Выломали дверь, ворвались в дом, несколько человек кинулись наверх.
Пьер выдвинул ящик буфета и вытащил книгу, в которую портной записывал имена своих клиентов. Он давно мечтал наложить лапу на эту книжицу. Сегодня она ему очень даже пригодится.
Чету Дюбефов сволокли вниз, не позволив одеться.
Рене, крошечный человечек лет пятидесяти, уже лысел, когда Пьер познакомился с ним тринадцать лет назад. А женушка его была тогда молода и пригожа. Свою миловидность она сохранила, надо признать, пусть и выглядела перепуганной.
Пьер улыбнулся.
– Вы Франсуаза, насколько я помню. – Он повернулся к Расто. – Отрежь-ка ей палец.
Расто визгливо захихикал.
Женщина зарыдала, портной стал молить о пощаде, а головорезы прижали руку Франсуазы к столу, и Расто отрубил ей мизинец и часть безымянного пальца. По столешнице потекла кровь, запачкав моток серой шерсти. Франсуаза вскрикнула и лишилась чувств.
– Где твои деньги? – спросил Пьер у портного.
– В шкафу за ночной вазой, – признался тот. – Прошу, не мучайте ее!
Пьер кинул Бирону, и тот ушел наверх.
Франсуаза приоткрыла глаза.
– Поднимите ее, – распорядился Пьер.
Бирон спустился, держа в руках кожаный мешочек. Он высыпал содержимое этого мешочка на стол, прямо в лужу крови Франсуазы. Монеты покатились по столешнице.
– У него должно быть больше денег, – задумчиво сказал Пьер. – Сорвите с нее рубашку.
Франсуаза была моложе своего мужа и могла похвастаться ладной фигурой. Мужчины попритихли.
– Где остальные деньги? – спросил Пьер у портного.
Дюбеф помедлил с ответом.
– Можно я отрежу ей титьки? – весело справился Расто.
– В очаге! – воскликнул Дюбеф. – В трубе над очагом! Пожалуйста, не трогайте ее!
Бирон сунул руку в трубу – в августе никто огня в очаге не разводил – и извлек запертую деревянную шкатулку. Он подцепил замок кончиком клинка и вывалил на столешницу немалую горку золотых монет.
– Перережьте им горло, а деньги поделите, – сказал Пьер и вышел наружу, не дожидаясь, пока его приказ выполнят.
Сильнее всего ему хотелось добраться до маркиза Нимского и его супруги. Он воображал, как убивает маркиза на глазах гордячки Луизы. О, сколь сладка была бы эта месть! Увы, эти двое проживали вне городских стен, в предместье Сен-Жак, а все крепостные ворота были закрыты, так что месть откладывалась – ненадолго.
Следующим в мысленном списке Пьера значилось семейство Пало.
Изабель Пало не просто оскорбила его и унизила, когда он зашел в их лавку несколько дней назад. Нет, она его напугала. А наблюдательная Сильви это заметила. Что ж, настала пора воздать обеим по заслугам.
Головорезы что-то задерживались. Должно быть, захотели попользоваться Франсуазой, прежде чем ее убивать. В гражданской войне часто так бывает – когда мужчины принимаются убивать, они заодно и насильничают. Как будто с падением одного запрета исчезают и все прочие.
Наконец шайка вывалилась из лавки портного. Пьер повел на их юг по рю Сен-Мартен и дальше, через остров Ситэ. Ему припомнились все те оскорбления, которыми осыпала его Изабель: ублюдок, отродье, сын подзаборной шлюхи… Ничего, он забьет все эти слова обратно ей в глотку.
А Сильви нашла надежное укрытие для книг, мысленно похвалил Нед. Всякий, кому случится зайти с улицы, увидит лишь бочки, загромождающие склад от пола до потолка. В большинстве этих бочек хранился песок, но Сильви объяснила, что некоторые пусты и легко отодвигаются, открывая укромный уголок, где прятались ящики с книгами. До сих пор, с гордостью поведала она, никто ее не разоблачил.
На всякий случай они притушили Недов фонарь, чтобы никто снаружи не углядел невзначай этого слабого мерцания, и сидели в темноте, держась за руки. Колокола трезвонили без перерыва. Порой с улицы доносились другие звуки – истошные вопли, хриплые возгласы, редкие выстрелы. Сильви беспокоилась о матери, но Нед сумел убедить ее в том, что Изабель надежно укрылась в доме, а им двоим сейчас выбираться со склада нельзя.
Так они провели несколько часов, выжидая и прислушиваясь. К тому времени, когда из-под двери начал сочиться робкий утренний свет, шум на улице поутих. Дверной проем в лучах рассветного солнца словно превратился в раму для картины.
– Мы не можем сидеть тут вечно, – сказала Сильви.
Нед осторожно приоткрыл дверь, высунул голову наружу и осмотрелся. Рю де Мюр выглядела пустынной.
– Никого, – известил он и вышел со склада.
Сильви последовала за ним и заперла дверь.
– Надеюсь, все кончилось, – пробормотала она.
– С них станется продолжить резню при свете дня.
В ответ Сильви повторила слова апостола Иоанна:
– Люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы[80].
Рука об руку они спешным шагом двинулись по улице. Нед не стал срывать с рукава белую повязку, подумав, что от той еще может быть толк. Впрочем, куда больше он уповал на собственный меч и потому не отнимал пальцев от рукояти.
