Нед обомлел.
– Это же полторы сотни тысяч фунтов!
– Половина ежегодных расходов английской казны.
В кои-то веки Нед был готов разделить презрение Уолсингема к роскоши.
Принцесса Марго была в бархатном платье изысканных оттенков лилового; поверх платья она накинула синий плащ с длинным подолом, который несли три знатных дамы. Спарится, бедняжка, подумалось Неду. Про каждую принцессу, какой бы уродливой та ни была, обязательно говорили, что она прекрасна, но с Марго эти утверждения полностью соответствовали истине. Чувственное лицо, глаза, подчеркнутые высокими темными бровями, алые губы, словно просившие о поцелуе… Почему-то сегодня на этом прелестном личике застыла недовольная гримаса.
– Непохоже, что она счастлива, – сказал Нед, обращаясь к Уолсингему.
Тот пожал плечами.
– Она с детства знала, что ей не позволят выбирать мужа самой. Такова цена, которую приходится платить французской знати за ту разнузданную жизнь, какую они ведут.
Неду припомнилась свадьба Марджери с Бартом Ширингом.
– Я сочувствую Марго, – сказал он негромко.
– Если слухи насчет нее правдивы, никакие брачные клятвы не сумеют обуздать эту дерзкую девицу.
Следом за королем Карлом шли его братья, тоже в желтом шелке. Этот выбор цвета однозначно показывал зрителям – отныне семейства Валуа и Бурбонов будут друг для друга братьями. Невесту сопровождали не меньше сотни благородных дам. Никогда раньше не доводилось видеть такого количества бриллиантов и рубинов; на каждой из дам украшений было больше, чем в шкатулке королевы Елизаветы.
По-прежнему ни единого радостного возгласа.
Процессия медленно двигалась по приподнятому проходу к амфитеатру. Наконец невеста встала рядом с женихом. Впервые в истории королевских браков протестант женился на католичке, и все заранее устроили так, чтобы не оскорбить ненароком ни одну из сторон.
По обычаю венчание вершилось вне стен храма. Церемонию проводил кардинал Бурбонский. Мгновение за мгновением, пока звучали торжественные слова, Нед ощущал величие этого мига: огромная страна медленно и мучительно поворачивала к религиозной свободе. Это была заветная мечта многих людей – и самого Неда. Этого же хотела королева Елизавета – и в этом нуждалась Сильви Пало.
Наконец кардинал спросил у принцессы, согласна ли та взять в мужья короля Наваррского.
Марго молчала, ее губы были крепко сжаты.
Неужели она все-таки решит нарушить данное слово, в этот судьбоносный миг? Говорят, она весьма своевольна…
Жених нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Принцесса и кардинал долго смотрели друг на друга.
Затем король Карл, стоявший рядом с сестрой, подался вперед, положил ладонь на затылок Марго и подтолкнул.
Принцесса дернулась. Со стороны выглядело так, словно она кивнула.
Это вовсе не согласие, подумал Нед, и Господь это видел, как и вся толпа зевак. Но для кардинала такого движения оказалось вполне достаточно, и он торопливо объявил Анри и Маргариту мужем и женой.
Пару повенчали – но если что-то пойдет не так, брак, не подтвержденный брачной ночью, еще возможно будет отменить.
Свадебная процессия двинулась в собор на праздничную мессу. Жених, впрочем, не присоединился к католикам и почти сразу вернулся на площадь перед храмом.
Там он заговорил с мужчиной, в котором Нед узнал Гаспара де Колиньи, предводителя гугенотов. Вряд ли эти двое намеревались кого-то уязвить, однако поневоле сложилось впечатление, что они сознательно отвергли службу в соборе. Во всяком случае, именно так восприняла это толпа. Раздались возмущенные крики, потом кто-то затянул полюбившуюся песенку:
Анже!
Ха! Ха! Ха!
Анже!
Ха! Ха! Ха!
Разумеется, гугенотам не могли понравиться насмешки над их вожаками, которых прямо сейчас пытали в темницах герцога Альбы.
Вельможи в амфитеатре прогуливались среди скамей и вели какие-то беседы, но когда пение сделалось громче, все разговоры прекратились и сановники принялись встревоженно озираться.
Группа гугенотов на крыше соседнего здания попыталась перекрыть католиков, запев псалом, их поддержали другие. В толпе внизу зашевелились крепкие молодые люди, направились к этому зданию.
Налицо были все признаки скорого мятежа. Если стычка все же произойдет, умиротворяющее влияние свадьбы будет сведено на нет.
Нед выглядел приятеля Уолсингема, маркиза де Ланьи, в расшитой бриллиантами шапке, и протолкался к нему.
– Вы не могли бы унять этих поющих гугенотов? – спросил он. – Толпа злится все сильнее. Мы проиграем все, если начнутся беспорядки.
– Я велю им умолкнуть, если католики прекратят распевать свою похабщину, – отрезал маркиз.
Нед стал высматривать какого-нибудь вменяемого католика – и увидел Афродиту де Болье. Он бросился к девушке.
– Может, найдете священника или кого-то еще, кто заставит толпу перестать петь про Анже? Иначе нам всем грозят неприятности.
Афродита сразу поняла, что он имеет в виду.
