А потом меня водил по крепости Алик Бобков. Вместе с отцом, младшим лейтенантом, командиром роты, матерью и грудной сестрой они под огнем проскочили к овощному складу, спрятались под навесом. Снарядом убило наповал мать и сестру, тяжело ранило отца. Пробегавшие мимо фашисты бросили в него, пятилетнего, гранату. Отец на секунду пришел в себя, крикнул ему: «Ложись!»
Уже все были убиты, когда Алик, окровавленный, заполз в сарай. Сколько он там был дней и ночей — не помнит. Открыл глаза, увидел в дверях мужчину с автоматом. Мужчина поставил его на ноги, но Алик упал. Откуда ему, пятилетнему, было знать, что перед ним — немец. Алик обнял его за шею, и немец понес его через всю дымящуюся крепость. Когда шли мимо развалин, Алик стал показывать ему дом, где они жили.
— Видимо, что-то он понимал… Понес меня в госпиталь.
У Алика Бобкова было тогда 14 ранений, он пролежал в госпитале около полугода. А одна пуля так и осталась в нем — ушла к позвоночнику, ее не извлечь.
Алик Бобков сам выбирает маршрут нашей прогулки:
— Вот здесь, по этой аллее, любил ездить на велосипеде отец.
Они были сыновьями и дочерьми своей Родины. Слова, пожалуй, слишком общие.
Конкретнее? Они были сыновьями и дочерями своих отцов и матерей. Им было по двадцать лет. Это было первое поколение, выросшее после революции. И если говорить о долге и верности, надо вспомнить, чьими детьми они были.
Отец, Ахвердиев Гамза Назами,— один из борцов за установление Советской власти в Азербайджане, член партии с 1918 года. Организатор отряда красных партизан в годы гражданской войны. Затем — начальник земельного отдела в районе, председатель райисполкома.
Мать, Ахвердиева Тамам Мамед кызы,— член партии с 1920 года, организатор первых колхозов в республике.
Сын, Ахвердиев Халил Гамза оглы: 1919—1941 годы.
Из рассказа очевидца: «…в ходе боев 22 июня 1941 года утром, отбивая врага в штыковой атаке, героически на моих глазах погиб рядовой 84-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии Ахвердиев Халил Гамза оглы и там же, в казарме полка, был нами похоронен».
Редкий случай. Одна из первых штыковых атак была отбита, фашисты были растеряны, и солдата еще успели похоронить.
Отец, Майоров Бадма Гаряевич,— член партии с 1919 года, боролся за Советскую власть в Калмыкии. В годы гражданской войны — работник политотдела Красной Армии и штаба десантного отряда моряков Волжской Каспийской военной флотилии, разведчик, военный комиссар.
Мать, Майорова Агдя Сангаджиевна,— одна из первых организаторов женского революционного движения в Калмыкии. В первые годы Советской власти заведовала областным женотделом. Оба, и муж и жена, были делегатами Первого съезда народов Востока от Калмыцкой автономной области.
Сын, Майоров Венециан Бадмаевич: 1921—1941 годы. Погиб в первые же дни войны. Последнее его письмо из Бреста: «Мама и папа, купите и пришлите мне два тома Беранже».
Отец, Амбросий Георгиевич Шеварднадзе,— старый коммунист, еще до войны, вероятно одним из первых, был награжден Почетной грамотой заслуженного учителя школы Грузинской ССР — «За особые заслуги в строительстве хозяйства и культуры».
Сын, Акакий Амбросиевич Шеварднадзе: 1920 — 1941 годы. В самом последнем письме, 13 июня, он пишет домой старшему брату: «Брат Лале! Я живу по-прежнему и о вас скучаю… Но что делать? Моя служба подходит к концу, но для меня она может пока не закончиться…»
22 июня в первые же часы войны старший сержант А. А. Шеварднадзе погиб возле казармы своего 333-го стрелкового полка.
Юноши. Почти мальчики.
Из не прожитых ими лет: «Пригласительный билет на золотую свадьбу. Республиканский совет ветеранов и женсовет Калмыцкой АССР приглашает вас на торжественный вечер, посвященный золотой свадьбе ветеранов революции и женского движения в Калмыкии — старейших коммунистов супругов Майоровых Бадмы Гаряевича и Агди Сангаджиевны, которая состоится в кафе «Нюдля» 29 мая 1970 года в 19 часов».
Горше нет — пережить сына почти на тридцать лет. Но и святее нет — то, что ты сам завоевывал, чему посвятил жизнь, все это защитил сын, твой собственный.
Были и другие семейные судьбы, если хотите, — противоположные.
Семен Иванович и Клавдия Тимофеевна Бабкины образования не имели никакого. Он — из бедной крестьянской семьи Орловской губернии, она — с Рязанщины (отец ее служил у помещика, который в конце концов выгнал его). Неграмотные родители поднимали девятерых детей. Одни из них, Степан, учился в МГУ. «Одевался он плохо,— вспоминают сестры,— носил старое пальто отца, а шапка настолько была худа, что он ее снизу подрезал, она стала как тюбетейка».
А все-таки детей на ноги поставили.
Петр Людвикович и Ева Павловна Хорецкие — белорусы, тоже не без труда поднимали семерых детей, среди которых была и Верочка.
Пока эти семьи — российская и белорусская — были бедны и слабы, они находились под опекой и защитой Родины. А потом, в тяжелый час, уже Родине понадобилась их защита.
