Въ огромной аудиторіи Сальпетріеры, гдѣ Шарко читалъ свои клиническія лекціи, похожей па сарай съ подмостками, куда обыкновенно вводили больных и гдѣ профессор демонстрировалъ ихъ, я нашелъ самую разноязычную публику: англичане, американцы, нѣмцы, голландцы, испанцы, итальянцы и сравнительно много русскнхъ, мущинъ и женщинъ. Не думалъ я тогда, что черезъ нѣсколько лѣтъ Шарко уже не будетъ въ живыхъ — до такой степени онъ еще казался бодрымъ и энергичнымъ, такъ блистательно ставилъ діагнозы и такъ даровито обобщалъ наблюденія. Шарко пригласилъ меня обѣдать, и я сидѣлъ — передъ обѣедомъ — въ томъ, великолепном кабинетѣ, его собственнаго «отеля» имѣвшемъ размѣры большой капеллы, гдѣ столько тысячъ всякихъ неврастениковъ и психопатовъ выслушивали его совѣты, а иногда и безпощадные приговоры. Подробности этого обѣда и вечера у Шарко я когда-то описывалъ въ газетѣ. И онъ былъ другомъ Ренана и ближайшим его сверстникомъ, и въ немъ сохранились характерныя черты умственной физіономіи того поколения, которое, въ половинѣ шестидесятыхъ годовъ, было въ полномъ расцвѣтѣ своихъ силъ. Въ домѣ Шарко русскихъ принимали очень гостепріимно. Онъ самъ былъ нѣсколько разъ въ Россіи и его милая дочь сопровождала его въ этихъ поѣздкахъ, интересовалась русской жизнью и литературой и какъ разъ въ то время начала брать уроки русскаго языка. Въ нашемъ медицинскомъ мірѣ, сколько мнѣ извѣстно, къ нѣкоторымъ явленіямъ нервной жизни, которыя пустилъ въ ходъ Шарко, ко всей области гипноза съ его интереснейшими фактами — до сихъ поръ еще относятся довольно скептически; но въ Россіи авторитетъ Шарко, какъ спеціалиста по нервнымъ болѣзнямъ, врядъ ли кѣмъ-либо оспаривался, и влияние его школы было при жизни очень боль шое, да и теперь, вероятно, еще не ослабѣваетъ. И у насъ и во всей Европѣ — считая и Англію — имя Шарко, къ концу вѣка, поднялось надъ многими общеизвѣстными именами медицинского мира. И четверть вѣка передъ тем, когда Шарко уже дѣйствовалъ, какъ профессоръ и врачъ, ни одна парижская знаменитость не имѣла такого обаянія на иностранных врачей.
Къ міру точнаго знанія принадлежитъ въ латинской странѣ и вѣковое учрежденіе — тоже не существующее нигдѣ въ остальной Европѣ съ такимъ именно характеромъ, какъ въ Парижѣ. Это — естественно-историческій Музей при Jardin des plantes. Если Франція въ политическомъ и административномъ отношеніи такая централизованная страна, то въ дѣлѣ знанія всѣ мы находили въ Парижѣ большую децентрализацію… И латинская страна, какъ разъ, такое федеративное государство, гдѣ одинъ и тотъ же предметъ можно было изучать въ нѣсколькихъ заведеніяхъ, которыя пользуются и до сихъ поръ самостоятельностью, имѣютъ — каждое — свою собственную научную и учебную жизнь. И опять-таки принципъ общедоступности и общенародности господствуетъ и въ томъ обширномъ факультетѣ по естествознанію, который извѣстенъ подъ собирательнымъ именемъ Музея. Когда я впервые попалъ на лекцію антропологіи старика Катрфажа съ его и тогда уже всесвѣтной извѣстнсстью, — я былъ не мало удивлен тѣмъ, какая у него была скромная аудиторія, скромная и совершенно случайная, какъ у насъ говорятъ, «съ борка, да съ сосеики», — несмотря