енной мрачностью проглатываю высказывание близнецов, и даже умудряюсь доброжелательно поблагодарить водителя за поездку. Правда, на этом он с нами не прощается. Перекинувшись со своим родственником парой фраз, школьная подруга отключает вызов и просит водителя не уезжать.
— Костя зовёт, — вздыхает виновато она в оправдании. — Если что, присылай сигнал “SOS”! — косится в сторону остановившегося “McLaren”.
Я киваю, а она усаживается обратно в такси. Их семья тоже живёт в коттеджном посёлке, но не в Черниговке, а в трёх километрах отсюда. На прощание девушка машет рукой и посылает воздушный поцелуйчик через боковое окно, прежде чем такси уезжает. Только после этого Смоленский выбирается из салона своего автомобиля, неспешно направившись ко мне. Мои младшие братья по-прежнему сосредоточены на восторгах, посвящённых элитному автопрому, и моё существование ими окончательно позабыто. Наверное, именно поэтому в глазах цвета хвои я вижу очередное многозначительное обещание, пока на губах их обладателя расцветает нехорошая ухмылка.
Как и сказала недавно Лена, мне определённо хана…
— Что, снова закинешь на плечо и увезёшь, куда вздумается? — шиплю тихонько, едва Тимур оказывается рядом.
— Вообще-то я предпочитаю разнообразие, — пожимает плечами мужчина.
Да с таким беспечным видом, будто из нас двоих, это я одна тут на всю голову тронутая, а он вообще не причём.
Бесит, в общем!
— Даже знать не хочу, что ты под этим разнообразием подразумеваешь, — кривлюсь, разворачиваясь к воротам, открывая их. — Мальчики, не задерживайтесь тут надолго! — напоминаю им о себе, прежде чем войти во двор.
Смоленского с собой, разумеется, я не приглашаю. Хотя ему моё приглашение нахрен не сдаётся. Он и так чувствует себя, как дома, судя по тому, что тоже не остаётся снаружи. Отстаёт от меня всего на пару шагов, пока я пересекаю выложенную брусчаткой территорию, направляясь к крыльцу увитой плющом усадьбы. Там, перед ступенями, чуть сбоку расположена урна. В ней до сих пор покоится та сотня белых роз, что принёс этим утром курьер.
— Интересная ваза, — замечает Тимур флористику, украшающую двор.
Ничего не говорю, захожу в дом, только в последний момент поборов желание захлопнуть перед его носом дверь, а потом закрыть её на все замки. Минуя холл, сворачиваю в гостиную. Следы недавней попойки отчима уже прибраны. Комната радует аккуратно разложенными подушками на мягких креслах с высокими спинками, тщательно вычищенным ковром нежно-персикового оттенка и тем, что помещение совсем недавно проветривали. Я останавливаюсь около одного из кресел у окна, развернувшись лицом к своему не особо желанному гостю.
— Предложила бы тебе кофе или ещё чего-нибудь выпить, но ты же здесь явно ненадолго, — обозначаю сходу, сложив руки на груди. — И давай ты просто уже, наконец, скажешь, чего тебе от меня надо, а потом каждый пойдёт по своим делам.
Да, грубо. Но, если не решу эту проблему, точно с ума сходить начну. Вот и то, что едва удерживаю себя на месте, стоит мужчине шагнуть навстречу, демонстрирует то же самое. Как какая-нибудь испуганная лань, ей-богу!
— Даже так… — мрачно отзывается Смоленский.
Ещё один его шаг ко мне ближе. А я вовсе цепляюсь за спинку кресла, ненароком обдумывая, что бегство — это не так уж и плохо. Особенно, когда мужчина вновь оказывается опасно близко. Остаюсь на месте только лишь потому, что хватит уже этого цирка. Поговорим. Выясним всё. И разойдёмся каждый своей дорогой. Надеюсь. Очень-очень сильно надеюсь.
— Да. Так, — произношу твёрдым голосом, решительно, даже почти гордо взглянув в его глаза.
Ну и пусть снизу-вверх. Ну и пусть он снова нависает надо мной, как незыблемая скала, круша всю мою уверенность одним своим существованием.
— Хорошо, — неожиданно мягко отзывается Тимур, сгибом указательного пальца приподнимая мой подбородок. — Как скажешь, золотко.
Я не обманываюсь вкрадчивым шёлком его голоса. Во взоре цвета хвои лишь колючий холод. Едва осязаемым жестом, веющим какой-то неправильной извращённой нежностью, меня тоже не обманешь. Этот мужчина мягко стелет только до поры до времени.
— Напомни-ка мне, о чём мы с тобой вчера разговаривали? — оправдывает мои ожидания Смоленский. — Да и… — склоняется ближе, вместе с тем запрокидывая мою голову ещё выше, почти касаясь моих губ своими. — Разве не ты совсем недавно так сладко и призывно стонала подо мной?
Указательный палец соскальзывает с моего подбородка к шее, медленно ведёт по горлу к ключицам. Я же, даже не видя себя в зеркале, отчётливо осознаю, как краснею при упоминании о том, что было между нами. Дышу, и то через раз, с широко распахнутым взором глядя в его глаза, с усилием сглатывая подкатывающий к горлу ком. Но Тимуру этого явно недостаточно.