– Пойду в собор, поговорю с отцом.
Нед покосился на Анри де Бурбона и Гаспара де Колиньи. Вот он, корень всех зол!
Он вернулся к Ланьи.
– А вон тем двоим вы можете объяснить, что им лучше исчезнуть? Уверен, они не нарочно, однако толпа звереет, сами видите.
Ланьи кивнул:
– Конечно. Никто из них не хочет неприятностей.
Несколько минут спустя Анри и Колиньи скрылись в архиепископском дворце. Из собора вышел священник и сказал зевакам, что те своим пением мешают службе. Пение смолкло. Гугеноты на крыше тоже замолчали. Площадь успокоилась.
Хвала небесам, подумал Нед; пока обошлось.
За венчанием последовали три дня буйных празднеств, но мятежа так и не случилось. Пьер испытал горькое разочарование.
Да, на улицах и в тавернах происходили мелкие стычки и пьяные драки, воодушевленные протестанты сцеплялись с разъяренными католиками, однако ни одна стычка не переросла в мятеж, способный охватить весь город.
Королева Екатерина не желала насильственного противостояния. Колиньи, подобно большинству умных и коварных гугенотов, сознавал, что добьется большего, не проливая крови. Вместе они сумели остудить наиболее горячие головы с обеих сторон.
Де Гизы пребывали в растерянности, видя, что власть и влияние ускользают из их рук. А потом Пьер придумал новый план.
Нужно убить Гаспара де Колиньи.
В четверг, когда вся знать отправилась на турнир, завершавший торжества, Пьер встретился с Жоржем Бироном на старой половине Лувра. Полы здесь были земляными, а стены пугали грубой каменной кладкой.
Бирон пододвинул стол к окну. Из длинного чехла, в каких носили картины, он достал оружие с длинным стволом.
– Аркебуза, – узнал Пьер. С двумя стволами, один над другим.
– Если промахнется из одного ствола, сможет попасть из другого.
– Отлично.
Бирон показал на спусковой механизм.
– Колесцовый замок.
– Значит, порох сам воспламенится. Убить-то из нее можно?
– С расстояния до ста ярдов – наверняка.
– Испанский мушкет был бы надежнее. – Мушкеты весили больше и стреляли дальше, а рана, нанесенная мушкетной пулей, чаще всего оказывалась смертельной.
Бирон покачал головой.
– Слишком сложно было бы спрятать. Все бы догадались, что тут затевается. А де Лувье вдобавок немолод. Не уверен, что он сможет управиться с мушкетом. – Требовалась изрядная сила, чтобы поднять мушкет, вот почему в мушкетеры набирали особенно крепких парней.
Пьер привез Шарля де Лувье в Париж. Лувье прекрасно показал себя в Орлеане; Антуан де Бурбон уцелел не по его вине, а из-за приступа, что так не вовремя случился с королем Франциском. Несколько лет назад Лувье прикончил очередного выскочку-протестанта, некоего капитана Лузе, и получил награду в две тысячи экю. Он был дворянином, из чего следовало – как полагал Пьер, – что он будет верен слову, тогда как обычный уличный головорез сменит господина в мгновение ока за бутылку вина. Словом, оставалось надеяться, что Пьер сделал правильный выбор.
– Ладно. Давай посмотрим, где наша жертва будет проходить.
Бирон спрятал аркебузу обратно в чехол, и они вышли во двор. С двух сторон высились старинные крепостные стены, с двух других поднимались стены дворца в итальянском стиле.
– Когда Колиньи ходит сюда и возвращается обратно, его сопровождает охрана, – сказал Бирон. – Два десятка вооруженных солдат.
– Вот незадача!
Пьер прошелся по дороге, которой наверняка пойдет Колиньи, – через старинную арку и на рю де Пули. Дворец семейства Бурбонов стоял прямо напротив Лувра. Рядом располагался особняк брата короля, Эркюля-Франсуа Алансонского.
Пьер посмотрел на улицу.
– Где Колиньи остановился?
– За углом, на рю де Бетизи. Пара шагов.
– Надо бы глянуть.
Мужчины направились на север, прочь от реки.
На улицах до сих пор ощущалось недавнее ожесточение. То и дело попадались на глаза гугеноты; в своих вроде бы неброских, но дорогих нарядах они расхаживали с таким видом, будто, подумалось Пьеру, город принадлежал им. Будь у них хоть капля здравого смысла, они бы прятали свою радость. Впрочем, будь у них хоть толика здравого смысла, они вообще не подались бы в протестанты.
Истовые католики Парижа ненавидели этих чужаков. Терпение истощалось, тонкая соломинка грозила переломиться под весом тележки с железными колесами.
Если появится по-настоящему удачный предлог, обе стороны немедля возьмутся за оружие. А если в стычках погибнет достаточно много людей, гражданская война начнется снова и о Сен-Жерменском мире можно будет забыть, кто бы на ком ни женился.
Пьер собирался обеспечить такой предлог.
Он оглядел улицу, высматривая подходящее укрытие для стрелка, – башню, высокое дерево или окно на чердаке. Помимо всего прочего, стрелку понадобится надежный путь для отхода, ведь телохранители Колиньи сразу кинутся в погоню за убийцей.