– Ого! Ей же восемнадцать, так? Поздновато уже пороть.
– Король волен поступать, как ему вздумается. – Луиза посмотрела Неду за спину, и выражение ее лица изменилось: улыбка увяла, губы скривились, будто она увидела дохлую крысу.
Эта перемена в настроении была столь разительной, что Нед поспешил обернуться в поисках ее причины – и узрел Пьера Омана.
– Сдается мне, вы недолюбливаете мсье Омана де Гиза.
– Змеюка он. И никакой не де Гиз. Я родом из тех же краев, и мне известна вся его подноготная.
– О! Не поделитесь?
– Его отец – незаконный сын одного из де Гизов. Семья отправила бастарда учиться, а потом он стал приходским священником в Тоннанс-ле-Жуанвиле.
– Если он был священником, откуда взялся Пьер?
– Мать Пьера была экономкой этого священника.
– Выходит, Пьер – бастард бастарда де Гизов?
– А в довершение всего де Гизы заставили Пьера жениться на служанке, которая понесла от очередного любвеобильного юнца из их числа.
– Вот это да! – Нед снова повернулся и присмотрелся к Пьеру. Тот красовался в нежно-голубом дублете с лиловой подкладкой в прорезях. – Похоже, родословная ему не помеха.
– Он жуткий тип. Однажды посмел нагрубить мне, я его осадила, и с тех пор он меня люто ненавидит.
Пьер между тем заговорил с сурового вида мужчиной, одетым вовсе не так, как полагалось при дворе.
– Мне Пьер всегда казался каким-то зловещим, что ли.
– Этого у него не отнять.
Уолсингем нетерпеливо помахал рукой. Нед извинился перед Луизой и поспешил к сэру Фрэнсису, который направился к двери, что вела в личные покои короля.
Пьер наблюдал, как Уолсингем проходит в королевские покои, а за ним следует его прихвостень, Нед Уиллард. К горлу вдруг подкатил комок, как если бы Пьера затошнило от отвращения: эти двое были врагами всего, что приносило семейству де Гизов могущество и богатство. Они не были родовитыми, прибыли из бедной и отсталой страны и хранили верность еретической вере; Пьер презирал их, но все же опасался.
Рядом с ним стоял его главный соглядатай Жорж Бирон, барон де Монтаньи, владелец крохотной деревушки в Пуату. Эта деревушка почти не приносила ему дохода, зато, будучи бароном, он был вхож в благородное общество. Под руководством Пьера Бирон быстро сделался изворотливым и безжалостным.
– Я наблюдал за Уолсингемом целый месяц, – доложил Бирон, – но, к сожалению, он слишком осторожен и не делает ничего предосудительного. У него нет ни любовницы, ни любовника, он не играет и не пьет и не пытается подкупать верных слуг короля. Вообще взяток не дает. Он то ли праведник, то ли умело притворяется.
– Думаю, второе.
Бирон пожал плечами.
Чутье Пьера подсказывало, что эти двое английских протестантов явились ко двору не просто так. Он принял решение.
– Будем следить за помощником.
– За Уиллардом, значит. – Барон запнулся: имя англичанина французу было выговорить нелегко.
– Действуем как обычно. Следить круглые сутки. Узнать слабости.
– Как прикажете.
Пьер расстался Бироном и направился за Уолсингемом в королевские покои. Он гордился тем, что имеет право входить туда. Однако с горечью вспоминал те славные деньки, когда вместе с де Гизами фактически поселился в королевском дворце.
Мы еще вернемся, поклялся он мысленно.
Пьер пересек залу и поклонился молодому герцогу Анри де Гизу. Тому было двенадцать, когда Пьер известил его об убийстве отца и сообщил, что за гибелью Франсуа де Гиза стоит, как точно установлено, Гаспар де Колиньи. Теперь Анри исполнился двадцать один год, но он не забыл о своей клятве отомстить убийце, – Пьер лично постарался, чтобы этого не произошло.
Герцог Анри сильно походил на своего погибшего отца – был высок, светловолос, красив и отчаянно храбр. В возрасте пятнадцати лет он отправился в Венгрию сражаться против турок. Издалека он выглядел вылитым отцом, но вблизи бросалось в глаза, что у него и в помине нет тех шрамов, какими Франсуа де Гиз заслужил свое прозвище Меченый. Сызмальства герцога Анри учили, что ему суждено защищать католическую веру и честь семейства де Гизов, и он никогда не оспаривал правоту этих устоев.
Его интрижка с принцессой Марго была тоже проявлением мужества, как заметил некий придворный остряк, – ведь Марго отличалась буйным нравом. Эти двое, должно быть, составили бы парочку, что не дала бы заскучать никому.
Распахнулась дверь, пропела труба, все умолкли, и в залу вступил король Карл Девятый.
Он принял корону в десять лет, и в ту пору все решения за него принимали другие люди – прежде всего его мать, королева Екатерина. Сейчас Карлу был двадцать один год, он имел полное право распоряжаться самостоятельно, но по причине слабого здоровья – поговаривали, что он страдает болями в груди – по-прежнему прислушивался к мнению других, будь то Екатерина или ближайшие советники. К великому сожалению Пьера, никого из де Гизов в этих советниках не числилось.
