Конкурентъ театра «Variétés «Les bouffes parisiens» ни тогда, ни впослѣдствіи, несмотря на свою опереточную спеціальность, не переживалъ такого момента, какъ театръ «Varietes» съ 67 по. 70 г., хотя и тамъ перебывало нѣсколько талантливыхъ, красивыхъ п очень бойкихъ опереточныхъ примадоннъ. Имена Жюдикъ, Гранье, Тео, Югальд и др. представляет, собою уже переходную эпоху. Но всѣ эти «звѣзды» опереточной музыки и игры, по крайней мѣрѣ, еще yа четверть вѣка поддерживали престижъ Франціи, а заграницей, особенно у насъ, и до сихъ поръ еще это фривольное обаяніе не вывѣтрилось.
Всѣ остальные театры при второй имперіи играли второстепенную и третьестепенную роль и отвѣчали, каждый по своему, все возраставшей потребности въ зрѣлищахъ и вечернихъ увеселеніяхъ. Въ концѣ имперіи поднялась вообще обстановочная часть и на театрѣ «Porte S t Martin», а главнымъ образомъ въ «Châtelet» стали давать фееріи и обозрѣнія à grand spectacle, стоившія болѣе ста тысячъ франковъ, что въ то время считалось очень крупной суммой. Одно изъ такихъ обозрѣній или феерій — «La lanterne mag que», шедшее передъ выставкой 1867 г. — дало характерную ноту того, что Парижъ 60-хъ годовъ считалъ блестящимъ, новымъ, остроумнымъ и забавнымъ. Тогда уже вторженіе обнаженнаго тѣла на подмостки весьма мало сдерживалось театральной цензурой. Серьезные друзья театра, конечно, сожалѣли о томъ, что два прекрасныхъ зданія, построенныя на средства города Парижа «Châtelet» и театръ «Gaitè»— и тотъ и другой, вмѣсто того, чтобы служить мѣстомъ популярныхъ оперныхъ и драматическихъ спектаклей сдѣлались театрами обстановочныхъ зрѣлищъ; но въ такихъ сѣтованіяхъ есть всегда доля преувеличенія. Болѣе серьезное театральное дѣло можетъ (даже и въ такомъ огромномъ центрѣ какъ Парижъ) разсчитывать только на извѣстную долю публики. Иначе какъ же объяснить себѣ тотъ фактъ, что въ теченіе тридцати лѣтъ въ Парижѣ не могли съ успѣхомъ дѣйствовать болѣе четырехъ-пяти литературныхъ сценъ?
Кромѣ плохихъ театриковъ, въ отдалённыхъ кварталахъ Парижа, въ концѣ второй имперіи, нѣсколько сценъ держались какой-нибудь спеціальности парижане ихъ любили, даже если онѣ помѣщались и на лѣвомъ берегу Сены. Такъ я еще засталъ студенческій театрикъ «Bobine», умершій на моихъ глазахъ, но не естественной, а насильственной смертью: домъ, гдѣ онъ помѣшался, былъ сломанъ для проведения новой улицы. Съ тѣхъ поръ въ Латинскомъ кварталѣ нѣтъ уже театрика такого рода, съ такими точно нравами залы и съ такими дешевыми цѣнами, — гдѣ давали водевили и въ особенности шутовския обозрѣнья. Одной изъ послѣднихъ Revue покойнаго «Bobino» была буффонада, озаглавленная шутовскимъ принтомъ изъ «Прекрасной Елены», когда царь Агамемнонъ выходитъ па сцену: «Bu qui s' avance». На смѣну «Bobino» явился болѣе приличный и литературный театръ «СІunу», который съ 70-хъ годовъ сталъ даже играть роль на театральномъ рынкѣ Парижа, заказывать пьесы талантливымъ комическимъ писателямъ, и ему удалось, въ теченіе двадцати пяти лѣтъ, добиться нѣсколькихъ денежныхъ успѣховъ, такъ что двѣ-три вещи шли по году слишкомъ подъ рядъ, вродѣ комедіи «Les trois chapeaux». Кое-какъ доживали свой вѣкъ три маленькихъ бульварныхъ сцепы въ разныхъ родахъ: театры «Beaumarchais», «Déjazet» u «De’assemeats comiques» — теперь уже не существующій; парижане имѣли привычку называть его сокращенно «Delasscom». Эта сценка существовала только для выставки молодыхъ и красивыхъ дебютантокъ. Но театръ «Dejazet» былъ основанъ знаменитой ingenue, феноменально сохранившей свою сценическую молодость. Я еще видѣлъ ее, старухой сильно за шестьдесятъ лѣтъ, въ «travesti», въ мужской роли изъ пьесы Сарду, котораго она пустила въ ходъ: «Los premières armes de Richelieu». По фигурѣ, манерамъ и общему тону, въ пудреномъ парикѣ и кафтанѣ, она поражала тѣмъ, кагъ она сохранилась; но при пѣніи куплетовъ голосъ дрожалъ уже по-старушечьи. Съ нею сошелъ въ могилу типъ парижской субретки 30-хъ и 40-хъ годовъ, умѣвшей придавать французскому водевилю прелесть и обаяніе, о которыхъ мы могли судить только по отзывамъ ея сверстниковъ.
