контекстов государственного и национального строительства для понимания этого эксперимента, обращая внимание на моменты сходства казахского опыта и задач с многочисленными африканскими прецедентами смены столиц (Schatz, 2003).
Среди наиболее важных причин переноса Шац называет консолидацию государственной власти в Казахстане и реконструкцию или модификацию системы патримониальных отношений, которая должна была заменить старую советскую систему патронажа. Задачей администрации Назарбаева стало создание новой системы лояльности в стране, во многом основанной на родственных и клановых связях, а также маргинализация старых элит. Перенос столицы позволил Назарбаеву сплотить вокруг себя новую элиту, политический вес которой заметно возрос в связи с открытием страны для иностранных инвестиций, массовой приватизацией предприятий и подъемом добывающей промышленности, направленной на экспорт нефти, газа и минеральных ресурсов. По словам Шаца, перенос столицы позволил реорганизовать правящую элиту без использования насильственных механизмов (Schatz, 2003).
Эта новая система лояльности во многом опиралась на перегруппировку и балансирование интересов трех основных субэтнических групп или племенных объединений страны (жузов), каждый из которых был локализован в различных географических зонах страны. Большой жуз, или Большая Орда, концентрировалась на юге, средний жуз – на севере и малый жуз, или Малая Орда, – на западе государства. Важно иметь в виду, что вопреки некоторым популярным интерпретациям жузы получили свое название не по размеру и количеству принадлежавших к ним кочевников, но по старшинству входивших в их состав родов (уру).
Перенос столицы на север позволил создать прочный альянс со средним жузом, наиболее русифицированным из трех, а также нейтрализовать влияние младшего жуза, на территории которого находится наибольшее количество природных ресурсов Казахстана. Политическое руководство страны оказалось укомплектованным по преимуществу членами большого жуза, к которому принадлежит сам Назарбаев, в том числе и его ближайшими родственниками. Члены большого жуза также возглавили крупнейшие нефтедобывающие корпорации страны. Средний жуз, на территории которого оказалась новая столица, получил новые преимущества, вытекающие из пребывания столицы на его территории, – главным образом наиболее благоприятные условия для быстрых темпов экономического роста и для наращивания своего влияния. Технократически ориентированная казахская молодежь, получившая образование за рубежом, также выиграла по сравнению с теми возможностями, которые она могла бы реализовать в Алма-Ате при старой советской патриархальной элите. Таким образом, строительство новой столицы, в котором большое финансовое участие приняли добывающие корпорации Казахстана, способствовало сплочению политических и экономических элит страны.
Наконец, следующим элементом стратегии Назарбаева – его многие политологи считают главным и решающим – была нейтрализация русского или русскоязычного населения на севере Казахстана. Символический статус столицы и миграции этнических казахов в Северный Казахстан с юга и с запада страны естественным образом уменьшали возможные шансы России осуществить возможные планы на присоединение Северного Казахстана и поглощение обширных степных регионов, где в городах большинство жителей составляли этнические русские, казаки и немцы. Это давало возможность Казахстану значительно ослабить вероятную и вполне реальную угрозу со стороны сепаратистов внутри страны и ирредентистов в России. Решение принималось на фоне растущих конфликтов такого рода в Приднестровье в Молдове, в Нагорном Карабахе в Азербайджане, в Абхазии и в других частях бывшего СССР.
Кроме того, новая архитектура Казахстана свидетельствовала о притязаниях страны на роль крупнейшего экономического и политического центра Средней Азии. Многочисленные дворцы и блестящие высотные здания должны были указывать на принадлежность государства к числу важнейших модернизирующихся экономик региона.
Новая архитектура смогла вписать кочевое прошлое казахов в контекст метанарратива глобализма и модернизации. Так, в городе было открыто величественное юртообразное строение с садами и пляжами внутри, которое подчеркивало возможность соединения прошлого и будущего. Еще более важным кажется то, что символизм новой столицы и ее общий градостроительный план подчеркивали не только казахскую идентичность, но и акцентировали идеологию евразийства, единства русского и тюркского этносов и их общей культуры. Эта идеология, которая стала фундаментальной политической стратегией казахского политического руководства, позволяла более успешно интегрировать многоэтническое население Казахстана, особенно его северной части. Не случайно и основной университет в городе был назван именем Льва Гумилева.
Но одновременно со всем этим и во многом вопреки евразийской риторике, предназначенной для внутреннего пользования, новая столица позволила казахам дистанцироваться физически и символически от прочих среднеазиатских столиц, которые ассоциировались с экономической отсталостью, и подчеркнуть современной архитектурой свою именно европейскую идентичность. В этом смысле Астана стала своего рода казахским «окном в Европу». На Европу указывает и географическая приближенность к российской границе.
