Куэйроз далее характеризует Бразилиа как нормативный проект не только города, но и поведения его граждан, вероятно, следуя концепции Корбюзье о потенциале города в плане морально-политической трансформации общества и даже нравственных норм.
Критики новой столицы Бразилии, особое место среди которых занимает Холстон и его блестящая книга «Антропологическая критика Бразилии», часто обращают внимание на безжизненность ее улиц, отсутствие теплоты, формализм и отчуждающие эффекты грандиозных зданий, угрюмую монотонность одинаковых суперблоков. Они также говорят об отсутствии нормальных пешеходных зон и улиц, полноценной городской среды, а также стандартизации и унификации жизненных пространств. Авторитарное урбанистическое планирование, по мнению этих критиков, привело к возникновению дорогостоящих и непрактичных зданий, нечувствительных к времени и социальным изменениям (Holston, 1989).
Другим важным недостатком города также называют его однозначную привязанность к отжившему свое время архитектурному стилю. Столица Бразилии стала своего рода мавзолеем архитектурной идеологии модернизма (Williams, 2005).
Бразилиа также не удалось осуществить планы социальной трансформации и достичь утопических целей социальной гармонии. Как известно, в свое время Коста и Немейер мечтали построить город без характерных для Рио фавел, нищеты и социального разделения. Однако общественное неравенство воспроизвелось в структуре расселения нового города. Более того, по некоторым оценкам, Бразилиа стала самым социально сегрегированным местом в стране. Бедноте позволили жить только в городах-спутниках Бразилиа, находящихся на расстоянии от 8 до 45 км от новой столицы. Таким образом, воплощение планов произошло как бы за счет самих целей, которые вдохновляли строителей города (впрочем, как Нимейер, так и Коста впоследствии обычно отрицали наличие тех широких и масштабных задач социальной трансформации, которые им приписывали). По мнению многих критиков, новая урбанистическая формация воспроизвела худшие черты старой на новом месте.
Экономисты также обращают внимание на то, что планы освоения новых регионов осуществились в весьма ограниченных пределах. Во всяком случае далеко не все урбанологи и экономисты готовы признать экономическую эффективность и оправданность новой столицы. Кроме того, критики указывают на то, что Бразилиа не удалось в достаточной степени разгрузить Рио от экспоненциального роста и загруженности транспортных магистралей.
Наконец, существует даже мнение о том, что Кубичек стремился не столько создать дополнительные точки роста, сколько изолировать политическую элиту страны от социальных протестов в Рио. Такое предположение – любопытное, но весьма сомнительное с точки зрения автора – высказал, в частности, Клаудио де Магалкес, лондонский профессор градопланирования. Через три года после переезда, замечает Магалкес, к власти в стране пришли военные, для которых была крайне желательна изоляция новой столицы от социальных протестов и весьма благоприятна возможность ограничивать доступ к городу через закрытие аэропорта (ВВС, 2009).
Промахи и неудачи кажутся этим критикам тем более досадными, что огромные затраты, которые высасывали ресурсы из общего бюджета государства в течение нескольких лет, могли бы служить для развития других областей и для удовлетворения более насущных потребностей страны.
Тем не менее, несмотря на все перечисленные неудачи, вряд ли можно считать строительство Бразилиа тем фиаско, которым его иногда объявляют. В действительности, как уже было отмечено, оценки нового города далеки от однозначности даже среди экспертов в одной и той же области. Сегодня большинство обозревателей и ученых считают строительство новой столицы умеренным успехом. В 1998 году в некрологе Лусиу Коста журнал «Экономист», обычно чрезвычайно скептичный и сдержанный в своей оценке крупных государственных проектов и особенно проектов, относящихся к смене столиц, писал:
Через сорок лет после своего создания Бразилиа не так далека от идеала Косты – города монументального, но удобного. Здания из цемента и стекла мало износились; экономика процветает. Правда, это не так уж и удивительно, учитывая, что основным бизнесом столицы является управление. Доход на душу населения в федеральном округе превосходит любой другой штат Бразилии. Среднему классу город предлагает чистый воздух и множество зеленых зон… и что чрезвычайно важно – уровень преступности здесь значительно ниже, чем в Рио или Сан-Паулу. Но самое главное, Бразилиа удалось сделать то, для чего она возводилась, – перенести центр тяжести страны на ее внутренние районы, после того как в течение 450 лет поселенцы жались к океанскому побережью. Тот регион, который в системе бразильской статистики называется центрально-западным районом, стал самым быстрорастущим районом страны, известным большим производством сои. В 1995 году продажи сои составляли 7,3 % ВНП страны против 2,4 % в 1959 году (The Economist, 1998).
