Нед принимал участие в допросах большинства этих пойманных с поличным священников. Узнал он не так много, как ему хотелось бы, – отчасти потому, что священников, как выяснилось, обучали сопротивляться допросам, но прежде всего потому, что они сами мало что знали. Ими руководил некий тип, носивший явно вымышленное имя Жана Ланглэ, который делился с подручными лишь крохами сведений. Эти священники не ведали толком, ни в какой части страны их высадили с корабля, ни имен тех, кто давал им кров и показывал короткую дорогу к местам назначения.
– Тех священников, о которых ты говоришь, обучали за границей и тайком привезли в Англию. Они поклялись в верности папе римскому, а не нашей королеве. Среди них встречаются и те, кого мы зовем иезуитами. Они самые нетерпимые. Елизавета опасается, что они могут поднять восстание против нее.
– Они и вправду злоумышляют? – В тоне Роджера сквозило недоверие.
Разговаривай Нед со взрослым, он отвечал бы на такие вопросы иначе. Быть может, позволил бы себе высмеять наивность человека, полагающего, будто священники, тайно проникшие в страну, ни в чем не повинны. Но смеяться над сыном нисколько не хотелось. Надо было постараться, чтобы мальчик понял.
Священники, все поголовно, считали Елизавету незаконной королевой и утверждали, что Англией должна править Мария Стюарт, королева Шотландская. Впрочем, никто из них не успел пока перейти от слов к делу. Никто не пытался выйти на связь с Марией, томившейся в заключении, и не собирал воедино разрозненных, разбросанных по стране дворян-католиков. Да и заговора с целью убить Елизавету никто, кажется, не составлял – насколько удалось выяснить.
– Нет, – признал Уиллард. – По моим сведениям, против королевы они не злоумышляли.
– Значит, их казнили за то, что они были католиками.
– В каком-то смысле ты прав, – согласился Нед. – И меня самого изрядно огорчает тот факт, что Елизавета не смогла сдержать данную в молодости клятву. Но с политической точки зрения королева просто не может допустить, чтобы в ее владениях существовала тайная сеть из людей, верных чужеземному правителю, то есть папе римскому, который вдобавок объявил себя ее врагом. Ни один государь на свете подобного не допустит.
– А тем, кто прячет священников у себя дома, тоже грозит смерть.
Вот что по-настоящему заботило мальчика. Если Стивена Линкольна обнаружат, когда тот будет служить мессу, – или хотя бы достоверно установят, что он хранил в Новом замке предметы для католических таинств, – графа Барта и Марджери по закону должны казнить.
На Барта Неду было наплевать, а за Марджери он и сам опасался, ибо сомневался в своей способности уберечь графиню от карающей длани закона.
– Думаю, все люди должны молиться Богу так, как кажется правильным им самим, и не обращать внимания на остальных. Лично я не могу сказать, что ненавижу католиков. Я дружу с твоей мамой… и с отцом… много-много лет. По-моему, христианам вообще не пристало убивать друг друга за веру.
– Все обвиняют католиков, что те жгут людей заживо. Но ведь протестанты в Женеве тоже сожгли Мигеля Сервета!
Так и подмывало ответить, что имя Сервета сделалось известным всей Европе именно потому, что для протестантов этот вопиющий случай был единичным, однако Нед решил, что такие доводы вряд ли убедят Роджера.
– Верно, – сказал он. – Эта казнь легла несмываемым пятном на Жана Кальвина, и от этого пятна ему не избавиться до самого Страшного суда. Но среди католиков и среди протестантов есть люди – их немного, увы, – кто ратует за веротерпимость. К примеру, королева Екатерина, католичка и мать короля Франции. И наша королева Елизавета.
– Почему же они одобряют убийства?
– Они женщины, а не святые и не ангелы. Постарайся понять, Роджер. В политике святых попросту не бывает. Но даже люди, которых никак не назовешь совершенными, способны изменять мир к лучшему.
Судя по надутому виду Роджера, слова Неда мальчика не убедили. Ему, скорее всего, хотелось однозначных ответов; в двенадцать лет все уверены, что в жизни есть только черное и белое. Что ж, с годами Роджер узнает, как узнавали все остальные, что настоящая жизнь куда сложнее.
Разговор прервался, когда в комнату вошел Альфо. Роджер очень быстро отыскал вежливый предлог удалиться и поспешил уйти.
– Чего он хотел? – спросил Альфо у Неда.
– Так, юношеские терзания. Для него я – старинный и безобидный друг семьи. Как дела в школе?
Альфо сел. В свои девятнадцать он все больше походил на отца – и длинными конечностями, и весьма вольными манерами.