Вотъ, въ крупныхъ чертахъ, общая физіономія парижскаго театральнаго дѣла до войны.
За послѣднюю четверть вѣка — я сталъ чаще навѣщать Парижъ только съ конца 70-хъ годовъ, и въ этотъ періодъ, почти уже въ тридцать лѣтъ, въ литературно-художественномъ отношеніи парижскій театральный міръ существенно не измѣнился. Конечно, крупной перемѣной нужно считать то, что «Французский Театръ», какъ я уже отчасти говорилъ, сдѣлался болѣе модным театромъ. Онъ открылъ у себя абонементы, чего прежде не было. To, что называется «Le tout Paris» — сталъ чаще его посѣщать; и на первыхъ представленіяхъ, и, въ извѣстные абонементные дни, зала сдѣлалась блестящѣе по туалетамъ дамъ и по болѣе корректной «tenue» мужчинъ. Теперь въ креслахъ, для фешенебельныхъ парижанъ почти обязательно быть во фракѣ и даже в бѣломъ галстухѣ и такомъ же жилетѣ. Въ 70-хъ и 80-хъ гг. «Французская Комедія»[3]) оживилась и по репертуару, и по исполненію. Трагедіи и стихотворной драмѣ придавали блескъ Муне Сюлли, начинавшій въ концѣ имперіи, и Сара Бернаръ, перешедшая изъ «Одеона», Любимицей публики она стала только на правомъ берегу Сепы. Въ 1878 г., во время выставки, я нашелъ ее уже первымъ сюжетомъ «Французской Комедіи» и, по моему, она и тогда уже сложилась въ ту актрису, которая, съ тѣхъ поръ, стала всемірной знаменитостью, покинувъ театръ, которому она, конечно, обязана очень многимъ. Въ то время, Сара Бернаръ, для избранной парижской публики, была не «Маргарита Готье» и не «Фру-фру», (какъ впослѣдствіи для всего культурнаго свѣта) а героиня Расиновскихъ трагедіи. Федра поставила ее на такое мѣсто. Но и тогда я находилъ въ ея исполненіи трагическихъ героинь ту же смѣсь порыва, нѣжной страстности и женственной силы, съ певучей искусственной декламаціей и почти съ небрежнымъ бормотаньемъ цѣлыхъ періодовъ, въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ она не считаетъ для себя выгоднымъ тратить свои силы. Въ особенности замѣтно это было въ роли Заиры въ трагедіи Вольтера — того же имени — гдѣ такъ выгодно, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ, оттѣнялъ свою роль Оросмана Муне Сюлли. Съ тѣхъ поръ я и не видалъ Сары Бернаръ на подмосткахъ «Французскаго Театра», хотя все, что она создала впослѣдствіи, я имѣлъ случай видѣть и внѣ Франции въ Петербургѣ въ первый ея пріѣздъ и въ послѣдніе годы а также и въ Парижѣ, на разныхъ частныхъ сценах, и въ Ниццѣ Этапами ея славы были два главныхъ момента: тотъ сезонъ, когда она создала роль «Теодоры» въ пьесѣ Сарду, на театрѣ Porte S-t Matrin» и затѣмъ въ театрѣ «Renaissance», гдѣ она сдѣлалась и состояла долго директоршей въ цѣломъ рядѣ пьесъ на романтическіе сюжеты, вродѣ той «Princesse lointaine[3], переводъ которой давали у насъ въ Петербурге въ Маломъ Театрѣ, въ началѣ 1896 года. Я не стану здѣсь повторять той оцѣнки, къ какой я пришелъ, послѣ тридцатипятилѣтняго знакомства съ талантомъ и карьерой этой актрисы, въ моихъ воспоминаніяхъ, помѣщенныхъ въ московскомъ журналѣ «Артистъ». Скажу только, что по натурѣ, новизнѣ и глубокой правдивости игры я ставлю выше и покойную Эмэ Дескле, и теперешній первый талантъ парижскихъ театровъ, Режанъ. «Французская Комедія» не сумѣла, во время, привлечь въ составъ своихъ сосьетеровъ эту даровитую женщину. Но нельзя сказать, чтобы женскій персоналъ первой сцены Франціи совершенно потускнѣлъ послѣ второй имперіи. И одновременно съ Сарой Бернаръ, и послѣ ея ухода, во «Французскомъ Театрѣ» дѣйствовали такія выдающіяся исполнительницы, какъ Круазетъ, Баретта и теперешній первый сюжетъ для высокой комедіи и драмы — симпатичная, умная и въ высшей степени добросовѣстная Барте. Недолго раздавался и увлекательный смѣхъ даровитой ingénue Жанны Салари Сошла со сцепы прекрасная старуха Натали и дуэнья Жуассенъ. Въ мужскомъ персоналѣ изъ стариковъ на первыя роли доживалъ свой срокъ Го. Кокленъ окончательно разорвалъ съ «Французскимъ Театромъ»; его братъ Кокленъ младшій не могъ замѣнить его, и петербургская публика когда-то достаточно въ этомъ убѣдилась. Отслужилъ свой срокъ и Февръ, сдѣлавшійся во «Французскомъ Театрѣ» прекраснымъ исполнителемъ для характерныхъ ролей въ комедіи и драмѣ изъ современной жизни. Изъ молодыхъ многіе попали уже въ сосьетеры; но ни одного нельзя поставить на ряду съ прежними корифеями. Делонэ, какъ первый любовникъ, въ особенности въ мольеровскихъ пьесахъ, не нашелъ себѣ преемника. Ансамбль, конечно, все еще очень хорошій, но болѣе для пьесъ современнаго репертуара, чѣмъ для классическаго, который «Французскій Театръ» обязанъ давать, по крайней мѣрѣ, разъ въ недѣлю. У Муне Сюлли, уже значительно ослабѣвшаго, нѣтъ партнерки, такого же темперамента и такихъ же благородныхъ внѣшнихъ средствъ. Полуанглійскаго происхождения актриса Дюдлей долго исполнявшая роли трагическихъ героинь — только полезность.
Въ одинъ изъ моихъ пріѣздовъ, въ разгаръ весенняго сезона, (для Парижа, самаго бойкаго) — «Французскій Театръ» дѣлалъ, какъ всегда, большие сборы; но мало привлекалъ интересъ болѣе взыскательных друзей театральнаго искусства и сценической литературы. Господамъ «сосьетерамъ» нечего особенно хлопотать: они знаютъ, что если пьеса не провалилась, то она будетъ непремѣнно давать отъ шести до семи тысячъ вечерового сбора. На спектакли классическаго репертуара теперь принято ѣздить въ абонементные дни, и «Французскій Театръ» сдѣлался какъ бы обязательнымъ для всякаго француза, считающаго себя порядочнымъ человѣкомъ и хорошимъ патріотомъ.
Кромѣ театра «Renaissance» (съ Сарой Бернаръ и нашимъ петербургскимъ Гитри во главѣ труппы), за цѣлую четверть вѣса не удержалось ни одной выдающейся новой сцены. Кокленъ и Порель — теперешній директоръ соединённых антрепризъ «Gymnase» и «Vaudeville» — пробовали было пускать въ ходъ новыя предпріятія, но безъ успѣха.
Самымъ характернымъ продуктомъ послѣдней полосы театральнаго дѣла въ Парижѣ явился Вольный Театръ» но и онъ просуществовалъ въ первоначальномъ видѣ только семь-восемь лѣтъ. До тѣхъ поръ пока его основатель Антуанъ ограничивался спектаклями разъ въ мѣсяцъ — дѣло шло; a какъ только онъ попробовалъ превратить свою сцену въ постоянное парижское зрѣлище — произошелъ крахъ. Въ одну изъ послѣд