— А если бомба сработает немедленно?
— Должны успеть,— ответил Ильин.
Весь день 3 марта под проливным дождем копали нишу, готовили бомбу к взрыву. Операцию наметили проводить на следующий день: Ильин решил дать ребятам ночку отдохнуть.
Из санатория все были выселены. Для целости и сохранности открыли окна и двери в корпусах. Один лишь заведующий клубом улыбнулся снисходительно:
— Ты еще молод, лейтенант, а я войну прошел. Мои окна далеко, не достанет.
Ильин доложил директору санатория.
— Пусть,— сказал директор,— сам потом вставит.
Выставили наряд милиции, санаторное радио в последний раз объявило: «В одиннадцать ноль-ноль…»
Все прошло как по писаному, после сильнейшего взрыва не повредилось ничто. Кроме, конечно, клуба — там не уцелело ни одного стеклышка.
Вторую бомбу увезли в ущелье и взорвали.
4 марта к шестнадцати ноль-ноль операция была закончена, и саперы вернулись в санаторий оформить акт о проделанной работе. Проза, бухгалтерская отчетность: обезврежены две бомбы такой-то марки. С точностью до грамма перечисляется израсходованная взрывчатка. И все. А уж, какой ценой это досталось, про то ни в какие ведомости не запишешь.
Когда они составляли этот прозаический документ, на территории санатория громко говорило радио, диктор рассказывал в тот момент, как лейтенант Ильин с товарищами разминировал железнодорожный путь на Тоннельной.
Вечером отдыхающие санатория «Солнце» попросили лейтенанта выступить перед ними. Вот уж где разволновался Ильин — говорить он не мастер. Пришел на встречу вместе с солдатами. Рассказывал о работе около часа, а потом еще около двух часов отвечал на вопросы, все никак не отпускали лейтенанта.
Пребеспокойнейшую долю выбрал себе Леонид Ильин. Заявки военкоматов на разминирование поступали с разных концов Краснодарского края: бои в этих местах шли жестокие. Лейтенанта вызывали из театра во время спектакля, уводили с танцевального вечера в Доме офицеров.
Снимал он в ту пору квартиру, а неподалеку, через несколько домов, жила симпатичная десятиклассница. Лихой лейтенант знакомиться с ней стеснялся, да и потом, какие знакомства и свидания, когда сам себе не принадлежишь. Стороной узнал имя — Тамара, при случайных встречах подшучивал, она ускоряла шаг, а потом и вовсе стала обходить его.
Сам себе не принадлежал — это точно. Неожиданности в работе стали закономерностью, неожиданным становилось отсутствие этих неожиданностей.
Как-то на Таманском полуострове, где он «выполнял заявки», Ильин после долгих многотрудных дней и бессонных ночей сидел перед отъездом в кабинете директора совхоза и оформлял свои акты. Неожиданно вошел парень и сообщил, что в доме у одной старушки под полом лежит бомба. «Ей не приснилось?» — спросил директор совхоза.
Ильин отправился вместе с испытанным своим другом литовцем Юргасом Навицкасом.
Копали под домом целый день, ничего не нашли, и, когда уже собрались, было уходить, Навицкас обнаружил едва заметный канал. Оказалось, бомба, пробив крышу и пол, вошла в землю, изменила направление и ушла в сторону огорода.
Женщина жила одна, и дом был все ее богатство. Она плакала и говорила, что всю жизнь думала об этой бомбе, но скрывала, боялась, что дом разрушат. А теперь, к старости, стала вдруг бояться за свою жизнь.
Бомба оказалась с часовым механизмом, взрывать можно было только на месте. Но жалко было старушкину избу, кроме того, все это происходило в самом центре станицы. Леонид и Юргас решили рискнуть — вывезти и взорвать бомбу в ближайшем карьере. Несколько раз проехали они по маршруту: высмотрели весь путь, запомнили все ухабы, засекли время на дорогу. Как обычно, всех жителей выселили из домов, маршрут был оцеплен. В кузов машины насыпали песку, уложили аккуратно бомбу и сверху придавили ее двумя мешками с песком.
Навицкас вел машину, а Ильин сидел в кузове и «прослушивал» бомбу. Когда миновали станицу и выехали на полевую дорогу, лейтенант вдруг услышал, что заработали часы. Лоб его стал мокрым и холодным, до карьера оставалось еще около километра. Выскакивать из машины? Он нагнулся и через окно кабины закричал Навицкасу: «Гони!». Юргас глянул на товарища — шея и лицо его мгновенно покрылись красными пятнами. Еще Ильин увидел, как вспотели руки Юргаса.
Прошло уже три минуты. Лейтенант решил почему-то, что раньше, чем минут через пять часовой механизм не сработает. По дороге он открыл борт, отодвинул мешки с песком. Навицкас мастерски развернулся у оврага, они сбросили бомбу и быстро отъехали.
Под вечер приехал парень, тот самый, который сообщил о бомбе, привез хлеб и молоко: оба не ели весь день. И когда стали пить молоко, окрестности потряс взрыв. Механизм был рассчитан на три часа.
