емъ въ я 7 млн., что составляетъ, стало-быть, одну пятую народонаселенія всего земною шара. И англичане могутъ безъ всякаго хвастовства, (на основати сухихъ статистическихъ данныхъ, и при томъ совершенно вѣрныхъ) сказать, что съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ свѣтъ, не было еще под луною такою обширнаго, населеннаго и богатаго государства. Римская имперія, сравнительно съ теперешней британской имперіей, является чѣмъ-то относительно скромнымъ и если оно такъ, то повторяю, что же удивительнаго, что у англичанъ, съ ихъ склонностью къ національному субъективизму, нѣтъ той общечеловѣческой солидарности, какая желательна была бы въ ихъ сношеніяхъ съ другими націями?
Но у себя дома англичане совсѣмъ не такъ жестко іг своекорыстно поступаютъ съ тѣми, кто желаетъ пользоваться ихъ гостепріимствомъ. Не забудемъ, что Англія до сихъ поръ, почти единственная страна, которая защищаетъ свое стародавнее право: давать убежище всѣмъ изгнанникамъ. Она, и въ дѣлѣ выдачи по простымъ преступленіямъ, старается оградить всѣхъ иностранцевъ до послѣдняго предѣла. Мы это видѣли, еще не очень давно, no панамскому дѣлу.
На вопросъ: любятъ ли англичане кого-нибудь — нѣмцевъ, французовъ, насъ или итальянцевъ — надо, мнѣ кажется, отвѣтить такъ: никого они особенно не любятъ, но зато — въ нихъ самихъ нѣтъ никакихъ серьезныхъ препятствій къ тому, чтобы оцѣнивать въ другихъ національностяхъ все достойное сочувствія, а, главное, интересоваться тѣмъ, что происходитъ внѣ Англіи.
Въ этомъ смыслѣ, они стоятъ несомнѣнно выше французовъ и, быть можетъ, выше даже нѣмцевъ, хотя нѣмцы, по своему центральному положению въ Европе, имѣли и до сихъ поръ имѣютъ больше поводовъ духовнаго сближенія съ своими сосѣдями — ближними и дальними. При этомъ, надо отличать банальную британскую массу отъ людей дѣйствительно развитыхъ. Джонъ Буль банальнаго типа преисполненъ своей особенности и ничего не хочетъ знать, кромѣ своего я, своихъ англійскихъ порядковъ, идей, вкусовъ и привычекъ. Но вѣдь и французскій буржуа такогоже типа, ничѣмъ не лучше; онъ только менѣе чудаковатъ, общительнѣе и доступнѣе англичанина. Въ образованномъ обществѣ Лондона, и каждаго большого англійскаго города, вы всегда найдете не мало людей, которые чувствуютъ положительную потребность въ знакомствѣ съ тѣмъ, что дѣлается внѣ британскихъ владѣній. Да и какъ могло быть иначе, при всеобщей склонности культурныхъ англичанъ къ поѣз; камъ заграницу, къ большимъ и малымъ путешествіямъ, къ житью цѣлыми сезонами и годами, иногда десятками л?тъ, въ разныхъ концахъ Европы да и всѣхъ пяти частей свѣта? Пускай досужій человѣкъ, займется подведеніемъ статистическихъ данныхъ по части всего того, что на англійскомъ языкѣ напечатано о жизни современнаго человѣчества внѣ британскихъ владѣній — и, конечно, вы будете поражены громадными размѣрами такой литературы. Въ образованныхъ кружкахъ, и въ Лондонѣ, и въ провинціи, въ средѣ университетской даже въ веселящемся свѣтѣ вы на каждомъ шагу встрѣчаетесь съ людьми очень начитанными по литературѣ, исторіи, искусству, культурной жизни Франціи, Германіи, Италіи. Стоитъ только составить списокъ выдающихся статей за цѣлый годъ въ англійскихъ обозрѣніяхъ — ежемѣсячныхъ и еженедѣльныхъ, чтобы убѣдиться въ томъ, насколько англійское развитое общество интересуется тѣмъ, что дѣлается въ Европѣ. Итоги эти будутъ гораздо благопріятнѣе для Англіи, чѣмъ для Франціи. И только одна Германія можетъ поспорить съ Англіей по части всемірной любознательности.