— Разве не ты сама широко-широко разводила свои стройные красивые ножки, снова и снова упрашивая не останавливаться? — продолжает он всё также тихо, поглаживая вдоль линии ключиц уже двумя пальцами. — Не ты обнимала меня, раз за разом умоляя войти в тебя глубже? — его ладонь замирает всего на секунду, а затем опускается ниже, к груди, очерчивая сбоку, обхватывая всей ладонью, резко сдавливая, обнимая другой рукой за талию, прижимая меня к себе всем телом. — Я сделал, как ты сама захотела, красавица моя. И да, мне это тоже понравилось. Даже больше, чем тебе самой. Потому и цветы отправил. Хотел ещё немного порадовать тебя. Но, раз они тебе не нравятся, окей, не буду больше присылать.
Что сказать…
Шах и мат.
Мне.
В чём сознаваться я, конечно же, не собираюсь.
— Да. Я. Просила. И всё остальное — тоже. Тут ты прав. Не отрицаю, — соглашаюсь на свой лад. — Но это не значит, что я сделаю это снова. Что хочу всё повторить. Что вообще хочу. С тобой.
Я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал убедительно. Дыхание также пытаюсь выровнять. Словно меня не волнуют его прикосновения и не пробивает дрожью от одной только мысли об его близости.
— Да что ты? — отзывается насмешливо Тимур.
Так и не отпускает. Наоборот, теперь объятия причиняют боль.
— Да, — в который раз говорю одно и то же. — Видишь ли, я, может, и страдаю время от времени склонностями конченной шлюхи, но случается это чисто на добровольной основе, исключительно по собственной инициативе. Я не продаюсь. И уж тем более не занимаюсь ничем подобным в качестве благотворительности, — замолкаю, улавливаю в зелёных глазах непонимание и дополняю снисходительно: — Не думай, будто я не знаю о том, каким именно образом мой отчим получил контракт с «Атласом».
В голове проносится чужим истошным криком: «Да я, бл*дь, чтобы его ублажить, даже Настёну свою не пожалел! Подарил её ему…», а я сама мысленно кривлюсь.
— Думаешь, если я один раз ноги перед тобой раздвинула, то теперь постоянно можешь приходить, когда вздумается? А я буду восторженно в рот тебе смотреть, на всё согласная, раз уж мой отчим решил, что это ему на руку? Нет уж, так не пойдёт. Не хочу! — заявляю в довершение.
И это уже явный перебор. Терпение Смоленского испаряется в один момент. Моя смелость, к слову, тоже. Её банально сметает резким грубым толчком. Вместе с которым я оказываюсь опрокинута спиной через правый подлокотник кресла. За шею. Только и успеваю охнуть от неожиданности, прежде чем окончательно обнаглевший мужчина умещает ладонь между моих ног, задрав подол сарафана почти до самой талии.
— Врёшь, — отчеканивает он ледяным тоном, вопреки всему проводя пальцами поверх хлопковых трусиков предельно осторожно, почти нежно. — Ещё как хочешь, — заключает с видом победителя.
А всему виной эти его прикосновения и поглаживания!
Как бы я ни относилась к мужчине, тело всё равно реагирует вполне однозначно в самом элементарном желании.
На этот раз я не переубеждаю его в обратном. Да и вообще ничего не говорю. Перехватываю его руку, закрываю глаза и пытаюсь определить, есть ли кто-либо поблизости, и вернулись ли с улицы мальчишки. Ведь от этого зависит то, насколько далеко я могу позволить себе дальше. Моё физическое сопротивление мужчину только больше распаляет. Начну кричать, сбегутся раньше, чем его проймёт. Именно поэтому банально… прошу.
— Хватит. Не надо. Пожалуйста, — произношу тихонько.
В успешности подобного внушения я не особо верю. Тем сильней моё удивление, когда чужая хватка исчезает, а затем меня и вовсе аккуратно приподнимают и помогают встать на ноги.
На какое-то время в гостиной воцаряется тишина. И в этой самой тишине моё удивление превращается в настоящую растерянность.
Оказывается, надо-то было всего лишь попросить!
Впрочем, в дальнейшем мне это не особо помогает…
— Кто ещё в доме есть? — интересуется Тимур, зачем-то расстёгивая манжеты на своей рубашке.
Поскольку ход его логики непостижим для меня ещё с первых секунд нашего знакомства, то не особо задумываюсь об его действиях.
— Анна Викторовна, наша экономка. Должно быть, она на кухне. В это время обычно начинает готовить ужин. Ещё Дмитрий Сергеевич есть, — упоминаю разнорабочего, который присматривает за придомовой территорией и делает всю физическую работу, с которой не может справиться Анна Викторовна, — тоже где-то поблизости. — А что?
— То есть, за твоими двумя сорванцами есть кому присмотреть, пока тебя не будет? — уточняет брюнет.
Позади меня — кресло. Передо мной — Смоленский. Если что, бежать фактически особо некуда. Вот и я отодвигаюсь аккуратно вбок, прежде чем ответить:
— Это ты к чему?
Отодвигаться от мужчины маленькими шажочками не перестаю.
— Помнишь что ты сказала, прежде чем мы вошли в дом?
Говорила я тогда не так уж и много. Всего одну-единственное предложение: “Что, снова закинешь на плечо и увезёшь, куда вздумается?” вспыхивает в памяти, пока я напряжённо наблюдаю за тем, как мужчина с самым благопристойным выражением лица закатывает левый рукав своей рубашки.
— Может быть, — отзываюсь осторожно.
Успеваю отойти от него аж на два полноценных шага.