— Да. Знаком. Немного, — отзывается он напряжённо.
На его лице не остаётся ни единой эмоции, лишь бесстрастная маска. И это куда паршивее, нежели если бы он реагировал иначе.
— А я всё себе совсем не так представляла. И ты не говорил, что знаком с ним, — произношу дрогнувшим голосом. — Почему?
Не знаю, на что я надеюсь, когда спрашиваю.
Жду новых оправданий?
Чего-то невероятного, что успокоит мои вмиг расшатавшиеся нервы?
Да хоть что-нибудь!
Но нет. Смоленский молчит. Секунд пять — так точно.
Явно подбирает слова.
— Его зовут Сергей. Маслов. Он работает на той стройке, куда я тебя привозил, — наконец, выдаёт “признанием”, вместе с тем шагнув мне навстречу.
— Он собирался меня изнасиловать! — инстинктивно отшатываюсь обратно к двери ванной. — И ты с ним знаком. И мне об этом не сказал.
— Нет. Не собирался. Ты всё не совсем правильно поняла, — подозрительно мягко отзывается мужчина, делая ещё шаг мне навстречу. — Он бы никогда не сделал тебе такое. Просто…
Что?
И сама уже догадываюсь.
— Неправильно поняла? — переспрашиваю, так и не дождавшись от него продолжения. — А чего тут понимать? Тут же всё не так уж и сложно, — усмехаюсь с горечью. — Твой знакомый в компании своих дружков напали на меня. Я жутко перепугалась. А ты — молодец, браво тебе. Спас девушку. Девушка тебе сразу на шею кинулась. Беспроигрышный вариант, не так ли?
А если ей потом исполнение её мечты пообещать, так и вовсе…
Идиотка!
— Уходи, — выдыхаю обречённо.
Вот уже в третий раз хлопает дверь. Но это не Тимур уходит. Я снова сбегаю. Опять в ванную. Просто потому, что не могу больше на него смотреть. И не хочу, чтобы он видел, как мои глаза застилают слёзы, пока я задыхаюсь, утопая в разочаровании и обиде.
Слишком больно.
— Настя, открой дверь. Нормально поговорим, — слышится тихое и усталое, когда я прислоняюсь спиной к запертой двери.
— Уходи! — единственное, на что хватает меня.
Откликом становится глухой удар, подозреваю, кулаком. Всё в ту же несчастную дверь. Вздрагиваю. Скатываюсь на пол. И уже не сдерживаясь, даю волю своей истерике, глотая беззвучные слёзы, в то время, как собственный разум продолжает рисовать самые незавидные картины.
Интересно, это отчим Смоленскому такой вариант подкидывает?
Или тот сам настолько догадливый.
— Либо ты откроешь сама, либо я разнесу её нах*р! — следует уже гневное, наряду с ещё одним ударом с той стороны деревянного полотна.
Плакать я перестаю. Начинаю злиться.
— Да разноси, мне похрен! — выкрикиваю встречно. — И давай, ори ещё погромче! Пусть все узнают, какая ты сволочь!
Третий удар о дверь. За ним почти сразу — ещё один.
— В таком случае, твои младшие братья будут первыми, кто сюда прибежит!
Вот же…
Злость быстренько сменяется уязвлённостью.
Только подобного позора мне ещё не хватает, ко всему прочему!
Решительно поднимаюсь на ноги.
— У тебя будет минута. Потом ты уйдёшь, — заявляю сухо.
Дверь всё ещё не открываю. Жду ответа.
— Хорошо, — спустя небольшую паузу произносит Тимур.
Верится с трудом.
— Точно уйдёшь?
— Обещаю.
— И с чего бы мне тебе верить? — ворчу себе под.
“А зачем тогда спрашиваешь?” — услужливо добавляет собственный разум, и я поднимаюсь на ноги, посылая его ко всем чертям.
Всё равно в последнее время постоянно подводит.
— У тебя ровно минута, — напоминаю мужчине, довольно резко распахивая дверь.
Хорошо, он не совсем рядом с ней стоит, а то точно бы по лбу ему съездила. Впрочем, такая перспектива меня очень даже порадовала бы.
— Да я и за меньшее время справлюсь, — подозрительно спокойно отзывается Тимур.
Он складывает руки на груди, скользя по мне придирчиво-оценивающим взглядом, и я понятия не имею, что же такого за этот период возможно сказать, чтобы меня образумить. Но становится интересно. Вот и выгибаю бровь, ожидая продолжения. А оно всё никак не наступает. Даже по истечении двадцати секунд. Стою, считаю их, ага.
— Ты мне дверь испортил, — обращаю внимание на вмятину.
Несколько вмятин, если уж быть точнее.
— Ты меня разозлила, — безразлично бросает на это Смоленский.
И снимает с себя пиджак!
— Ты что делаешь? — закономерно начинаю подозревать неладное.
И начинаю подозревать неладное ещё больше прежнего, когда на его губах расцветает снисходительно-предвкушающая ухмылка.
— Давно стемнело. На улице прохладно и ветренно. А ты совсем недавно из душа. Волосы твои ещё не просохли. Не хочу, чтобы ты простыла, — поясняет издевательски-заботливо.
Да только всё равно лично мне ни черта непонятно.
До поры до времени…
Я только и успеваю взвизгнуть, прежде чем он в один шаг оказывается рядом. А вот обратно за спасительную дверь ванны юркнуть я уже не успеваю. Мир переворачивается в считанные доли секунды. Меня банально перекидывают через плечо, заботливо прикрыв задницу тем самым злосчастным пиджаком.