Неожиданности, впрочем, коль зашла о них речь, связаны были не только с чрезвычайными нежданными вызовами, особыми секретами взрывателей-ловушек, незнакомыми системами мин и так далее. Как-то взрывали снаряды, и обнаружился ров с останками погибших советских бойцов. Личность одного из них удалось установить: нашли пластмассовую коробочку, а в ней документы на имя старшего лейтенанта Кузнецова. Еще в коробочке были часы, 30 рублей одной банкнотой красного цвета и два патрона от пистолета «ТТ».
Из сотен тысяч без вести пропавших на одного стало меньше.
Вряд ли можно найти человека, который бы никогда в жизни не ошибался. Промахивался и Ильин. Было дело. Дважды. А как же поговорка насчет того, что саперы ошибаются только один раз? Возможно, это были оплошности, а не грубые просчеты. А может быть, действительно в рубашке родился.
Как-то поднятую из воды торпеду он отвез в укромное место на Малой земле, где уже было собрано около сотни разных мин и снарядов. Положил заряд-детонатор, поджег шнур, все сделал вроде бы «по науке». Отъехал метров за пятьсот, стал ждать. Когда прогремел взрыв, он увидел, как из-за деревьев прямо на него с шумом и гудением несется огненная торпеда. Лейтенант отскочил, рванулся в сторону, торпеда изменила направление и уже почти настигла его. Он упал в ров, а огненный смерч, зацепив рядом дерево, снова изменил направление и врезался в скалу. После оглушительного грохота Ильин еще долго лежал, осыпанный пылью и камнями, тело болело, пропала речь.
Только потом понял он, что при взрыве мин и снарядов в торпеде сработал реактивный двигатель и привел ее в движение.
В другой раз Ильин обезвреживал реактивный снаряд. Дважды закладывал тол, в снаряде что-то шумело, из корпуса шел белый дым, а взрыва не было. Лейтенант подложил третью шашку и только выбрался из котлована, как взрывная волна опрокинула его. На короткое время он потерял сознание. Очнувшись, увидел, что шинель на нем горит, а шофер бьет его телогрейкой. Сбить пламя не удалось, он стал кататься по земле — бесполезно, бросился в воду рисового канала, и это мало помогло — видно, сильна была горючая жидкость. Шоферу удалось сорвать с лейтенанта всю одежду.
После этого он три недели пролежал в госпитале: контузия, сотрясение мозга.
А в коротком рапорте была только одна лишняя строка — о причине перерасхода взрывчатки.
События, о которых идет речь, происходили в основном в начале шестидесятых годов. Насколько он был нужен людям в это отдаленное уже от войны время, может сказать одна лишь цифра — в 1958 году, когда Ильин пришел сюда служить, в Краснодарском крае погибло от снарядов и бомб 156 мирных жителей.
Не всякую работу измеришь в цифрах. Можно, конечно, предположить, что за двадцатью тысячами обезвреженных бомб, снарядов, мин — сотни тысяч спасенных Ильиным жизней, ведь от взрыва редко гибнут по одному. Конечно, не Ильин, так другой бы обезвредил, это верно. Но сколько было самых трудных случаев, когда отправляли на задание именно его.
В военной биографии Леонида Ильина в конце шестидесятых годов произошли перемены. Он окончил военную академию, но кабинетная, преподавательская, любая другая спокойная работа была не по нему. Уже после окончания академии Ильин получил звание «Водолаз-мастер» — высшую квалификацию водолазного специалиста — и стал работать с современной подводной техникой.
В семейной жизни его тоже с тех шестидесятых годов произошли изменения. Бывшая новороссийская десятиклассница, соседка Леонида Ильина, вышла за беспокойного лейтенанта замуж. У них растет дочь.
Время от времени он наведывается в родную деревню.
— Гоша-то мой, первый учитель и спаситель мой, жив-здоров, трактористом работает. И старушка, которая белье на бикфордовом шнуре развешивала, тоже жива. Я приехал к себе в деревню, иду по улице — уже в форме полковника, бабуля глянула: «Ах ты, сорванец,— говорит.— Это ты все тут ходил, взрывал».
И конечно, бывает он там, где вершил свои — как сказать: трудовые или ратные? — дела.
Он и тогда из дома отдыха спешил через Сочи в свои прежние края. Там встретил вновь своих друзей, спасенных им людей, сады, поля, хаты.
Слова о том, что в жизни всегда есть место подвигу, слова, к сожалению, стирающиеся от частого употребления, здесь получают наглядное подтверждение. Важна преемственность, если говорить громко, мужества, а проще и точнее,— воинского долга. Когда Леонид Ильин начинал работать на Кубани, многие сегодняшние саперы еще не родились. Вернусь к недавним газетным заметкам.
В один из зимних вечеров 1984 года на причалах Вентспилсского торгового порта прозвучал сигнал тревоги: на его рейде морские пограничники обнаружили среди волн плавающую мину. Сильный шторм сорвал ее с якоря и через сорок с лишним лет поднял на поверхность на самом оживленном судовом фарватере.
В том же 1984 году в начале следующего месяца — в субботу 4 февраля — крупную бомбу обнаружили в самом центре Мелитополя. Машинист экскаватора рыл котлован. Услышав скрежет ковша о металл, выключил двигатель и спрыгнул на землю. Глянул — похолодел: из земли торчали лопасти огромного стабилизатора.
В горисполкоме состоялось совещание руководителей промышленных предприятий: предстояло поднять рабочих для помощи саперам и милиции. Сделать это было непросто — впереди два выходных дня.