шь молиться, чтобы шериф этого не заметил.
Явно расстроенный Мэтьюсон не потрудился ответить на этот издевательский вопрос.
Они вернулись в рабочую комнату. Шериф злился, догадываясь, что его провели, но не мог понять, каким именно образом.
Когда стражники собрались уходить, наружная дверь распахнулась и порог переступил сэр Нед Уиллард.
Марджери с ужасом воззрилась на него. Он ведь знает тайну старой пекарни! Зачем он пришел?
Лоб Неда был мокрым от пота, дышал советник королевы с натугой – по всей видимости, ему пришлось пробежаться. Должно быть, он как-то прознал о поручении шерифа. Но с какой целью он пришел? Да, конечно, Нед беспокоился за Марджери, но ведь он тоже протестант, а значит, заинтересован в поимке католического священника. Его верность королеве Елизавете не подлежала сомнению – как и его любовь; что же окажется сильнее, любовь или вера?
Уиллард смерил шерифа свирепым взглядом.
– Что здесь происходит? – процедил он.
Шериф повторил свое объяснение:
– Ищем Стивена Линкольна, подозреваемого в измене.
– Я не слышал, чтобы против него выдвигали обвинения.
– Насколько мне известно, сэр Нед, вы в Лондоне не бывали с самой Пасхи, потому и не слышали. – Шериф отвечал вежливо, однако на его губах играла ухмылка.
Марджери ощутила, насколько Нед уязвлен. Он гордился тем, что знает и слышит все. Но позволил себе слабину – из-за нее, из-за своей любви к ней.
– Стивена Линкольна тут нет, – сказала Марджери. – Шериф тщательно обыскал наш дом и убедился в этом. Искали придирчиво, будь у нас мышь-католичка в чулане, и ту бы нашли.
– Рад узнать, что приказы королевы исполняются столь скрупулезно, – отозвался Нед, решив, видимо, не препираться с Мэтьюсоном. – Отличная работа, шериф.
Марджери было так страшно, что хотелось кричать. Что Нед сделает дальше? Спросит ли насчет тайной комнаты за пекарней?
Проглотив комок в горле, она произнесла ровным тоном:
– Если это все, шериф…
Мэтьюсон помедлил, но выбора у него не было, и он, чернее тучи, покинул графский дом, намеренно не соизволив попрощаться.
Стражники, один за другим, тоже вышли наружу.
Из столовой выглянул Барт.
– Ушли? – с надеждой спросил он.
Марджери внезапно утратила голос – и разрыдалась.
Барт обнял ее за плечи.
– Ну же, ну, – проговорил он. – Ты была великолепна.
Она поглядела через его плечо на Неда. Тот смотрел на супругов с лицом человека, которого пытают на дыбе.
Ролло намеревался отомстить.
Усталый, пропыленный, пылающий ненавистью и злобой, он добрался до университетского города Дуэ на юго-западе Нидерландов, где говорили по-французски. Стоял июль 1570 года. Городок напомнил ему Оксфорд, где он когда-то учился: множество церквей, затейливые фасады колледжей – коллежей, как говорили тут, – многочисленные садики, где наставники и студенты гуляли и вели ученые беседы. В ту пору жизнь казалась чудом, горько подумал Ролло, отец был жив-здоров и богат, английский трон занимала истовая католичка, а сам Ролло нисколько не сомневался в своем будущем.
Он проделал долгий путь через влажные, заболоченные земли Фландрии, натрудил ноги, но сердце болело куда сильнее стоптанных ступней. Протестанты никогда не угомонятся, думал он, изнемогая от злости. В Англии нынче правит протестантка, которая назначает епископов, Библию перевели на английский, а молитвенник изменили в угоду королеве-еретичке. Картины в соборах поснимали, статуи поразбивали, золотые распятия переплавили. Но им все мало! Они отобрали у Ролло его дело и дом и прогнали из родной страны!
Однажды они об этом пожалеют.
Объясняясь попеременно на английском и французском, он сумел отыскать кирпичное здание, большое и неказистое, на улице, изобиловавшей лавками и доходными домами. Все его надежды теперь сосредоточились на этом малопривлекательном здании. Если Англии суждено когда-либо возвратиться к истинной вере, если ему, Ролло, суждено отомстить своим врагам, все начнется здесь.
Дверь была открыта.
В передней он столкнулся с розовощеким молодым человеком лет на десять моложе себя – Ролло уже исполнилось тридцать пять.
– Бонжур, мсье, – поздоровался он.
– Вы англичанин, верно? – уточнил розовощекий.
– Это ведь Английский коллеж?
– Он самый.
– Хвала небесам! – Ролло облегчено вздохнул. Путешествие выдалось долгим, но он достиг цели. А теперь нужно понять, оправданны ли его чаяния.
– Я Леонард Прайс. Зовите меня Ленни. Что вам угодно?
– Я лишился всего, что имел в Кингсбридже, отказавшись присягнуть Тридцати девяти статьям.
– А вы кремень!
– Спасибо на добром слове. Я бы хотел помочь восстановлению истинной веры в Англии, и мне сказали, что среди вас я найду соратников.
– Верно. Мы обучаем священников и посылаем их в Англию – тайно, разумеется, – дабы они несли свет истины английским католикам.