— Отпусти меня сейчас же! — воплю истошно, заколотив мужскую спину.
Бесполезно.
— Совсем сдурел?! Ты куда собрался?! — возмущаюсь, когда владелец “Атласа” с самым преспокойным видом вместе со мной направляется на выход из комнаты.
Я извиваюсь, пытаюсь вывернуться и самостоятельно спуститься с его плеча. За что и получаю шлепок по заднице.
— Как это куда? Ты же сама сказала, что у меня минута, потом я должен уйти. Вот. Ухожу, — беспечно хмыкает Тимур.
И реально ведь уходит!
Переступает порог моей, подозреваю, уже бывшей спальни, ориентировочно как раз тогда, когда обозначенная минута заканчивается…
Глава 16
— Смоленский, хватит! Прекрати! — увещеваю мужчину, пока он несёт меня вниз по лестнице. — Да отпусти ты меня, наконец! — срываюсь на повышенной тон, в очередной раз заколотив бесчувственную спину.
Давно плевать, сколько народа нас услышит. Всё равно остаётся ещё немного и позора не избежать. На мне же кроме полотенца и его пиджака ничего не надето. Хотя, судя по всему, только одну меня данный факт реально беспокоит.
— Дай, я хотя бы оденусь нормально! — озвучиваю насущное вслух.
— Если я тебя отпущу, мне потом по всей усадьбе за тобой носиться, ты ж у нас чемпионка по стометровкам, — скептически хмыкает Тимур, завершая спуск по ступеням. — Нет уж, золотце. У нас нет столько времени. Нам же ещё обратно возвращаться, чтоб близнецов забрать.
Вот теперь я притихаю. Во-первых, потому что со стороны кухни доносится голос экономки, обращающейся к отчиму. Во-вторых…
— Мы вернёмся? — цепляюсь за услышанное. — Когда? — пытаюсь в очередной раз извернуться, дабы взглянуть в его лицо. — И откуда? В смысле, куда ты меня вообще тащишь? — задаю ещё один немаловажный вопрос.
Мои настойчивые попытки изменить собственное положение, наконец, оправдываются. Хотя не совсем благодаря исключительно моим усилиям.
— Вернёмся. Часа через два, — перехватывает меня иначе мужчина.
Теперь я прекрасно вижу его лицо, перевернувшись в горизонтальное положение. А ещё за шею обнимаю. И даже умудряюсь поправить съехавший пиджак. Всё же вид у меня… Тот ещё.
— Ты самый ненормальный мужик из всех, кого я когда-либо встречала, — ворчу, мысленно начиная молиться, чтобы мы успели выйти из дома до того момента, как отчиму стукнет в голову выйти из кухни.
Моя молитва услышана. И не только она.
— Всегда знал, что ты от меня в восторге, золотце, — невозмутимо отзывается Тимур.
Не менее невозмутимо он пересекает территорию двора. Сохраняет маску полнейшей непроницаемости даже в тот момент, когда нам навстречу попадается Валентина Николаевна, судя по отъезжающей от ворот машине, прежде провожающая семью Наумовых.
— Ааа… — выпучивает она глаза в явном шоке.
Я тоже не в восторге от того, что она видит. Но, в отличие от неё, даже один-единственный звук из себя выдавить не могу.
Если возможно действительно сгореть от стыда, самое время!
— Мы ненадолго. Скоро вернёмся, — бесстрастным тоном проговаривает Смоленский.
Мать отчима свой рот всё ещё не закрывает. Да так и стоит, пребывая в полнейшей растерянности, пока владелец “Атласа” сперва снимает свою машину с сигнализации, затем включает автозапуск, а после усаживает меня на переднее пассажирское. Пока он обходит транспортное средство со стороны капота, у меня остаётся возможность выбраться обратно на улицу, послать его ко всем чертям и вернуться в усадьбу. Но я ничего из этого не делаю. Сижу смирно, вжавшись спиной в кожаное сиденье, подтянув под себя ноги, и тихонько радуюсь включённому обогреву. На улице, правда, становится прохладно.
— Ты ведь специально, да? — заговариваю только тогда, когда “Aston Martin” выворачивает с обочины, набирая скорость. — И ты так и не сказал, куда мы едем, — напоминаю о былом.
Как и в прошлый раз, мой вопрос самым бесстыжим образом проигнорирован.
— Специально — что? — делает вид, будто не понимает Смоленский.
Что ж, уточнить мне не трудно!
Гораздо сложнее сохранять остатки спокойствия.
Так бы и врезала по этой самодовольной физиономии!
— Вытащил меня на всеобщее обозрение в таком виде, — проговариваю сквозь зубы, разворачиваясь к мужчине всем корпусом, нервно поправляя сползающее с груди полотенце.
— Там было не так уж и много народа, так что с “всеобщим” ты явно преувеличиваешь, золотце, — беспечно пожимает плечами водитель, демонстративно пялясь исключительно на дорогу.
Тут он, конечно, прав. В какой-то мере. Вот только, уверена, не пройдёт и получаса, как благодаря всё той же Валентине Николаевне каждый из оставшихся на вечере будет прекрасно осведомлён о том, какая её внучка распутница, притом в таких “ненароком” добавленных красках и деталях, что уж лучше бы они все своими глазами увидели, нежели услышали от неё.
— Ты так и не ответил на мой вопрос, — произношу мрачно. — Зачем? Это что, такой вид наказания, чтоб впредь вела себя пай-девочкой и больше не злила большого злого дяденьку? — ехидничаю в довершение.