Самые первые, чистые страницы — короткое предвоенное детство, воспоминания об отце.
Отец его, урожденный Петр Авксентьевич Железный, почти всю жизнь работавший кузнецом, по просьбе райвоенкомата занимался с призывниками. Вечерами готовил дома конспекты, изучал оружие, в избе лежали гранаты (без запала, конечно), винтовки, даже пулемет. «Ложись, сын,— командовал он.— Заряжай. Смотри на цель, видишь мушку? Дави на спуск». Силенок у Саши было мало, они спускали курок вместе. Оба были очень довольны.
Воспоминаний военной поры у него много. Первые письма отца. Он предупреждал маму о том, что зима будет трудной, просил обязательно заготовить дрова. Беспокоился о детях, крепко целовал маленькую Валю, предупреждал Сашу: если не будешь слушать мать, я к тебе не приеду.
Восьмилетний Саша мыл полы, топил печь, готовил еду, вместе с матерью корчевал пни на дрова. Работал до изнеможения, но зато, наверное, ни один сын на свете не был так уверен, что отец вернется.
Эвакуировались они не сразу в глубинку, а перебирались с места на место. Словно не эвакуировались, а отступали — Харьковская область, Сталинград, Саратовская область. Осенью сорок второго плыли по Волге в Камышин. Небольшой пассажирский пароходик причалил к пристани в Саратове, стоянка — час. Здесь жила семья брата его отца — Андрея. Мать заскочила к ним: от мужа нет писем… Жена Андрея Лена неопределенно пожала плечами, рассказала об Андрее, что жив, что воюет в танковых частях. И только когда гостья заторопилась уходить, Лена сунула ей в карман газету.
— Андрей с фронта прислал. Только прочти на пароходе…
Вновь поплыли мимо осенние волжские берега. Она развернула газету, это была «Правда», и на первой же странице на полях увидела два слова, написанных от руки чернилами: «Смерть брата!» Чей почерк, Андрея? Лихорадочно пробежала глазами страницы, увидела заметку о героической гибели политрука роты разведчиков Железного.
Антонина Михайловна решила покончить с собой, подошла к борту. Смотрела на тяжелую воду. Удерживало сомнение: отчество в заметке было чужое — «Авдеевич». И главное, на узлах сидели, смотрели на нее дети — два ее маленьких, усталых, обтрепанных человечка.
Семья продолжала получать деньги по отцовскому аттестату, это обнадеживало. Антонина Михайловна обращалась в военкоматы, в Красный Крест. Отвечали — пропал без вести. Но ведь пропал — не погиб.
Саша ждал отца долго. После войны возвращались фронтовики, в многоголосых дворах пацаны хвастались отцовскими наградами, и он — в одиночестве — вдруг ясно понял: отца больше нет.
Мать показала ему газету. В небольшом донецком селе, читал Саша, комиссар Спартак Авдеевич Железный с горсткой бойцов принял неравный бой…
А при чем здесь Спартак, скажет теперь читатель?
Имя как раз, к сожалению, совпало…
У английского писателя Лоренса Стерна прочел я любопытное размышление о влиянии имени на характер человека, а часто и на судьбу. Человека с именем Иуда, например, говорит автор, сколь бы он ни противился, будет исподволь преследовать тень имени и, в конце концов, в малом или большом скажется на его поступках. Более того, смыть позор поступков — возможно, позор имени — никогда.
Правда, у писателя нет обратных примеров — с именами гениев, мыслителей, героев. Когда не тень, а свет определяет судьбу.
Имя, как и родителей, человек себе не выбирает.
У Железного, надо сказать, имя было хорошее, не опороченное ничьим чужим прошлым.
Но в детстве он прочитал роман «Спартак» и решил имя поменять. Как он ухитрился это сделать — неизвестно, во всяком случае, в его комсомольском билете в 1925 году вместо Петра появилось имя легендарного гладиатора.
Что больше всего волнует нас в детстве, в юношестве на страницах прочитанных книг? Хочется, чтобы герой непременно был счастливым победителем. Чтобы героиня осталась чистой. Чтобы все подлецы были наказаны, а любая несправедливость отмщена.
Над какими страницами «Спартака» трепетало маленькое сердце? Может быть, над теми, вначале, где гладиатор, еще раб, сражается на потеху публике на арене Большого цирка — один против четверых — и побеждает; и, побеждая, завоевывая свободу, не убивает, а дарует жизнь последнему побежденному. А может быть, там, где Спартак зовет сражаться и умирать не для потехи, а для завоевания свободы. «Я надеюсь,— говорит вольнолюбивый фракиец,— сокрушить позорные законы, заставляющие человека склониться перед человеком… Я надеюсь… увидеть уничтоженным на земле позор рабства. Свободы ищу, свободы жажду, свободу жду и призываю, свободу как для отдельных людей, так и для народов, великих и малых, для сильных и слабых, а вместе со свободой — мир, процветание, справедливость».
Над какими страницами горевал, страдал ребенок? В конце книги? Там, где вождь рабов-повстанцев гибнет в неравном бою?
…А сочетание, конечно, получилось несокрушимое — Спартак Железный. Да еще кузнец.
Вместе с именем он выбрал себе судьбу.
Спартак Железный требовал отправить его в Испанию. А 22 июня 1941 года он явился в военкомат в полном походном снаряжении, с чемоданчиком в руке.