Эта мысль восхитила Ролло. Теперь, когда королева Елизавета показала свою подлинную, тираническую натуру, церковь должна нанести ответный удар. И он, Ролло, тоже. Его жизнь разрушена, так что терять ему нечего. Ему следовало быть достойным и зажиточным кингсбриджским олдерменом, проживающим в лучшем особняке города, и стать впоследствии мэром, как его отец, а вместо этого он превратился в изгнанника и бродит по пыльным дорогам чужой страны. Но рано или поздно все изменится.
Ленни понизил голос.
– Если спросите Уильяма Аллена, это наш основатель и глава, он скажет, что мы просто обучаем священников. Но не все с ним согласны, кое-кто мыслит шире и дальше.
– Что вы хотите сказать?
– Елизавету следует свергнуть, королевой должна быть Мария Шотландская.
Именно это Ролло и хотел услышать.
– Вы и вправду готовите переворот?
Ленни помедлил с ответом, сообразив, должно быть, что чрезмерно разоткровенничался.
– Скажем так, это наша мечта. Но ее разделяет множество людей.
С этим было не поспорить. Право Марии на трон постоянно обсуждалось за обеденными столами католиков.
– Могу я повидать Уильяма Аллена? – справился Ролло, обрадованный встречей с единомышленниками.
– Давайте узнаем. У него очень важный посетитель, но, быть может, они оба захотят побеседовать с новобранцем. Идемте.
Следом за Ленни Ролло поднялся по лестнице на второй этаж, впервые за долгое время исполнившись надежд на лучшее. Быть может, его жизнь все-таки еще не кончена. Ленни постучал в дверь и впустил Ролло в просторное и светлое помещение, вдоль стен которого тянулись полки с книгами. Двое мужчин, сидевших в комнате, вели оживленный разговор. Ленни обратился к человеку с худым лицом, немногим старше Ролло на вид, одетому так, как предпочитали одеваться оксфордские наставники.
– Прошу прощения за вторжение, господа, но я счел, что вам захочется лично поприветствовать человека, недавно покинувшего Англию.
Мужчина с худым лицом повернулся к своему собеседнику и сказал по-французски:
– Если позволите…
Второй мужчина выглядел моложе, а одет был наряднее, в зеленую блузу, расшитую золотыми нитями. Светловолосый, с золотисто-карими глазами, он был почти неприлично смазлив.
– Как пожелаете, – ответил он, пожав плечами.
Ролло шагнул вперед и протянул руку.
– Меня зовут Ролло Фицджеральд. Я из Кингсбриджа.
– Уильям Аллен. – Старший ответил на рукопожатие, затем указал на второго мужчину. – Это верный друг нашего коллежа, мсье Пьер Оман де Гиз из Парижа.
Француз холодно кивнул Ролло, руку подавать не стал.
– Ролло лишился всех доходов, потому что отказался присягнуть Тридцати девяти статьям, – пояснил Ленни.
– Молодец! – похвалил Аллен.
– Он хочет присоединиться к нам.
– Садитесь, оба.
Мсье Оман де Гиз спросил, старательно подбирая английские слова:
– Какое у вас образование, Ролло?
– Я учился в Оксфорде, потом изучал право в Грейс-инне, потом занимался торговлей вместе с отцом. Святых клятв я не приносил, но хочу сделать это сейчас.
– Хорошо. – Оман чуть подобрел.
– От наших учеников мы ждем, что они, закончив обучение, будут готовы рисковать своими жизнями, – сказал Аллен. – Вы это понимаете? Если вас поймают, то, скорее всего, предадут смерти. Если вас страшит подобная участь, думаю, вам лучше уйти.
Ролло поразмыслил, прежде чем отвечать.
– Было бы глупо утверждать, что я не боюсь. – Аллен одобрительно кивнул. – Но я готов рискнуть, если будет на то воля Господа.
Снова вмешался Оман:
– Как вы относитесь к протестантам? Я имею в виду ваше личное отношение.
– Личное? – Ролло стал было сочинять очередной красноречивый ответ, который показал бы его рассудительность, но чувства взяли верх, и он выпалил, стискивая кулаки: – Я их ненавижу! – Чувства были столь сильными, что даже язык на мгновение будто онемел во рту. – Я хочу истребить их, всех поголовно, уничтожить, убить всех до единого! Вот как я к ним отношусь.
Оман улыбнулся – или показалось?
– В таком случае вы, думаю, нам вполне подходите.
Ролло понял, что его ответ был правильным.
– Что ж, – проговорил более осторожный Аллен, – надеюсь, вы проведете у нас несколько дней, и мы познакомимся получше. А потом побеседуем подробнее о вашем будущем.
– Ему нужно новое имя, – заметил Оман.
– Уже? – уточнил Аллен.
– Чем меньше людей узнают его настоящее имя, тем лучше.
– Наверное, вы правы.
– Пусть будет Жаном Ланглэ.
– Джон Англичанин? Неплохо. – Аллен посмотрел на Ролло. – Итак, отныне вы – Жан Ланглэ.
– Но почему? – не понял Ролло.
– Потом узнаете, – сказал Оман. – Всему свое время.
Тем летом Англия в тревоге ожидала иноземного вторжения. Народ воспринял папскую буллу как призыв к католическим державам напасть на остров, поэтому все ждали, что вот-вот покажутся вражеские галеоны, на борту которых будет полным-полно солдат, рвущихся грабить, убивать и насиловать. Вдоль всего южного побережья каменщики подновляли осыпавшиеся крепостные стены, пушкари чистили заржавевшие пушки у входов в гавани, смазывали стволы и проводили пристрелку. Крепкие крестьянские парни вступали в ополчение и учились в солнечные воскресные дни стрелять из лука.