Нет, на этот раз я иду не в сторону усадьбы. Нужно больше кислорода. И меньше этих пьяных физиономий. Хотя бы минут на десять. К тому же, звонит Лена.
— Ты куда подевалась? Я тебя всюду ищу, — начинаю сходу, без лишних распинаний.
В трубке слышится подозрительная тишина. Благо, совсем ненадолго.
— Ась, я… — тихим неожиданно робким голосом отзывается Лена, чем изрядно удивляет. — Я уехала уже от вас. С… Алексеем Михайловичем.
В моей голове с некоторых пор творится такой бардак, что приходится приложить немало усилий, дабы сообразить, о ком она говорит.
— С преподом своим что ли? — наконец, озаряет меня.
Она же о нём рассказывала мне недавно.
— С ним, да, — виновато отвечает девушка, снова замолкает, а после добавляет совсем тихо: — Ты только Косте не говори ничего, ладно?
Мысленно улыбаюсь.
— С тобой всё нормально? — уточняю на всякий случай. — Может мне забрать тебя? Куда ты там подевалась. Потом. Если хочешь.
— Нет, не надо! — заверяет, как по мне, чересчур поспешно Лена. — Всё хорошо, Ась. Просто… Потом тебе расскажу! Всё, пока!
Трубку она банально бросает, не дожидаясь моей реакции.
— Вот тебе и “бесячий задрот”, — тихо фигею я, в небольшой растерянности глядя на потухший экран своего гаджета.
К моменту окончания разговора я успеваю пройти половину переулка. Всего минуту назад он выглядел совершенно пустым, так что меня опутывает глухое раздражение, когда, подняв взгляд от аппарата связи, натыкаюсь на ещё одного явно не первой трезвости представителя мужского пола. Тот выскакивает из старенькой “Peugeot”, криво пристроенной к обочине. Чуть не падает носом в асфальт, запнувшись о самый обычный булыжник. Подозреваю, его ноги в принципе плохо держат, не зря ж так качает из стороны в сторону. Он, как и Воронин, оказывается слишком близко, совсем не думая о том, как я к этому отношусь.
— Слушай, а я тебя знаю, — бесцеремонно тыкает в меня пальцем.
Не помню, чтобы встречала его где-либо.
— А я вас — точно нет, — откликаюсь, собираясь на этом закончить наше далёкое от приятности знакомство и вернуться в усадьбу.
Но мужчина считает иначе. И не он один. Снова хлопает дверь машины. На этот раз на улицу выбираются сразу двое. Первый при этом успевает поймать меня за руку, так что не удаётся своевременно свалить до того, как они приближаются.
— Ты дочь Фролова, да? — резко подаётся вперёд мужчина, обдавая меня своим перегаром.
От мерзкого запаха я брезгливо морщусь.
— Если и так, то что? — выдаю следом.
Я почти сразу жалею об этом своём порыве. Он сжимает моё запястье с такой силой, что ещё немного — у меня будет перелом. Те двое, что подоспевают к нам, окружают меня по бокам, чуть позади, тем самым не оставляя ни шанса на побег. От болезненного ощущения в руке на глазах наворачиваются слёзы. А может быть я просто-напросто откровенно задолбалась каждый раз сталкиваться лицом к лицу с одним и тем же. Не жизнь, а замкнутый круг какой-то. Так что я нисколько не удивлена тому, что происходит после.
— Что-что? — доносится от того, что слева. — Сейчас узнаешь!
Ещё какая-то жалкая секунда, и в сознании не остаётся ничего, кроме глухого треска рвущейся ткани моего платья…
Глава 14
Меня встряхивают с такой силой, что перед глазами пляшут чёрные точки. Зажмуриваюсь. Боль в руке — адская. Не проходит, даже после того, как хватка на моём запястье исчезает. Поблизости раздаётся ещё один глухой треск. Нет, на этот раз причина не в моём наряде. Хруст ломающихся костей остаётся в моей памяти отпечатком колючего холода, леденящим кровь.
Происходящее занимает жалкие секунды.
Первый из незнакомцев отлетает под колёса “Peugeot”, а его вой разносится на всю округу. Второго сгибает пополам от удара в живот, прежде чем он заваливается на бок. Третий — скулит громче первого, падая на колени, схватившись за сломанный нос. На моём платье остаются капли чужой крови. И я смотрю на них… То на них, то на… Тимура.
Смотрю и самой себе не верю.
Всё? Обошлось?
Моё сердце всё ещё бьётся, как в последний раз. Грохочет с такой силой, словно вот-вот пробьёт грудную клетку. Застывшие прежде слёзы постепенно одна за другой позорно скатываются по щекам. И не важно уже, как я выгляжу в глазах мужчины, когда в порыве своей слабости крепко обнимаю его, уткнувшись лбом в мощное плечо. Только бы убедиться, что всё действительно заканчивается.
— Ты как? — тихим вкрадчивым тоном интересуется брюнет.
Он проводит ладонью по моим волосам в успокаивающем жесте. Гладит по голове неспешно, едва касаясь, оставляя мне возможность прийти в себя. На его вопрос я киваю. Медлю ещё секунду-другую, прислушиваюсь к его мерным вдохам-выдохам, дышу вместе с ними, подстраиваясь, утихомиривая своё собственное дыхание. Рука до сих пор болит, но, кажется, не повреждена, разве что синяки останутся, а к этому мне не привыкать. Хотя Смоленский считает иначе.
— Дай посмотрю, — всё также негромко произносит он.