После окончания курсов при Харьковской политшколе Железный осенью сорок первого попадает в 383-ю шахтерскую стрелковую дивизию. Здесь его назначают политруком разведроты. Командир дивизии К. Провалов в своих мемуарах вспоминает, что политрук ходил в разведку чаще, чем командиры взводов разведроты. «Когда я сам иду в разведку,— говорил Спартак,— это и есть моя партийная агитация». Видимо, не во всем прав тут был политрук, пишет командир дивизии, но что делать — он рвался в бой.
В ночь с 18 на 19 ноября группа разведчиков под командованием политрука кинулась на вражеские окопы. Они уничтожили 60 солдат и офицеров, захватили трофеи. Уже через день Спартак Железный повел отряд разведчиков на высоту, занятую фашистами. Врагов было намного больше. Бой шел четыре часа. Целая рота противника, понеся большие потери, отступила. А еще через несколько дней снова разведка боем. Железный полкилометра нес на плечах раненого младшего лейтенанта Хацко, перебинтовал его, укрыл и вернулся в бой.
Разведчики любили ходить на задание именно с ним.
Под Княгиневку Спартак с ротой был отправлен, чтобы завязать бой на северо-восточной окраине села, вызвать у врага панику, отвлечь его, а в это время главные силы — стрелковый батальон должен был ударить с юга.
Ночь на 5 декабря выдалась с морозцем и вьюжная, как раз для разведки. Политрук с бойцами сделали больше, чем требовалось, они зацепились за окраину Княгиневки, даже заняли несколько домов. Когда Железного ранило, его перевязала Нина Гнилицкая и хотела отправить в тыл. Он приказал ей продолжать бой. Его ранило снова. Потом две пули задели Нину, левая рука повисла как плеть, она, перевязав себя, встала с автоматом в руках к пролому в каменном заборе, рядом с политруком, которого уже не покидала. Это был последний рубеж обороны.
Фашисты наступали с трех сторон. Спартак успел отправить в тыл связного, пятнадцатилетнего Юру Рязанова, просил передать, что гитлеровцы дорого заплатят за жизнь разведчиков. Уже все было ясно, стрелковый батальон запоздал, политрук с Ниной Гнилицкой на последнем рубеже прикрывали отход.
Их окружили. В этом бою погибли все.
Спартак I века до новой эры и Спартак XX века. Один легендарный, другой — рядовой (разве мало было таких в войну?). Спартак Железный хранил в сердце литературный образ великого вождя восставших рабов (о реальном, историческом Спартаке известно вообще очень мало). С этим литературным образом он рос, с ним сжился и унаследовал его до поразительной точности.
Спартак у Джованьоли был ранен в левое бедро.
Спартак Железный был ранен в левое бедро…
Тот Спартак, упав на землю, подставил врагам щит, «мечом совершая чудеса нечеловеческой доблести».
Спартак Железный, упав на землю, продолжал отстреливаться до последнего патрона, совершая чудеса доблести.
«Спартаку,— пишет Джованьоли,— в то время было около тридцати лет».
Спартаку Железному через месяц с небольшим исполнилось бы… тридцать.
Врачебная комиссия при н-ском отдельном медсанбате осмотрела труп политрука Железного. Руки вывернуты из суставов и поломаны… Ноги переломаны прикладами, сапоги сняты, пальцы отрублены… Лицо политрука исколото штыками…
В конце концов фашисты облили умирающего Спартака Железного бензином и подожгли.
Может быть, в эти последние минуты тот Спартак протянул ему руку помощи, дал ему силы. Ведь политрук знал, какие муки ждут его, и мог облегчить себе участь. Но и последнюю пулю он послал в фашиста.
Прошло более трех месяцев. Минула зима. В марте 1942 года, когда сошел снег, на окраине Княгиневки был обнаружен обгоревший труп.
Сын — давно уже не Саша, а Александр Спартакович. Полковник внутренней службы Херсонского УВД. Мы сидим с ним в номере херсонской гостиницы «Киев», и он, здоровый, широкоплечий, мощный, рассказывает о том, как опознали отца. У него подступает ком к горлу, он выходит в коридор перекурить. Раз начал рассказ — не смог, вышел, другой раз — не смог…
«Отца с Ниной Гнилицкой обнаружили вместе. Повезли в медсанбат. Нину опознали сразу: единственная девушка была в бою. Второй труп не опознали — черный, обгоревший, смерзшийся… Пальцы правой руки разжаты, как будто вынули пистолет. А левая рука сжата в кулак и приподнята… Кто-то заметил:
— В кулаке что-то есть!
Пытались разжать пальцы, не смогли.
Принесли паяльную лампу, стали греть… Разжали. Увидели… партийный билет. В трубочку свернут… Пообгорел, но сохранился, только отчество не разобрать…»
Эту короткую, в несколько слов, историю Александр Спартакович рассказал с трех попыток.
Огонь убил Спартака, огонь помог вернуть имя.
Полковник Александр Спартакович Железный работает начальником отдела пожарной охраны. Профессия у него — бороться с огнем. По сигналу тревоги его поднимают из-за праздничного стола, ночью — с постели. В ту ночь, кстати, когда я ехал на поезде из Москвы в Херсон, Александр Спартакович не спал. В совхозе «Овощной» загорелась животноводческая ферма. Сигнал на центральный пункт диспетчерской связи поступил в два тридцать, а без восьми три Железный был уже в совхозе. Вывели из огня весь скот — 268 коров, да и ферму спасли, сгорела только крыша молочного блока.