Они шли на юг, к реке. За первым же углом наткнулись на двух мертвецов, лежавших на пороге лавки шорника. Нед подивился тому, что мертвые оказались полураздетыми. Над трупами склонилась седовласая старуха в грязном плаще. Мгновение спустя Нед сообразил, что это она раздевает мертвецов.
Поношенная одежда ценилась высоко, ибо лишь богачи могли себе позволить новые одеяния. Даже рваное и грязное исподнее продавали на тряпки производителям бумаги. Эта зловещая старуха, должно быть, собиралась торговать одеждой погибших. Вот она стянула штаны с ног второго мертвеца, а потом побрела прочь с узлом тряпья под мышкой. Нагота мертвых в утреннем свете выглядела еще более отталкивающей. Нед заметил, что Сильви брезгливо отвернулась.
Они старались избегать широких, хорошо просматривавшихся улиц и сворачивали в узкие и извилистые переулки, которых хватало в этом квартале, носившем название Л’Аль. Но и на этих задворках время от времени им попадались мертвые тела, в основном без одежды; иногда обнаруживались трупы, сваленные в кучу, как если бы их стащили вместе, чтобы они не преграждали путь. Убийцы не щадили никого: Нед замечал загорелые лица поденщиков, белую кожу рук богатых дам, тонкие и хрупкие на вид детские ручки… Он попытался было вести подсчет, но вскоре бросил. Ему чудилось, будто они с Сильви внезапно очутились в картине из католического собора, изображающей преисподнюю, вот только все происходило наяву, и они брели по улицам одного из величайших городов мира. От изумления и ужаса к горлу подкатывала тошнота, и он мрачно радовался тому, что его желудок пуст. Сильви побледнела, но на ее лице застыла суровая решимость.
Худшее ожидало впереди.
На берегу реки городское ополчение избавлялось от тел. Мертвых, а заодно и тех раненых, кому особенно не повезло, швыряли в Сену столь же бесцеремонно, как обычно избавлялись от нажравшихся отравы крыс. Некоторые тела тонули или уплывали прочь, а другие оставались у берега, и потому прибрежное мелководье очень быстро переполнилось трупами. Какой-то человек с длинным шестом распихивал тела, норовя вытолкнуть их на стремнину, но мертвецы словно упирались и не желали отплывать.
Ополченцы были слишком заняты своим делом, и Сильви с Недом прошмыгнули мимо незамеченными и поспешили к мосту.
Чем ближе они подходили к лавке на рю де ла Серпан, тем больше Пьер воодушевлялся.
Стоит ли позволить парням потешиться с Изабель? Это, пожалуй, будет для нее достойным наказанием. Но тут ему в голову пришла мысль получше: нет, он отдаст им Сильви, пусть порезвятся с нею на глазах у матери. Людям ведь больнее, когда страдают их дети, это Пьер хорошо усвоил от собственной жены Одетты. Быть может, и самому отодрать Сильви? Нет, командир должен вести себя иначе, грязные делишки – для подручных.
Пьер не стал стучать в дверь. За минувшую ночь парижане осознали, что на стук откликаться рискованно. Вдобавок стук мог предупредить домочадцев, и те принимались вооружаться. Поэтому люди Пьера попросту выломали дверь, на что ушло всего несколько секунд, с парой-то молотов, и устремились внутрь.
Входя следом за ними, Пьер услышал выстрел. Он на мгновение опешил. Его люди не имели при себе огнестрельного оружия: из-за дороговизны такое оружие в личном пользовании было разве что у аристократов. Потом он увидел Изабель, стоявшую в дверном проеме в глубине дома. Один из головорезов Пьера лежал у ее ног и не шевелился. Изабель подняла руку и навела пистолет на Пьера. Прежде чем он успел пошевелиться, другой головорез кинулся на Изабель с мечом. Женщина упала, не выстрелив.
Пьер выругался. Он замышлял куда более изощренную расправу. Правда, есть еще Сильви…
– Должна быть вторая! – крикнул он. – Обыщите дом!
Обыск не отнял много времени. Бирон взлетел наверх и вскоре вернулся.
– Никого, – коротко оповестил он.
Пьер посмотрел на Изабель. В полумраке, что царил внутри, было не разобрать, жива она или мертва.
– На улицу ее! – распорядился он.
При утреннем свете стало видно, что Изабель ранена в плечо и кровь обильно течет из глубокой раны.
Пьер наклонился к ней и рявкнул:
– Где Сильви? Отвечай, сучка!
Женщине наверняка было мучительно больно, однако она сумела одарить его кривой усмешкой.
– Дьявол! – прошептала она. – Отправляйся в ад, где тебе самое место!
Пьер зарычал от ярости. Вскочил, пнул Изабель в раненое плечо. Поздно. Она уже не дышала. Ее глаза закатились и невидяще уставились на него.
Сбежала, стерва!
Пьер вернулся в дом. Его люди перерывали хозяйское добро в поисках денег. В лавке оказалось полным-полно бумаги и прочих товаров для письма. Пьер забегал по помещению, сваливая на пол учетные книги, принялся опустошать полки и ящики, громоздить кучу на полу. Потом выхватил у Брокара фонарь, открыл дверцу и поднес фонарь к груде бумаги. Пламя занялось немедленно.