл глаза, словно боялся, как бы эта женщина не прочла по его глазам, что он мысленно видит ее в том самом dessous, как на манекенах в витрине.
Bien sûr! Продавщица подошла к шкафу с множеством ящиков, как в аптеке, выдвинула один, снова задвинула, открыла другой, достала несколько целлофановых пакетов и разложила перед ним на прилавке.
— Прошу, — сказала она, — вы это имели в виду? Нижняя фуфайка, длинные кальсоны, носки, а еще напульсники. Стопроцентная ангорская шерсть. Вот взгляните, так и написано: немецкое качество. Эти вещи жарче преисподней, вот что я вам скажу. — Она засмеялась. — Или скажем так: жарче сауны! Путешествовать уезжаете?
— Да, — сказал он, — в… Польшу.
— О-о. Польшу я не знаю. Но могу себе представить, там это может пригодиться, ведь почти что Сибирь. — Она рассмеялась, вскрыла упаковку, разложила перед ним кальсоны, погладила рукой. — Прошу вас! Потрогайте! Чувствуете, какой мягкий и теплый материал? Шерсть кроликов, ангорских кроликов, понимаете? Но из Германии, иными словами, животных никто не мучил. А вот и сертификат: белье также соответствует новой директиве ЕС касательно нижнего белья.