Степан Бабкин, помните, погиб в рукопашной, когда фашисты ворвались в госпиталь.
Вера Хорецкая работала здесь же медсестрой. Она перевязывала раненого, когда увидела в дверях немецких автоматчиков. Раненого она заслонила — инстинкт сестры милосердия. Их пристрелили вместе, в упор.
Их нет, и некому сказать: «Мы вернулись». И мы узнали о вас, пусть с опозданием, но узнали. Каждый из вас, даже тот, кто пал в первые минуты войны, приблизил наше возвращение.
Если бы они смогли сегодня подняться, только на миг, на одно мгновение открыть глаза, о чем бы спросили они? О судьбе Родины? Вряд ли, они и тогда не сомневались, чем кончится эта война. Наверное, о близких, что стало с ними, пленными?
Фашисты отпустили их — жен и детей. Завоеватели были сильны, самоуверенны, они еще не знали, что это такое — «народная» война. Но потом, когда развернулась вовсю партизанская борьба, фашисты стали снова разыскивать именно их, жен офицеров и солдат Брестской крепости. Ходили с облавами по всем окрестным деревням. Именно тогда, уже в 1942 году, была обнаружена и расстреляна вся семья Кижеватовых. Расстреляны семья Мулиных (жена и маленькая девочка), семья Чистяковых (жена и два мальчика — дошкольника).
В Жабенках казнили сто двадцать жен и детей защитников Брестского гарнизона и крепости.
В Великорите — восемьдесят.
Массовые казни прошли в Ракитнице, Радваничах.
Фашисты шли по верному следу. Судьбы Вали Сачковской или, скажем, Галины Корнеевны Шабловской были типичны.
Когда капитан Шабловский, бросившись с моста, погиб, жена и четыре малолетние девочки оказались в тюрьме. Не успев утром 22 июня обуться, Галина Корнеевна все эти недели так и ходила босая, ноги ее, изрезанные стеклом, побитые камнями, гноились. И когда, освободившись из тюрьмы, они добрались до деревни Турное, здесь ее долго лечила старушка, у которой они остановились. Старушка, впрочем, и сама была немощная, и две старшие девочки Шабловские — восьмилетняя Рая и семилетняя Таня бродили по соседним деревням — побирались… Так продолжалось с неделю. Потом по деревне прошел слух: «солдатка». И в дом, где жили Шабловские, понесли хлеб, молоко, яйца.
Выздоровев, Галина Корнеевна разыскала партизан. Стала связной. В 1943 году ее схватили фашисты…
Галину Корнеевну Шабловскую повесили во дворе Кобринской тюрьмы.
Мы все знакомы с этой истиной — воюют солдаты, а побеждает народ. Но я имею в виду сейчас и тех, кто не брал в руки винтовку. Тех, кто протянул кусок хлеба четырем маленьким Шабловским. Вокруг — зверства, облавы на семьи защитников Брестской крепости. А тут — дети командира и партизанки.
Двух самых маленьких спрятали в другой деревне. Раю и Таню оставили здесь же, но развели в разные семьи.
Раю и Таню еще выводили на расстрел. Немцы обнаружили в деревне трех партизан и всех жителей до одного повели за околицу, где стоял пулемет. Тех, кто шел впереди, полколонны, — расстреляли. Потом подъехал на мотоцикле офицер и казнь остановил. Маленькие пленницы Шабловские шагали во второй половине колонны.
Мы говорили об отцах и матерях защитников Брестской крепости, о них самих — павших, теперь — об их детях. О третьем поколении. Что стало с ними, оставшимися без родителей, без крова…
Кого-то взяли в чужую семью, кого-то в детский дом. Дети Брестской крепости, даже те, кто потерял не только отцов, но и матерей, получили и образование, и достойное воспитание. Вы знаете, кем они стали в большинстве?
Врачами, медиками.
Алик Бобков — врач. Тоня Казакова — фельдшер. Надя Наганова — детский врач. Лида Нестерчук — акушерка. (Из воспоминаний Лиды Нестерчук о первых днях войны, она была ребенком, перевязывала раненых: «Я еще тогда жалела, что так мало умею, что не могу помочь, что я не медик…»)
Однажды в конце семидесятых годов их собрали всех вместе — детей и жен защитников Брестской крепости. Дети съехались со всех концов страны. Было 22 июня. 4 часа утра. Многие из них не виделись десятки лет!.. Заговорил вдруг громкоговоритель, объявил о том, что началась война, послышался рев самолетов, разрывы бомб… Метроном…
Потом детей повели смотреть фильм — о себе, фильм так и назывался «Дети Брестской крепости». Валя Сачковская, хоть и плакала, но с экрана глаз не сводила. Но потом, в середине фильма, когда ужасы были уже позади, когда показали нынешний современный полковой оркестр и зазвучал вальс, она выскочила из зала.
Какая это мука — старая полковая музыка, особенно если твой отец субботним теплым вечером 21 июня 1941 года держал в руке дирижерскую палочку.
Лет двадцать назад Петр Клыпа прислал ей в подарок двенадцать пластинок со старыми вальсами. Двадцать четыре вальса. Слушать их — мученье, забыть эти пластинки — забыть отца.
— Я больше смотрю на них, чем слушаю.
Что снится им — детям, давно выросшим, и вдовам, состарившимся? Бомбы, разрывы, смерть? Нет, им снятся живые.