Графиня Ширинг пребывала в возбуждении по иному поводу. Направляясь на встречу с Недом, Марджери будто воочию видела все то, чему они предадутся на свидании, и от этих картин у нее намокало внизу живота. Ей как-то довелось услышать, что французские куртизанки, дескать, моются каждый день и мажут ароматическим маслом свои укромные места на случай, если мужчинам вздумается поцеловать их туда. Она не поверила услышанному, да и Барт никогда ее так не целовал, зато Нед ничуть не стеснялся и не брезговал, и теперь она мылась ежедневно, как куртизанка. Она сознавала, что совершает очередной смертный грех и что однажды ее постигнет справедливое воздаяние небес, но от этих мыслей начинала болеть голова, и она с радостью от них отмахивалась.
Она приехала в Кингсбридж и остановилась в доме Барта на острове Прокаженных. Предлогом для приезда послужила встреча с Гийомом Форнероном. Этот протестант, бежавший из Франции, изготавливал лучший батист на юге Англии, и Марджери покупала у него сорочки для себя и для Барта, накидки и ночные рубашки.
На второе утро после приезда она вышла из дома и отправилась на свидание с Недом в доме ее подруги Сюзанны, ныне леди Твайфорд. Та по-прежнему владела в Кингсбридже домом, который унаследовала от отца, и обыкновенно перебиралась туда, когда ее супруг отбывал в деловую поездку. Это место свидания предложил Нед, и они оба ничуть не сомневались, что могут доверять Сюзанне.
Марджери постепенно свыклась с тем, что Сюзанна, тогда еще графиня Брекнок, была когда-то любовницей Неда. Сама Сюзанна изрядно смутилась, когда Марджери призналась, что обо всем догадалась. «Его сердце принадлежало тебе, – сказала она потом. – У меня было лишь его тело, а ничего другого мне и не требовалось». По правде говоря, рассудок Марджери до сих пор пребывал в любовном помутнении, поэтому она не могла всерьез задумываться ни о чем, кроме свиданий с любимым.
Сюзанна встретила ее в передней, поцеловала в губы и сказала:
– Ступай наверх, девочка, тебя ждут.
Лестница из передней вела прямо в будуар Сюзанны, где ожидал Нед.
Марджери обвила руками его шею. Они поцеловались, долго и страстно, будто изголодавшись по любви.
Она разомкнула руки и коротко произнесла:
– Кровать.
В спальне Сюзанны они быстро избавились от одежды. Нед был стройным, со светлой кожей, с густыми черными волосами на груди. Марджери обожала его разглядывать.
Но что-то пошло не так. Член Неда обмяк, висел безвольно. Такое нередко случалось с Бартом, когда тот напивался, но с Недом подобное произошло впервые. Марджери опустилась на колени и прикоснулась губами, как когда-то научил ее Барт. С графом это порой помогало, но вот с Недом не вышло. Она встала, обхватила ладонями его лицо, заглянула в родные карие глаза. Поняла, что он чем-то сильно озабочен.
– Что стряслось, милый?
– Меня кое-что тревожит.
– А именно?
– Что мы собираемся делать? Ну, потом?
– Зачем забивать себе голову? Мы любим друг друга, вот и все.
Он покачал головой.
– Надо решать.
Сунул руку в карман своего камзола и достал письмо.
– От королевы? – спросила Марджери.
– От сэра Уильяма Сесила.
Марджери вдруг почудилось, что посреди теплого летнего дня задул студеный зимний ветер.
– Дурные вести?
Нед кинул письмо на кровать.
– Сам не знаю, дурные или хорошие.
Это письмо, лежавшее на простынях, показалось Марджери этакой мертвой птицей: сложенные уголки торчали в стороны распростертыми крыльями, сломанная красная печать смахивала на пятно крови. Чутье подсказывало, что письмо определит ее участь.
Понизив голос, она справилась:
– Что там написано?
Нед сел на кровать и скрестил ноги.
– Речь о Франции, – ответил он. – Тамошние протестанты – они зовут себя гугенотами – одерживают, похоже, верх в гражданской войне, и все благодаря значительной ссуде от королевы Елизаветы.
Это Марджери было известно. Ее саму ужасало неуклонное и неумолимое торжество ереси, но Нед радовался, и потому Марджери старалась не думать о том, что могло бы их отвратить друг от друга.
– Поэтому король-католик согласился на переговоры о мире с вожаком протестантов, человеком по имени Гаспар де Колиньи.
Здесь Марджери была целиком согласна с Недом: мир – это хорошо. Они оба хотели, чтобы христиане перестали убивать друг друга. Но какое отношение дела во Франции имеют к их любви?
– Королева Елизавета посылает на эти переговоры посредника, нашего товарища. Сэра Фрэнсиса Уолсингема.
Марджери не поняла.
– Зачем французам потребовался англичанин на их внутренних переговорах?
– Это просто прикрытие, – объяснил Нед. – Сесил в письме ничего не уточняет, но догадаться нетрудно. Я поделюсь с тобой своими соображениями, только ты, пожалуйста, никому больше не рассказывай.
– Хорошо. – Марджери приготовилась слушать, довольная, что тот миг, когда решится, как она знала, ее участь, временно отодвинулся.