Французы досихъ поръ не долюбливаютъ англичанъ и всего чаще распространяются объ ихъ заскорузлой и жесткой исключительности; а между тѣмъ въ Лондонѣ—и въ кружкахъ болѣе серьезныхъ, и въ свѣтѣ, и въ высшей аристократической сферѣ, даже въ достаточной буржуазіи — вы находите большое знакомство со всѣмъ тѣмъ, что пишется во Франціи, что волнуетъ парижанъ. Каждая новая книга, нарождающійся талантъ, пьеса, всякая исторія, о которой заговорятъ на бульварахъ, сейчасъ же дѣлается и въ Лондонѣ предметомъ всеобщихъ толковъ, и, повторяю, по этой части англійское общество несравненно менѣе ограничено, чѣмъ французское. Въ Парижѣ фешенебельная публика обезьянитъ во всемъ съ англійскаго общества, но читаетъ по-англійски, конечно, меньше, чѣмъ англичане по-французски; и вы только изрѣдка, даже въ писательской средѣ, встрѣчаете людей, хорошо знакомыхъ съ англійской литературой. И, конечно, англичане опять-таки послѣдовательнѣе французовъ. Тѣ терпѣть не /могутъ ихъ, а все больше и больше имъ подражаютъ. Англичане же (насколько я имѣлъ случай наблюдать во всѣ мои поѣздки въ Англію), совсѣмъ не отличаются такимъ недоброжелательнымъ задоромъ относительно Франціи и продолжаютъ интересоваться всѣмъ, что французская жизнь даетъ сколько-нибудь цѣннаго или привлекательнаго. Этого мало; самое чуткое и образованное меньшинство англійской публики всегда способно заволноваться изъ-за какого-нибудь возмутительнаго факта, гдѣ бы онъ ни произошелъ, и поддержать своимъ сочувствіемъ, вплоть до матеріальныхъ пожертвованій все то, что, по британскимъ понятіямъ, достойно симпатіи. Въ этомъ смыслѣ британская публика является менѣе себялюбивой и равнодушной, чѣмъ какая-либо, и остается болѣе вѣрной христіанскимъ идеаламъ. Правительство страны, парламентское большинство, министерства могутъ, во внѣшней политикѣ, дѣйствовать въ извѣстномъ смыслѣ; но въ націи происходитъ иногда совсѣмъ другое броженіе, если не во всей, то въ томъ, что въ каждой странѣ, составляетъ избранное меньшинство.
Тоже самое видимъ мы и въ отношеніяхъ английской публики и общества къ Россіи и къ русскому народу. Поживите вы въ Лондонѣ — или въ англійской провинціи — вы, конечно, убѣдитесь, что въ обществѣ нами интересуются меньше, чѣмъ французами, нѣмцами и итальянцами, и ограниченные англійскіе патріоты не любятъ насъ, но однако же больше, чѣмъ наши патріоты «отдѣлываютъ» Джона Буля при каждомъ удобномъ случаѣ. Когда общественное мнѣніе взволнуется и газеты начинаютъ печатать суровыя статьи, направленныя противъ Россіи, то это бываетъ, или по вопросамъ внѣшней политику или по поводу того, что происходитъ внутри России. Въ послѣдніе годы было нѣсколько такихъ темныхъ точекъ. Возьмемъ хотя бы еврейскій вопросъ. Онъ вызвалъ въ англійскомъ обществѣ цѣлую агитацію, что до сихъ поръ чувствуется. Съ точки зрѣнія нашихъ антисемитовъ, англичане «суются не въ свое дѣло», но это вмѣшательство — чисто духовнаго свойства — показываетъ, что въ англійскомъ обществѣ есть извѣстные идеалы и когда люди съ принципами культурнаго свойства и гуманными идеями возмущаются по поводу того, что происходитъ и внѣ Англіи, лучшая доля британскаго общества выражаетъ это возмущеніе и не остается только въ предѣлахъ однихъ фразъ и возгласовъ, а желаетъ всегда какъ-нибудь доказать это. Многимъ русскимъ это можетъ быть непріятно, но такіе факты прямо показываютъ, что у англичанъ, въ ихъ натур? и нравственномъ склад? нѣтъ никакихъ препятствій, чтобы быть солидарными со всякой націей, со всѣмъ. что они считаютъ честнымъ, великодушнымъ, желательнымъ.