Дотрагивается до запястья аккуратно, будто опасается, что оно хрустальное и разобьётся. Заметно хмурится, разглядывая оставшиеся на моей коже следы от чужой грубости. Но суровые черты лица смягчаются, когда он вновь смотрит в мои глаза.
— Надо бы показать врачу, — улыбается краешком губ.
Я почему-то тоже улыбаюсь. Несмотря на то, что воображение уже рисует весь тот кипишь, который начнётся, если я поеду в больницу. Реакцию отчима тоже себе ярко представляю. Никакого волнения за моё здоровье там точно нет. Ещё влетит за то, что умудряюсь попасть в такую ситуацию.
— Нет. Не надо, — отзываюсь негромко и только потом понимаю, что до сих пор продолжаю обнимать мужчину.
Тепло с ним. Уютно. Спокойно. Безопасно. Невзирая ни на что.
Глупая-Я…
— Обязательно быть такой упрямой, да? — качает головой Смоленский.
— Не обязательно, — не спорю. — Но я такая.
Наконец, отстраняюсь. И вместе с его теплом будто какую-то часть себя теряю. Такое вот несуразное ощущение. Слишком острое, поэтому не удаётся игнорировать. Но отодвигаюсь от мужчины ещё дальше.
— Подожди, — останавливает он, как только я разворачиваюсь, намереваясь в кои то веке вернуться в усадьбу.
На мои плечи ложится тёмно-синий пиджак. Не отказываюсь. Наоборот, укутываюсь в него тщательнее, скрывая тем самым порванную часть платья.
— Переоденусь и верну, — отзываюсь вместо благодарности, умолкаю, а потом всё же добавляю: — Спасибо. За то, что успел. И за пиджак тоже.
Во взоре цвета хвои вспыхивает такое буйство эмоций, что я моментально жалею о своих словах. И жалею ещё больше, когда слышу:
— Я бы сдох, если бы не успел. Они — тоже.
Звучит, как признание. И наверное я сама слишком рьяно желаю различить в нём куда больше откровенности, нежели существует на самом деле, потому что моё сердце вновь начинает биться сильнее, а где-то глубоко в закромах моей души расцветает идиотская надежда на… что-то.
— Хорошо, что успел, — отзываюсь с очередной бестолковой улыбкой.
Тимур не отвечает. Достаёт телефон из кармана брюк и набирает кому-то, после чего диктует номер ближайшего дома с просьбой забрать “пострадавших”, а также обозначает регистрационные знаки “Peugeot”. Так и не понимаю, с кем именно он общается, но судя по тому, что я слышу, пока тихонько бреду по переулку, на том конце связи лишних вопросов не задают. А Смоленский довольно скоро догоняет меня. Идёт рядом молча, погрузившись в какие-то свои мысли. Улавливаю его состояние, потому что не могу отказать себе в том, чтоб нет-нет, да взглянуть на него.
— Кому ты звонил? — не выдерживаю затянувшейся паузы.
— Главе моей службы безопасности. Он уладит оставшееся.
Киваю, принимая его слова.
— И что с ними будет? — задаюсь новым вопросом.
На этот раз Тимур не отвечает. Лишь неопределённо пожимает плечами. Я тоже не настаиваю на подробностях. Достаточно того, что всё уже решено. Зная этого мужчину, иначе и быть не может.
На въезде в усадьбу в этот раз не встречается ни единой живой души. И это хорошо, никто из посторонних не замечает моего внешнего вида, пока я добираюсь до крыльца дома.
— Я поднимусь, переоденусь и вернусь обратно, верну тебе твой пиджак, — проговариваю, заодно обозначая тот факт, что дальше пойду одна.
На секунду кажется, будто он не согласится. Выдаст мне что-нибудь… в своём стиле. Однако мои ожидания не оправдываются.
— Ладно, — заново пожимает плечами Смоленский.
Наверное, я удивлена. А может мне просто-напросто жизненно необходимо ещё хотя бы разочек посмотреть на него. Именно сейчас, пока он не ставит никаких условий, не угрожает, не язвит, не обижает, когда есть только он и я, ничего и никого больше. Вот и зависаю, глядя в глаза цвета хвои.
Какие же они нереально зелёные, как болотный омут, что утягивает на самое дно. Так бы и смотрела в них всю свою отпущенную вечность, утопая, пропадая, не зная ничего другого в этой жизни.
Очередная моя глупость, ага.
— Я быстро, — говорю скорее самой себе, нежели обращаюсь к нему, тем самым напоминая о том, что пора двигаться дальше.
Отвернувшись, преодолеваю аж целую ступень. Он ловит мою ладонь раньше, чем успеваю взобраться на вторую. Я останавливаюсь, пока мысли переполняет очередное чувство дежавю. А Смоленский задаёт довольно странный вопрос:
— Где ваша мать?
Чего-чего, а уж подобного я от него точно не ожидаю, поэтому разворачиваюсь к нему, не скрывая своего недоумения.
— Ушла. Нас с отчимом оставила.
Собеседника такой ответ явно не устраивает.
— Куда ушла?
Знала бы я сама!
— Понятия не имею. Сообщить нам она не удосужилась.
— Почему? — хмурится Тимур.
— Скажем так, мой отчим — совсем не образец идеального мужа, — заменяю в более мягкой форме обозначение беспробудного пьянства и регулярных интрижек с кем попало, наряду с постоянным рукоприкладством. — Да ты и сам в курсе о всех его “достоинствах”. Вот она и не выдержала.