Шац обращает внимание на многие элементы сходства в мотивациях переноса столицы Казахстана и некоторых африканских стран: отсутствие государственности в до-советских и доколониальных контекстах, этнолингвистическое разнообразие, наличие этнических и субэтнических конфликтов, огромные слабозаселенные территории, патерналистское содержание переноса столицы и его ориентация на отношения патронажа. Хотя в переносе столицы Казахстане было немало мегаломании и элементов азиатчины, включая сервилистские предложения со стороны некоторых членов казахского парламента (мажилиса) назвать новый город в честь самого Ел басы Нурсултаном, Шац считает неправильным видеть в этом проекте лишь голое восточное самодурство и мегаломанию. В дополнение к личным целям он различает в этом проекте также попытку построить фундамент для новой национальной стратегии, которая могла бы разрешить многие реальные проблемы Казахстана (Shatz, 2003).
Если преодоление угрозы сепаратизма и «казахизация» северной части страны действительно были главной целью казахского руководства, то перенос с ней успешно справился. К 2010 году количество жителей в столице превзошло 700000 человек, большинство из которых составляли представители титульной нации – этнические казахи (65 %). В 1989 году казахи составляли только 18 % населения города.
В Астане, разумеется, остается множество проблем. По сей день из старой столицы множество казахов едут в Астану на службу в рабочие дни, а по выходным возвращаются к себе домой. Климат Астаны также для многих остается непривычным. Температура в городе может достигать плюс 40 летом и минус 40 по Цельсию зимой. Это вторая самая холодная столица мира после Улан-Удэ. Некоторые жители жаловались также на невысокие стандарты качества аврального жилищного строительства.
Но, несмотря на все эти проблемы, на фоне крайней непопулярности решения о переносе в середине 1990-х годов сегодня большинству граждан Казахстана оно кажется правильным и прозорливым и рейтинг его ретроспективной поддержки согласно опросам сильно вырос (Алимбекова, 2008). И это не обязательно славословия автократического лидера. По мнению многих наблюдателей, поддержка этого проекта вполне широкая и искренняя.
Подобно тому как пример Бразилии стал моделью для подражания сначала для стран Латинской Америки, а потом и многих других стран (например, для современной Индонезии), пример Казахстана вдохновил политическое руководство многих постсоветских государств. Перед многими из них стояли сходные проблемы национального строительства, проблемы этнических или субэтнических отношений, а также смены старых элит и урбанистических иерархий. Две бывшие советские республики – Азербайджан и Киргизия – проявили особый интерес к казахскому опыту. Представители этих республик неоднократно ссылались на него в своих смелых предложениях по реорганизации своих столиц.
Киргизия
Подобно Казахстану главным мотивом обсуждений возможного переноса столицы из Бишкека в Ош стали потенциально спорные территории и доминирование инородной этнической группы (узбеков) на юге Киргизии. Высказывались мнения о том, что перенос столицы смог бы консолидировать политический контроль на южных территориях, в частности контроль за потенциальной террористической деятельностью исламистов, и укрепить безопасность государства, а также привлечь капиталы к финансированию и экономическому развитию юга страны.
Обсуждения этого вопроса начались еще при Аскаре Акаеве сразу после распада Советского Союза. Вопрос о смене столицы также поднимался при свергнутом президенте Киргизии Курманбеке Бакиеве и сегодня сохраняется в повестке дня публичных, в том числе и парламентских, дебатов. Лидер партии «Асаба» и заместитель председателя временного правительства Азимбек Бекназаров, например, заявил: «Наша партия будет настаивать на том, чтобы все органы государственной власти были переведены на юг Кыргызстана. Без переноса властных структур туда проблема никогда не решится. А все основные проблемы Киргизии– на юге» (Ата Мекен, 2010).
Критики этой идеи указывают на уязвимость Оша в случае войны с Узбекистаном и возможную «ферганизацию» и исламизацию Кыргызстана в случае переезда политического центра, отсутствие бюджетных средств для такого масштабного проекта, а также демографический дефицит на юге государства. Среди других возможных кандидатов на роль новой столицы назывались также Иссык-Куль, преимуществом которого является центральное расположение, а также Чолпон-Ата.
Таджикистан
Советское правительство в 1920-е годы включило Самарканд и Бухару, где было сосредоточено основное городское таджикское население, в состав Узбекской ССР. В результате Душанбе, основное население которого составляли русские, стал столицей республики. После распада СССР город стал более таджикским. Тем не менее с 1992 года неоднократно ставился вопрос о переносе столицы в другой город, главным образом в связи с гражданской войной (в качестве кандидата назывался Худжанд на севере республики). В некоторых своих выступлениях президент Таджикистана также высказывал претензии на Самарканд и Бухару.