– Уолсингем – лазутчик. Королева хочет знать наверняка, как король Франции намерен поступить с Марией Шотландской. Если католики и гугеноты и вправду заключат мир, король может обратить свой взор на Шотландию – или даже на Англию. Елизавета всегда предпочитала узнавать заранее о таких планах.
– Значит, она посылает во Францию своего соглядатая?
– Звучит вполне обыденно, верно?
– Все равно я никому не расскажу. Но объясни мне наконец, чем это грозит нам с тобой?
– Уолсингему понадобится помощник, человек, бегло говорящий по-французски. Сесил хочет отправить меня. Думаю, он недоволен тем, что я так долго отсутствую в Лондоне.
– Ты меня оставишь, – печально проговорила Марджери. Вот почему ей привиделась мертвая птица.
– Почему же? Кто помешает нам продолжать в том же духе, любить друг друга и встречаться тайно?
Марджери покачала головой. Разум вдруг прояснился, впервые за несколько недель, и она мыслила ясно.
– Мы и так страшно рискуем. Рано или поздно нас застанут вдвоем. Тогда Барт убьет тебя, разведется со мной и заберет у меня Бартлета.
– Тогда давай убежим. Будем всем говорить, что мы женаты. Мистер и миссис Уивер. Доплывем на корабле до Антверпена. Там живет мой дальний родич Ян Фольман, он подыщет мне работу.
– А как же Бартлет?
– Возьмем его с собой. Все равно он не родной сын Барту.
– Нас обвинят в похищении наследника графа. Это серьезное преступление. Нас обоих казнят, если поймают.
– Если доберемся до Кума, то очутимся в море раньше, чем кто-либо спохватится.
Марджери отчаянно хотелось согласиться. Минувшие три месяца она была счастлива – впервые с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Стремление быть рядом с Недом походило на лихорадку, от него точно так же скручивало все тело. Но она сознавала – пусть Нед это отрицает, – что он будет страдать, какое бы занятие ни подыскал ему тот родич из Антверпена. Всю свою взрослую жизнь Нед Уиллард занимался государственными делами на благо Англии, и это ему нравилось больше всего на свете. Он восхищался королевой Елизаветой, безмерно уважал сэра Уильяма Сесила и с восторгом окунался в те дела, которые они обсуждали, решали и вершили. Если Марджери отнимет у него эти дела, Нед лишится смысла жизни.
К тому же у нее самой хватает забот. К немалому стыду, все предыдущие недели она использовала возложенную на нее Господом задачу как прикрытие для тайных встреч с Недом, но долг зовет. Отказаться от распространения истинной веры – этот грех еще хуже прелюбодеяния.
Пора заканчивать. На исповеди она сознается в своем грехе и будет молить Господа о прощении. И возобновит разъезды по глубинке, чтобы нести утешение страждущим английским католикам. Быть может, со временем она почувствует, что прощена.
Приняв решение, Марджери заплакала.
– Не надо, – мягко сказал Нед. – Мы что-нибудь придумаем.
Но она-то знала, что придумать ничего нельзя. Обняла Неда, прижалась к нему всем телом. Они снова опустились на кровать.
– Нед, любимый мой, – прошептала Марджери. Слезы капали ему на лицо.
Они поцеловались, и она вдруг ощутила, как его член отвердел.
– Попробуй еще.
– Это ведь не в последний раз, – проговорил он, ложась сверху.
Нет, в последний, подумалось ей. Слова не шли с языка. Она тихонько замычала, поглощенная скорбью – и страстью.
Шесть недель спустя Марджери поняла, что забеременела.
Глава 17
Сэр Фрэнсис Уолсингем верил в силу списков ничуть не меньше, чем в благую весть Священного Писания. Он составлял списки тех, с кем встречался накануне, и тех, с кем собирался повидаться завтра. Поэтому у них с сэром Недом Уиллардом имелся список всех подозрительных англичан, прибывших в Париж.
В 1572 году Уолсингем был посланником королевы Елизаветы во Франции, а Нед приезжал с ним как помощник. К Уолсингему Нед относился с тем же почтением, каким окружал Уильяма Сесила, но второй заслужил его безусловную преданность, а с первым все было сложнее. Он хранил Уолсингему верность – и только, восхищался, но не преклонялся. Эти двое, сэр Уильям и сэр Фрэнсис, сильно отличались друг от друга, да и сам Нед, ныне ставший помощником Уолсингема, далеко ушел от того наивного юнца, которого когда-то приметил и вывел в люди Сесил. Он изрядно повзрослел и заматерел.
С самого начала службы Елизавете Неду поручали всевозможные тайные задания, однако теперь они с Уолсингемом принадлежали к быстро растущей в численности разведывательной сети, чьей задачей было защищать королеву и правительство от насильственных попыток смены власти.
Мир между католиками и протестантами в Англии, продержавшийся все десять первых лет правления Елизаветы, оказался под угрозой из-за папской буллы. Удалось раскрыть самый настоящий заговор против королевы. Папский лазутчик в Англии, Роберто Ридольфи, намеревался убить Елизавету и усадить на английский трон Марию Стюарт, а потом выдать Марию замуж за герцога Норфолка. Лазутчики Елизаветы сумели вовремя вызнать подробности заговора, и герцогу отрубили голову всего через несколько дней. Но никто не верил, что этим дело закончится.