мне разница, городской это роман или деревенский, если речь идет о настоящей литературе? Зато я вижу четко — молодежь ищет образцы для подражания. Так давайте ей эти образцы показывать. Материала у нас достаточно.
Вся наша революция — неисчерпаемый кладезь тем, примеров, идей, образов. А все ли мы сделали, чтобы донести это богатство до молодежи, да и не только до нее? Неужели написали все книги, сняли все фильмы? Смотрите: дело с арестом Камо и его содержанием в берлинской психиатрической лечебнице у нас показано в односерийном фильме. Но это же несерьезно. Нужен подробный большой фильм или многоплановый роман-хроника. Переписка о Камо между Берлином, Петроградом, Парижем является узлом политических и человеческих страстей! Кстати, история его гибели в Тбилиси — тоже тема для политического романа, слишком много неясного, намеренно сокрытого…
А книги о гражданской войне, которые показывали бы, как это было на самом деле, показывали бы историю живой, во всем переплетении сил, исторических личностей, тенденций, программ, любви, ненависти, героизма, подлости… До сих пор нет романа о Розе Люксембург. До последнего времени ее портретами размахивают западные леваки, они считают ее «своей». Почему и как это произошло? Мы должны исследовать ситуацию. Мы должны рассказать о подлинной Розе Люксембург, мы не можем «отдать» ее анархистам, террористам и иным ультралевым группировкам, как не можем, не должны «отдавать» и Че Гевару!
Я называю сейчас те имена, что первыми приходят в голову. Но людей таких много, а сама эта тематика, убежден, — огромное поле деятельности для политического романа. Я категорически против того, чтобы считать политическим только такое произведение прозы или поэзии, действие которого происходит там, «за бугром». Произведения по международной тематике, представленные, кстати, в этом сборнике Политиздата, — только часть мощного пласта литературы, называемой политической.
Не могу не согласиться с Ю. Семеновым. Разве его «Противостояние», в котором прослеживается судьба притаившегося, казалось бы, сросшегося с нашей действительностью изменника-власовца — единожды предавший предаст и в другой раз, — не политический роман?! Когда два года назад во Франции вышел первый роман «милицейского цикла» — «Петровка, 38», то более чем сто газет и журналов напечатали рецензии, единодушно (!) отмечавшие именно политическую направленность книги, остроту поднятых в детективе социальных проблем. В 1987 году в США, Канаде и Англии издательство «Джон Колдер лимитед» опубликовало роман «ТАСС уполномочен заявить». Книга стала бестселлером, о ней писали и в «Нью-Йорк таймс», и в «Тайм», практически во всех крупных газетах как о литературном событии.
IV
Ю. С. Герой твоей книги, фильма, спектакля — твоя частичка, боль, твое счастье, забота. Иногда полезно посмотреть, чем жили твои герои, послушать их, соотнося написанное много лет назад с днем нынешним: были ли они в чем-то правы, или их слова и мысли проверку временем не выдержали? Прошу слова портному Замирке и полковнику угрозыска Костенко.
«Я ездил туристом в Венгрию и ГДР; там, между прочим, тоже социализм и ему не мешают портные, отдавшие хорошие деньги в налоговые отчисления…
— Я согласен с вами, — сказал Костенко.
— Вы согласны, — усмехнулся Замирка, — но попробуй-таки я шить, как меня сразу потянут за хобот в ОБХСС и делают каким-то пособником классового врага… Зачем вы делаете из людей преступников?! Зачем заставляете людей нарушать закон вместо того, чтобы приучать их следовать букве и духу закона?! И у вас не будет доказательств. Я шью народным артистам, которым надо отстаивать престиж Союза в Каннах и Венеции! Я патриот моей Родины, и мне обидно, если наши режиссеры поедут как выдвиженцы — в пору военного коммунизма!.. Они никогда не предадут несчастного Замирку. Я получаю за это деньги?! Так за престиж всегда платили! Я же не прошу себе государственной премии! Я прошу честной оплаты за честный труд!»
Ю. С. Это из моей повести «Огарева, 6», опубликованной в 1972 году. Что-нибудь за четырнадцать лет изменилось? Да, наконец-то принят Закон об индивидуальной трудовой деятельности. И это отрадная перемена, полностью соответствующая Конституции. Однако принять закон — еще полдела. Необходимо помочь ему утвердиться в обществе, воспитать к нему уважение, отказаться от мелочной опеки и придирок; короче говоря, поставить работу так, чтобы повседневная практика не выхолостила закон, не скомпрометировала его.
Прошу слова моему герою:
«— Как же мы чудовищно нерациональны, — горестно думал Костенко. — Научились строить автомобили, а пускаем их по чудовищным дорогам! Неудивительно, что они разваливаются через три года… Неужели и этим должен заниматься секретарь райкома или предисполкома?! Они обязаны планировать будущее, думать о социальных структурах, науке, морали, здоровье, моделировать возможности, а не подменять собою заготовителя или дорожное управление. Водитель грейдера должен быть лично заинтересован в своем деле! Он должен премии получать от автохозяйств — за хорошее состояние дорог, что он технику им сохраняет… А перестраховщики: «Что ему с таким количеством денег делать? Хочешь инфляции?!» А я отвечу: «Дурак ее хочет… Я хочу, чтобы и этот грейдерщик и его товарищи, объединившись в кооператив, заработанные на истинном хозрасчете деньги вложили в восстановление здешних брошенных изб, а потом сдавали эти прекрасные деревянные избы рабочим завода, поставляющего им технику, а рабочие, — отвечу я, — могли бы получать процент не столько в сберкассе, сколько в кассе своего цеха, в зависимости от работы каждого товарища, — круговая порука дела. Как же я хочу, чтобы инициативу приветствовали как истинную панацею от наших экономических хвороб, неповоротливости, волокиты, а не вспоминали о ней — от случая к случаю…»
Ю. С. Это из повести «Противостояние», напечатал ее в 1979-м. И Костенко размышлял о выплате трудящимся процента с успеха дела отнюдь не случайно, ибо понятие «процент», иначе «тантьема», наша Большая Советская Энциклопедия определяет следующим образом: «Одна из форм вознаграждения, выплачиваемого из прибыли членам правления и директорам акционерных обществ, страховых компаний, банков и др. в капиталистических странах. Размер тантьемы обычно устанавливается в определенном проценте от прибыли».
Ой ли?! Почему выплата процента с прибыли приложима только к капиталистическому обществу?! Обратимся к Ленину. В своем письме Л. Б. Каменеву от 3.III.1922 года Ильич, в частности, утверждает: «Перевести на тантьемы наших чинодралов можем и научимся: со сделки такой-то процент (доля процента) тебе, а за неделание — тюрьма». Или же другое ленинское — вполне конкретное — предложение: «Насчет складского дела. Нельзя ли постановить:
Служащие складов получают премию за очистку 1/8, 1/4, 1/2 склада, если разошлют (доставят) его содержимое непосредственно производственным предприятиям государства (фабрикам, совхозам и т. п.).
Такую же премию получают получатели со складов за доставку тем же фабрикам и т. д.
Без личной заинтересованности ни черта не выйдет. Надо суметь заинтересовать».
Хочу особо обратить внимание читателя: Ленин говорил о размере премии вплоть до половины товарной стоимости склада! Речь шла не о копеечном вознаграждении, но о вполне серьезном личном интересе. Лучше отдать часть, но вовремя получить остальное, чем, не уплатив никому ни гроша, погубить все — логика абсолютна.
Еще в прошлом году было сказано о недопустимости использования специалистов на переборке овощей. Что-нибудь изменилось?
Увы, и в этом году все также гоняют на помидоры и картошку инженеров, студентов, хирургов, преподавателей, вместо того чтобы отдать работникам складов хотя бы 1/64 часть того, что они спасут от гниения! Так ведь нет, нельзя, не положено, запрещено приглашать добровольцев — тех, кто хочет хорошо и честно заработать! А сколько помидоров перепахивают на совхозных полях, вместо того чтобы напечатать в газетах объявление, разрешающее гражданам — на условиях процентного вознаграждения — собрать урожай?! А сколько гибнет от этого же слив, яблок?!
Почему же тантьема, процент с дела, с прибыли, не практикуется? Да потому, что нет разрешающего закона — сплошь запрещение…
Прошу слова моим героям:
«…Тому, чтобы поколение умело наращивать мускулы, надо помогать. Вот я из деревни родом, да? Так я еще мальчишкой застал время, когда с дедом на базар ездил, сливы продавал, — доволен был, за прилавком стоял, зарабатывал! А теперь?.. Вон семнадцатая статья Конституции — открывайте себе, дедушка с бабушкой, пенсионеры дорогие, домашнее кафе… А подите-ка в финотдел, спросите разрешения? Затаскают по столам, замучают, пропади ты это кафе пропадом! А как бы нам всем стало легче, открой таких кафе в городе штук пятьсот! Семейное кафе, собираются люди друг другу известные, там хулиганство какое-то в схему не укладывается, в семейном кафе и стены добру помогают…
Количество говорящих о том, что болит, не может не перейти в качество — то есть в открытую борьбу против тех очевидных глупостей, которые нам мешают, словно гири на ногах волочим. А вообще проблема «думного дьяка» — родоначальника нашей бюрократии — область, социологами еще не изученная, от него, от бюрократа, идет постепенность, а она не всегда угодна прогрессу. Я не могу взять в толк, отчего нельзя прогнать пьяницу и лентяя, а его зарплату передать другим членам бригады? Где логика? Дьяк не может позволить, чтобы произнеслось слово «безработный». — «Как это так, а где завоевания революции?» В том они, завоевания-то, что рабочих на каждом предприятии с распростертыми объятиями ждут, все права и блага им предоставлены, а гнать надо тех, кто пьет, а не работает, но при этом рубашку на груди рвет: «Я — гегемон!»