Прием начался с любезностей и повседневных дел. Время от времени король надрывно кашлял. Он восседал на резном и раскрашенном троне, а все прочие в зале стояли. Ничуть не обманутый началом приема, Пьер догадывался, что Карл намерен сделать какое-то объявление, и вскоре его догадка подтвердилась.
Карл изрек:
– Бракосочетание нашей сестры Маргариты и Анри де Бурбона, короля Наваррского, состоится в августе сего года.
Герцог де Гиз, рядом с которым стоял Пьер, невольно дернулся. Дело было не только в том, что Анри завел интрижку с принцессой. Бурбоны являлись заклятыми врагами де Гизов, и оба семейства соперничали за влияние на правителей Франции задолго до того, как родились эти двое Анри.
– Означенный брак, – продолжал король, – укрепит религиозное перемирие, коего наконец достигло наше королевство.
Именно этого де Гизы и боялись. Пьеру подумалось, что в самих словах и в той манере, в какой изъясняется Карл, ощущается коварный ум королевы-матери Екатерины.
– Сим назначаю датой бракосочетания восемнадцатое августа.
Придворные зашептались. Новость и вправду была важной, ибо многие опасались – или надеялись, – что этот брак не будет заключен никогда. Теперь стала известна точная дата. Триумф для Бурбонов, удар по де Гизам.
Герцог Анри пришел в бешенство.
– Треклятый Бурбон женится на принцессе Франции! – прошипел он.
Пьер огорчился ничуть не меньше, ведь угроза де Гизам была угрозой его собственному благополучию. Он мог потерять все.
– Когда ваша шотландская кузина Мария вышла за Франциска, мы стали первым семейством Франции, – угрюмо напомнил он герцогу.
– А теперь вместо нас Бурбоны.
Герцог Анри правильно оценивал политические последствия, но его гнев, несомненно, подпитывался личной обидой и ревностью. Наверное, принцесса Марго – великолепная любовница; во всяком случае, выглядит она так, будто знает, как доставить мужчине удовольствие в постели. А скоро ее отнимут у герцога – и отдадут Бурбону.
Пьер заставил себя успокоиться и мыслить здраво. Почти сразу же его посетила мысль, не пришедшая, похоже, на ум молодому герцогу.
– Свадьба может и не состояться.
Герцог Анри сполна унаследовал от отца воинскую нелюбовь к околичностям и обинякам.
– О чем ты, черт тебя дери?
– Эта свадьба должна стать величайшим событием в истории французских протестантов. Она ознаменует собой торжество гугенотов.
– Нам-то что с того?
– Они съедутся в Париж со всей страны – и те, кого пригласят, и тысячи других, которые прибудут поглазеть и порадоваться.
– Гнусное будет зрелище. Я уже вижу словно наяву, как они шатаются по улицам в своих черных одеждах.
Пьер понизил голос.
– А потом начнутся неприятности.
Судя по выражению, промелькнувшему на лице Анри, герцог начал понимать.
– Думаешь, будут столкновения между торжествующими протестантами и негодующими католиками славного Парижа?
– Верно, – ответил Пьер. – И мы этим воспользуемся.
По дороге к складу Сильви заглянула в таверну «У Святого Этьена» и заказала на обед копченого угря. Еще она купила кружку слабого пива и, сунув монетку разносчику, велела отнести за угол и поставить к задней двери дома Пьера Омана. Это был знак для Нат, служанки Пьера, прийти в таверну, если она может. Несколько минут спустя Нат присоединилась к Сильви.
Ей давно перевалило за двадцать, но Нат оставалась все такой же костлявой, однако на мир она теперь смотрела без былого страха. Она исправно посещала собрания протестантов в помещении над конюшнями и завела себе друзей, что придавало девушке уверенности. Ну, и общение с Сильви тоже сказывалось.
Сильви сразу перешла к делу.
– Этим утром я видела Пьера со священником, которого не знаю, – сказала она. – Я как раз проходила мимо двери, когда они вышли.
Священник, о котором шла речь, почему-то хорошо запомнился. Внешность у него была непримечательная – редеющие темные волосы, рыжеватая бородка, – но в выражении его лица было что-то такое, особенное. Сильви казалось, что этот человек может оказаться весьма опасным врагом.
– Ой, я как раз собиралась рассказать, – отозвалась Нат. – Он англичанин.
– Как любопытно! Ты узнала, как его зовут?
– Жан Ланглэ.
– Не очень-то подходящее имя для англичанина.
– Раньше он к нам не заходил, но Пьер с ним как будто знаком. Наверное, встречались где-то еще.
– Ты не слышала, о чем они говорили?
Нат покачала головой.
– Пьер прикрыл дверь.
– Жаль.
– А Пьер не заметил тебя, когда вышел из дома? – вдруг забеспокоилась Нат.
У девчушки есть повод тревожиться, подумала Сильви. Им ведь не нужно, чтобы Пьер догадался, сколь пристально наблюдают протестанты за его домом.
– Не думаю. Взглядами мы точно не встречались. А со спины он вряд ли меня узнал.
– Он не мог забыть тебя.
– Ну да, бывшую жену так просто не забудешь. – Сильви скривилась от отвращения, вспомнив, какую глупость когда-то совершила.