на то, что онъ считался и былъ действительно прекраснымъ лекторомъ. Наша русская публика имѣла случай убѣдится въ этомъ въ Москве на аптрополопнческомъ съѣздѣ, гдѣ онъ и профессоръ Брока были почетными гостями. Въ обширномъ; амфитеатре сидятъ пятнадцати много двадцать человѣжъ, какой-нибудь старичекъ пришедший погреться или подремать два-три иностранца, старенький священникъ, иногда солдатъ или унтер-офицерь, и даже старушки въ чепцахъ и въ го ловныхъ платкахъ Богъ знаетъ зачѣмъ являющая сюда. Мальй приливъ слушателей объясняется темъ, что Музей стоитъ въ отдаленной мѣстности Парижа; а между тѣмъ первоначальная идея этого учреждения была — нетолько спеці альная разработка различныхъ областей естествовѣдѣнiя а также и популяризація ихъ. И на кафедрахъ, кромѣ Катрфажа, такіе — ученые, какъ Мильнъ-Эдварсъ, Шеврелъ и другіе Старикъ Шеврель и тогда былъ предметомъ скорѣе любопытства, чѣмъ серьезнаго интереса, и въ то время ему щелъ уже восьмой десятокъ, а на кафедрѣ онъ выказывалъ необычайную бодрость и оживленность. Но кто желалъ учиться — находилъ въ такомъ учрежденіи, какъ Музей огромный рессурсъ, да вдобавокъ самое время учебнаго семестра, начинающагося съ весеннимъ тепломъ, просторъ к тѣнь Ботаническаго сада — все это дѣлаетъ занятія въ Музеѣ для тѣхъ, кто нарочно поселялся въ этомъ кварталѣ, удобнѣе и привлекательнѣе, чѣмъ гдѣ-либо.
… Парижане такъ не любятъ большихъ передвиженій, что попадать въ Музей — для нихъ цѣлое путешествіе; а между тѣмъ кварталъ Ботаническаго сада есть продолженіе Латинской страны, и въ особенности теперь, съ новыми линіями электрическихъ дорогъ переѣздка самая пустая: по прямой линіи вы попадаете въ Rue des écoles, т. е. въ самый центръ студенческой жизни, гдѣ находятся зданія College de France и Сорбонна.
Сорбонна сорокъ лѣтъ тому назадъ стояла еще такою какою видалъ ее Парижъ въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ, съ тѣми же закоптѣлыми и запыленными аудиторіями, узкими коридорами и темными лѣстницами. Въ студенчествѣ, кромѣ нѣкоторыхъ кафедръ, она вызывала мало интереса; ее знали и входили съ ней въ сношенія потому, что по нѣсколькимъ факультетамъ это былъ источникъ степеней и дипломовъ». Туда надо было являться сдавать экзамены всякаго рода, начиная со степени баккалавра, что соотвѣтствуетъ нашему аттестату зрѣлости. И до сихъ поръ значительная часть здания остается еще въ прежнемъ видѣ, съ своей красивой церковью, гдѣ лежитъ прахъ основателя Французской академик кардинала Ришельё. И въ 1865 г. доступъ въ аудитории Сорбонны былъ въ сущности свободенъ; но разница съ теперешними порядками все-таки большая: тогда женщинъ совсѣмъ не было видно въ Сорбоннѣ, между тѣмъ и какъ тогда въ College de France они споконъ вѣку допускались и даже имѣли право на самыя лучшія мѣста, около кафедры, на возвышеніи — что продолжается и до сихъ поръ. Я бы никакъ не предсказалъ, (когда знакомился съ аудиторіями Сорбонны), что черезъ четверть вѣка самые обширные амфитеатры будутъ на извѣстныхъ лекціяхъ переполнены не просто женской, а элегантно-дамской публикой. И этотъ приливъ слушательницъ все растеть и растетъ съ каждымъ учебнымъ сезономъ.