Немногіе, въ нашей публикѣ, знаютъ и помнятъ, что освобожденіе русскихъ крѣпостныхъ было отпраздновано въ Лондонѣ, въ мартѣ 1861 г., какъ общеміровое событіе. Ничего подобнаго не произошло тогда ни въ Парижѣ, ни въ Берлинѣ, ни въ Вѣнѣ.
Съ 50-хъ годовъ Лондонъ сдѣлался убѣжищемъ для русской эмиграціи. Тамъ сталъ издаваться «Колоколъ», и Герценъ пользовался гостепріимствомъ Англіи все время, пока считалъ для себя удобнымъ или пріятнымъ оставаться въ ея предѣлахъ. Я не думаю, чтобы его личность добилась очень большой популярности въ англійской публикѣ. На это нѣтъ прямыхъ указаній, но во всякомъ случаѣ, всѣ тѣ англичане, которые въ печати и въ жизни сочувствовали ему — поступали сознательно и искренно. Они принадлежали къ англійскимъ радикаламъ и одинаково были способны поддерживать своими симпатіями и все то, что на материкѣ Европы стремилось къ свободѣ, независимости, сверженію всякаго рода — иноземныхъ ли, своихъ ли оковъ.
Наша интеллигенція, безъ сомнѣнія, давнымъ давно была. бы въ болѣе частыхъ и искреннихъ сношеніяхъ съ англійской, если бы мы сами болѣе интересовались Англіей и жили бы въ ней чаще, чего, какъ извѣстно, не было, да и до сихъ поръ нѣтъ настолько, насколько это желательно. Русская колонія кромѣ эмигрантовъ — какъ была въ 6о-хъ годахъ, такъ и теперь — очень невелика. Ни въ одну мою поѣздку въ Лондонъ я даже не могъ найти хотя бы два-три семейства, принадлежащихъ къ свѣтскому обществу, которыя основывались бы въ Лондонѣ. Точно также не находилъ я и никакого центра для тѣхъ русскихъ, которые ѣздятъ въ Англію, какъ туристы или молодые ученые. Но въ послѣдніе годы образовалось какое-то «англо-русское» общество, и предсѣдатель его обращался и ко мнѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Отъ нѣкоторыхъ моихъ близкихъ знакомыхъ изъ университетской сферы, живавшихъ въ Лондонѣ, я слыхалъ, что это — общество, задавшееся цѣлью сближенія Россіи съ Англіей, имѣетъ связь съ нашими охранительно-патріотическими кружками. Этого рода Россію приставляла довольно долго, въ лондонскихъ политическихъ и литературныхъ салонахъ, и одна дама, пишущая подъ иниціалами О.К. — довольно извѣстная и у насъ. Едва ли она была не единственная русская, завязавшая обширныя знакомства въ разныхъ сферахъ Лондона, начиная съ самыхъ высшихъ. До сихъ поръ разсказываютъ про ея пріятельство съ Гладстономъ и многими другими его сверстниками, по политической борьбѣ. Можетъ быть, этой представительницѣ русскаго охранительнаго патріотизма мы обязаны тѣмъ, что «великій старецъ», заинтересовался многими сторонами русской жизни и во внѣшней политикѣ держалъ нашу руку больше, чѣмъ его предшественники.
Нужно только пожалѣть о томъ, что до сихъ поръ въ Лондонѣ русская интеллигенція не имѣетъ настоящаго пристанища. Эмигранты должны по необходимости держаться особо, но и ими англійское общество, вплоть до самыхъ феше небельныхъ и респектабельныхъ кружковъ, интересуется серьезнѣе, чѣмъ, напр., парижскіе соотвѣтственные кружки, такими же русскими эмигрантами, живущими на берегахъ Сены. Въ послѣднюю мою поѣздку почти каждый мой собесѣдникъ спрашивалъ меня непремѣнно о двухъ выдающихся эмигрантахъ, изъ которыхъ одинъ тогда былъ ушибленъ до смерти локомотивомъ. Имя его было довольно популярно во всемъ писательскомъ мірѣ Лондона; но еще популярнѣе имя графа Толстого — и романиста, и вѣроучителя. Я думаю, что въ англійскомъ образованномъ обществѣ, въ особенности между женщинами, ученіе графа Толстого нашло всего боляще сторонницъ. Въ Парижѣ, какъ я уже говорилъ, престижъ русскихъ романистовъ, въ томъ числѣ и графа Толстого, значительно поослабъ; а въ Лондонѣ каждая новая вещь Толстого производитъ еще сенсацію.