Тем не менее значение естественно-географических факторов, мудрость народа в размещении и перемещении своих столиц и нашу способность их однозначно понимать и объяснять не стоит и преувеличивать. Ведь легкость подобных географических объяснений часто оказывается вполне иллюзорной.
Статистики иногда с иронией говорят, что если факты долго мучить, то они признаются во всем, что угодно. Если очень долго рассматривать карту и домысливать, можно найти рациональное начало, стратегические преимущества или даже особую мудрость в выборе очень многих географических точек. В потенции любая точка карты вполне может быстро обрасти прибавочными и иногда даже сакральными смыслами. Интерпретатор может также стать жертвой нарративной ошибки, в силу которой мы склонны вписывать географическое расположение в логику последующих исторических событий и сюжетов. Поэтому предположение, что существует какая-то одна географически правильная логика или только одно провиденциальное место или лунка для расположения столицы, кажется довольно наивным и нереалистичным.
Цивилизационное искажение. Помимо географического положения большую роль в размещении столицы могут играть также цивилизационные факторы. Последние не выводятся и не могут быть объяснены только географическим положением. Это, прежде всего, фундаментальные ориентации, ценности, пространственные схемы, видения и религиозные представления. География, безусловно, влияет на эти ориентации, пространственные схемы и доминирующие формы хозяйственной деятельности, но далеко не исчерпывает их содержания. Говоря более конкретно, это такие факторы, как отношение к торговле, моральные представления, символическое значение сторон света, часто вытекающее из религиозных доктрин (оно также влияет на ориентацию храмов), характер хозяйственной деятельности, уровень вселенских или глобальных амбиций конкретных государств или цивилизаций. Одним из фундаментальных элементов цивилизационных факторов может служить положение относительно моря и модели взаимоотношений между сушей и морем.
Интересно обратить внимание, например, на то, что, несмотря на удобное с точки зрения географии расположение Китайской империи, ее широкий доступ к океанам и морям и комфортное для мореплавания и размещения портов устройство береговой линии, ни одна из множества столиц Китая) за исключением столицы династии Южной Сун (1127–1279) – Ханчжоу, не располагалась на морском побережье (Eisenstadt, 1987:132–134). Срединное положение Китайской империи в мире, заложенное в самоназвании страны, входит в противоречие с расположением ее столицы внутри Китая. По мнению многих историков-китаеведов, это определялось в числе прочих причин фундаментальной континентальной ориентацией Китая, его ориентированностью внутрь, закрытостью на протяжении длительных отрезков истории его рынков, а также отсутствием у него амбиций мирового господства и доминирования.
Российский синолог Артемий Карапетьянц более наглядно объясняет различия в некоторых фундаментальных пространственных схемах между средиземноморской (европейской) и китайской цивилизациями, обращаясь к их прямо противоположным пространственным схемам. Одно из главных различий образов пространства и представлений о мироустройстве между двумя этими цивилизациями, считает Карапетьянц, состоит в том, что если в центре европейского образа пространства находится Средиземное море, то Китай мыслит себя и цивилизованный мир в целом в виде суши, омываемой со всех сторон четырьмя морями (Карапетьянц, зооо: 133—1.34). С этим представлением, возможно, связана и противоположность между осушением и орошением. Если в месопотамской и египетской цивилизациях мироустроение направлено по преимуществу на орошение земли и снабжение водой, то в китайской главные усилия культурных и мифологических героев, напротив, направлены на осушение и укрощение водной стихии (Карапетьянц, 2000).
Другим важным культурным феноменом, характерным для Китая и отсутствовавшим в Европе, было представление о телесности и энергетической наполненности пространства и разработка специальной науки геомантии, которая позволяла эффективно распознавать наиболее благоприятные места для размещения городов и, конечно, столиц. Но эту науку и ее импликации и релевантность для столичности мы обсудим более подробно в одной из следующих глав.
Подобные пространственные схемы и идеи о центре и периферии – хотя они далеко не всегда могли быть столь уникальными и отличными от европейских как приведенный нами китайский пример, – безусловно, оказывали свое влияние и на расположение столиц в разных странах мира.
Деловая геометрия исчисленных пространств. С точки зрения некоторых полемистов, логика размещения столицы должна совпадать с принципами размещения бизнесов или предприятий, которая определяется логистической рациональностью и экономией расходов. В основе этого представления, на взгляд автора, лежит ложная идея о тождестве целей, задач и функциональности государства и бизнеса, которое тем не менее достаточно часто встречается в политической полемике и в иногда предлагаемых моделях политического управления.