Третья республика, не въ примѣръ второй Имперіи, занялась Сорбонной во всѣхъ смыслахъ — и матеріально, и духовно. На ея перестройку и отдѣлку правительство п городъ ассигновали десятки милліоновъ; и до сихъ поръ идетъ это превращеніе уже слишкомъ неудобнаго старья въ болѣе комфортабельныя помѣщенія. Теперь, съ того фронта, древняго зданія, который выходилъ на Fue des écoles, рядомъ съ College de France, возвышается красивый корпусъ, гдѣ нашли себѣ помѣщеніе многіе курсы двухъ факультетовъ — точныхъ наукъ п словеснаго. Въ этомъ зданіи, — обширныя и изящныя сѣни съ монументальной лѣстницей ведутъ въ актовую залу., Ио одну сторону — аудиторіи физико-математическаго факультета, по другую — словеснаго. На каждой половинѣ есть и просторные амфитеатры, и аудиторіи скромныхъ размѣровъ. Древній дворъ внутри старой Сорбонны остался еще въ прежнемъ видѣ; но кругомъ идутъ передѣлки, и были устроены временные и среднихъ и громадныхъ размеров амфитеатры, въ особенности одинъ, гдѣ происходили общіе курсы по псторіи литературы:. Наплывъ публики, не принадлежащей къ учащейся молодежй, — сдѣлался въ послѣдніе годы особенно великъ по нѣкоторымъ предметамъ. Но доступъ всѣмъ и каждому — не всюду, а только на лекціи общихъ курсовъ по различнымъ предметамъ, Это дѣленіе связано съ измѣненіемъ учебной системы, сдѣланнымъ третьей республикой. И внутреннимъ преобразованіемъ Сорбонна обязана почину ея министровъ въ особенности покойнаго Жюля Ферри, успевшего сдѣлать столько для реформы народнаго просвещенія во Франщи. Теперь, если вы хотите слушать особенные, спещальные курсы — точныхъ ли наукъ или словесныхъ — вы должны обращаться за разрѣшеніемъ и будете допущены въ томъ только случаѣ, когда у васъ есть студенческiй билетъ или ученая степень. Эти спеціальные курсы раздѣляются на двѣ категоріи: одна для молодыхъ людей, желающихъ держать на «liсenсié», (что соотвѣтствуетъ отчасти нашему кандидату), а другая для тѣхъ, кто желаетъ держать на agrege' вродѣ нашего магистра) и на доктора. На лекціяхъ первой категоріи профессора изучаютъ источники и руководятъ занятіями своихъ слушателей, а на высшихъ спеціальныхъ курсахъ, на которые я также попадалъ благодаря любезности профессоровъ, происходитъ родъ «семинары». Такъ напр., на такомъ курсѣ извѣстнаго профессора исторіи Моно (онъ зять А. И. Герцена, мужъ его младшей дочери Ольги Александровны) я нашелъ аудиторію въ какихъ-нибудь пять — шесть человѣкъ, и каждый изъ этихъ слушателей былъ уже магистрантъ или докторантъ. Они изучаютъ вмѣстѣ съ профессоромъ какой-нибудь памятникъ и поочередно дѣлаютъ родъ рефератовъ, съ цитированием и переводомъ латинских текстовъ, при чемъ происходитъ обсоятельная беседа и профессоръ безпрестанно дѣлаетъ. свои замѣчания, соглашается съ толкованиями референта или оспариваетъ их. А общіе курсы, въ большихъ аудиторияхъ, доступные всѣм и каждому, очень оживились за эти двадцать пять лѣтъ. Въ первыя зимы, проведенныя мною въ Парижѣ, только три— четыре профессора, преимущественно на словесномъ факультетѣ, привлекали много слушателей Кафедры философии занимали тогда два французскихъ эклектика во вкусѣ Кузена -Поль-Жане, долгое время еше не выбывавший изъ строя, и Каро. Тѣ изъ насъ кто развивалъ себя въ духѣ положительнаго научнаго мышленiя, отвѣдавъ отъ преподавания этихъ метафизиковъ, не могли ими увлекаться. Быть можетъ, мы тогда относились къ нимъ черезчуръ строго. Напр. Поль-Жане, если на него посморѣть обыкновеннѣе, далеко не лишенъ дарованія какъ комментаторъ разныхъ философскихъ ученій и популярный писатель по философии прекрасного; но теперь онъ уже типъ, интересными лишь съ исторической точки зрѣнія.
Гораздо чаше захаживали мы въ тотъ древний амфитеатръ, помѣщающийся на дворѣ Сорбонны, гдѣ раздавалась красивая фразеология тогдашняго профессора истории французской литературы, Сенъ-Рене-Тальяндье. Онъ избирал интересные эпохи фрапнцузской литературы, въ особенности писателей семнадцатаго вѣка, считался первымъ по краснорѣчію на своемъ факультетѣ, держалъ себя красиво, говорилъ постоянно съ паѳосомъ и тщательнѣйшей отдѣлкой фразъ, сообщалъ тѣ