Эта похвала журнала чрезвычайно важна и необычна. Бразилиа действительно стала не только столицей, но и одним из важных полюсов в развитии бизнеса. Кроме того, этот новый полюс, несомненно, перенаправил значительные миграционные потоки населения, которые бы в противном случае двинулись в Рио: с 1959 года город вырос до 1,8 миллиона жителей. Но что особенно важно – и этот фактор вряд ли можно просчитать – новая столица, согласно некоторым опросам, способствовала формированию новой идентичности бразильцев и стала важнейшей вехой в процессе национального строительства.
Перенос, который сам стал не только инструментом, но и в какой-то степени актом национального строительства, был осуществлен в кратчайшие сроки, особенно впечатляющие, учитывая масштабы этого грандиозного проекта. Многие наблюдатели обращали внимание также на спонтанность и народную волю, в которой идея новой столицы нашла сильный эмоциональный отклик. Автор довольно старого обзора столичных городов Элдридж иронически заметил: «Если бы Кубичек затеял сначала серию длинных социальных и экономических исследований на эту тему, скорее всего новый город так никогда бы и не возник» (Eldridge, 1975: 477). И, думаю, в этом замечании есть доля правды. Именно из-за этого вопреки перенос столицы Бразилии вдохновлял и до сих пор служит моделью для многих градостроительных проектов и переносов столиц в десятках странах мира, далеко не только латиноамериканских.
Факторы успеха бразильского эксперимента включали в себя в том числе и следующие компоненты: широкую народную поддержку этого плана, наличие строгих графиков и сроков осуществления различных фаз строительства и переезда в новый город разных органов власти и учреждений, энтузиазм и сосредоточенность руководства страны на осуществлении планов и участие в нем ведущих мировых архитекторов с оригинальными архитектурными и социальными видениями (Corey, 2004: 83–89).
Чили
В Чили стареющий генерал Аугусто Пиночет перенес парламентские функции из столицы Сантьяго в Вальпараисо.
Важно подчеркнуть, что Чили является одной из самых урбанизированных стран Латинской Америки. В 1995 году около 86 % жителей страны жили в городах и свыше половины всего населения проживало в двух центральных областях – Сантьяго и Вальпараисо. В столице страны Сантьяго проживало 5,07 млн жителей, а вместе с пригородами – 5,6 млн. Население Вальпараисо, главного порта Чили и места пребывания Национального конгресса, в 1995 году насчитывало 282,2 тыс. человек. Учитывая такие значительные диспропорции в размерах городов, решение Пиночета было, видимо, вполне разумным и своевременным.
Аргентина
В 1987 году Национальный конгресс Аргентины по инициативе президента Альфонсина одобряет закон о переносе столичных функций из Буйнос-Айреса в северо-восточную Патагонию, где путем консолидации двух небольших поселений– Виедмы и Кармен-де-Патагонес – должна была возникнуть новая федеральная столица (Gilbert, 1989: 235).
Целью этого переноса была главным образом разгрузка Буэнос-Айреса, где к тому моменту уже жил каждый третий аргентинец. Как и в Бразилии, смена столицы должна была служить также и более амбициозным целям социальной трансформации аргентинского общества, направленной на осуществление трех задач: борьбе с существующей концентрацией всех функций в Буэнос-Айресе; стимуляция развития на периферии Аргентины, особенно на северо-востоке и на юге страны, и создание особого центра роста в самой Патагонии; трансформация неэффективной государственной бюрократии (Gilbert, 1989: 237).
Первым мероприятием в этом процессе должна была стать передислокация около 15000 правительственных чиновников на новое место. Было также запланировано, что к 1995 Г°ДУ в новой столице будут жить 315 ооо человек, а к 2025 году – 554000. Бюджет переноса приближался к 5 миллиардам, которые должны были быть израсходованы в течение 12 лет. Ожидалось, что половина этих средств будет потрачена из государственных фондов, а другая половина – из частных (Gilbert, 1989). Тем не менее высокая стоимость проекта и смена правительства положила конец этим планам. Проект был заморожен, хотя к нему часто апеллируют в текущих политических дебатах.
Венесуэла
Вопрос о необходимости возведения новой столицы этого латиноамериканского государства встал на повестку дня правительства в связи с бедственной ситуацией в Каракасе. Главные проблемы города были связаны с его перенаселенностью, проблемами инфраструктуры и переработки и вывоза мусора, а также с многочасовыми пробками на автомагистралях. Каракас давно потерял свою былую привлекательность города красных черепичных крыш в качестве урбанистического центра, куда традиционно стремились переехать венесуэльцы со всей страны.
Именно поэтому все большую силу и размах стала приобретать идея строительства нового города, который должен был вместить в себя функции политического управления. Ее разработку в качестве специального проекта взял на себя в 2004 году венесуэльский парламент. Проект также получил поддержку президента страны Уго Чавеса (Poliszuk, 2004).