В случае управления предприятием обычно рассчитывается, например, расположение какого-то производства, учитывающее целую группу факторов – доступность сырья и энергии, наличие квалифицированной рабочей силы, наличие транспортной сети и возможных рынков сбыта для произведенных товаров, дистанция от конечного потребителя продукции, а также близость или удаленность конкурентов. Такое расположение диктуется не только разумными посылками логистики, но и интересами эффективной коммуникации и управления равноудаленными от центра точками пространства. Во многом эти принципы соответствуют логике транспортного хаба, который обслуживает клиентов в разных частях примерно гомогенной и равномерно заселенной территории.
Если принципы размещения предприятия перевести на язык выбора столицы, то наиболее принципиальным и решающим будет учет главным образом двух из компонентов столичного «производственного цикла»: наличие квалифицированной рабочей силы и конечного потребителя производимых столицей общественных благ, то есть граждан государства. В идеале эти блага должны быть в относительно равной степени доступны всем гражданам, проживающим на территории страны. Некоторые экономисты говорят в этом случае об особых преимуществах для тех граждан, которые проживают в непосредственной близости от центра производства общественных благ, и говорят об эффектах их «порчи» при транспортировке – вопрос, который мы обсудим подробнее в одной из следующих глав.
Центральное расположение столицы предполагает, что пространство устроено примерно одинаково, а население гомогенно. Однако деловая модель, конечно, может учитывать неоднородность и концентрацию населения и делать поправки к центральности.
Такая модель в применении к государству, безусловно, все же кажется слишком абстрактной, идеализированной и наивной. Тем не менее она определенно имеет смысл в качестве некоей точки отсчета для понимания степени отклонений, связанных с группой других упомянутых нами факторов, – неоднородностью природных ландшафтов, различными цивилизационными ориентациями, а также соображениями безопасности и военных стратегий. Как мы заметили, именно эти факторы определяют искажения в идеальной логистической логике.
Военные искажения. Трудно переоценить роль военно-стратегических соображений в расположениях столиц.
Отчасти выбор определенных диспозиций столиц мог объясняться теми же естественно-географическими или ландшафтными факторами, важными в плане обороны и фортификации (возвышенная или пересеченная местность, окруженная естественными оврагами или природными водоемами).
На протяжении истории именно военная рациональность диктовала смещение столиц с геометрически выверенных осей и орбит и часто вызывала их отклонения от геометрической центральности.
Если обратиться опять к примеру Китая, то можно заметить, что его столицы никогда не находились в центре государства. Практически все попытки объединения страны осуществлялись с севера, где граница была наиболее уязвима. Именно на северной границе Китай постоянно подвергался набегам со стороны различных северных кочевых цивилизаций и народов, тюрков, монголов и тунгусов. С этим фактором связано то, что большинство известных исторических столиц Китая находилось на этом опасном северном фронтьере государства, на границе со степью, несмотря на то что экономический центр государства уже в X веке сдвинулся на юг, в долину реки Янцзы (Turchin, 2009: 2–3). Возможно, в таком расположении нужно искать также культурные и цивилизационные объяснения, так как многие древние и современные государства, напротив, предпочитали отодвигать свои столицы от границы и прятать их в глубокий тыл. Этот второй путь был более типичен для большинства стран[23].
С военными походами также были связаны другие метаморфозы расположения столиц относительно границ различных стран. Так, некоторые столицы, которые когда-то находились в центре государств, оказались расположенными ближе к периферии в результате потери или, наоборот, расширения и приобретения новых территорий. Так, Вена, которая когда-то находилась в центре Австро-Венгерской империи, в результате территориальных потерь постепенно оказалась на окраине современной Австрии.
Париж также утратил свое первоначальное центральное положение, но не в результате потерь, а, напротив, в результате территориальной экспансии государства. Париж возникает как столица компромисса между норманнами и галлами. Франкский король Гуго Капет выбрал его столицей в 987 году из-за удобного расположения на слиянии рек, где удалось остановить дальнейшее продвижение норманнов на юг страны (Gottman, 1990: 67). Постепенно в результате огромных приобретений на юге государства французская столица оказалась на северной периферии страны.
Современные конфигурации государств и положения столиц относительно их границ часто являются остовом более не существующих государств или разнообразных политических образований, и их изначальная замышленная география может быть восстановлена только знанием истории.