– Я научился там всему, чему мог, еще год назад. Теперь половину времени на занятиях я читаю, а вторую половину – учу малышню.
– Неужели? – Похоже, сегодня выдался особый день, день наставления молодых. Неду исполнилось сорок три, и он вовсе не ощущал себя готовым взвалить на свои плечи такую ответственность. – Может, тебе поехать в Оксфорд, поучиться в университете? Поживешь в Кингсбриджском колледже…
Сам Нед, предлагая это, руководствовался разве что некими общими соображениями. Он-то в университете не учился и, руку на сердце положа, не мог сказать, чтобы ощущал себя каким-то обделенным. Всем духовным лицам, которые встречались ему на жизненном пути, он ничуть не уступал в остроте ума. С другой стороны, он не раз замечал, что люди, окончившие университет, куда сноровистее его самого в спорах; видно, освоили этот навык в студенческих диспутах.
– Я не гожусь в священники.
Нед усмехнулся. Альфо напропалую бегал за девчонками, а те отвечали ему взаимностью. От Барни он унаследовал залихватское обаяние. Девушек побоязливее отпугивал, конечно, его африканский облик, но те, что побойчее, находили наружность Альфо весьма притягательной.
За многие годы Нед отлично усвоил, что англичане совершенно нелогичны в своем отношении к иноземцам: турок они ненавидели, евреев считали исчадиями преисподней, а вот африканцев воспринимали как редкую и безопасную диковинку. Люди с внешностью Альфо, случись им попасть в Англию, с легкостью оседали в стране, женились и заводили детей, а африканская наружность, как правило, исчезала через три-четыре поколения.
– Учеба в университете отнюдь не означает, что тебе придется идти в клирики. Но, сдается мне, ты пришел не просто поболтать?
– У бабушки Элис, мне говорили, была мечта превратить старое аббатство в крытый рынок?
– Верно. – Дело было давным-давно, однако Нед до сих пор помнил, как они с матерью бродили среди развалин и прикидывали, где лучше расположить прилавки. – А что?
– Могу я воспользоваться деньгами шкипера и выкупить это место?
Нед призадумался. Пока Барни находился в море, он заведовал братскими накоплениями. Большую часть средств Барни держал в наличных, но кое-что Нед вложил – в сад в Кингсбридже и в маслобойню в Лондоне – и слегка увеличил исходный капитал.
– Думаю, да, если цену задирать не станут.
– Разрешаешь обратиться к капитулу?
– Сначала выясни, что и как. Разузнай о недавних покупках земли под застройку, уточни, сколько платили за акр.
– Хорошо! – Альфо очевидно воодушевился.
– Не болтай. Не делись ни с кем своими планами. Просто скажи, что действуешь по моему поручению. А потом, когда все выяснишь, обсудим, сколько предлагать за аббатство.
Тут в комнату вошла Эйлин Файф с пакетом в руках. Одарив Альфо обворожительной улыбкой, она протянула пакет Неду.
– Гонец привез из Лондона, сэр Нед. Он ждет на кухне, если что.
– Накормите его, пожалуйста, – попросил Нед.
– Уже накормила. – Эйлин надула губки, уязвленная подозрением в том, что она могла позабыть о долге радушной хозяйки.
– Конечно, конечно, прости меня. – Нед открыл пакет. Внутри нашлось письмо для Сильви, написанное крупным детским почерком Нат и переправленное, должно быть, в Англию через английского посланника в Париже. Наверное, там просьба прислать новые книги – за последние десять лет подобные письма приходили трижды.
Из писем Нат и из поездок Сильви в Париж Нед знал, что Нат успешно освоила не только торговлю книгами, но и другие, не менее опасные занятия. Она продолжала служить Пьеру Оману де Гизу, внимательно наблюдала за Пьером и передавала важные сведения парижским протестантам. Сам Пьер между тем переселился в особняк де Гизов – вместе со своей женой Одеттой, ее сыном, двадцатидвухлетним студентом Алэном, и, разумеется, с Нат. Таким образом перед Над открылись новые возможности для слежки, в особенности за английскими католиками в Париже. Более того, она ухитрилась обратить в протестантство молодого Алэна, причем тайком от Одетты и Пьера. И все новости от Нат поступали в письмах на имя Сильви.
Нед отложил письмо в сторону. Пусть жена сама читает.
Второе письмо из пакета предназначалось ему. Оно было написано четким, чуть наклонным почерком человека, приверженного порядку, но страшно, похоже, спешившего. Нед узнал руку сэра Фрэнсиса Уолсингема, своего начальника. Интересно, что в письме? Прочесть сразу было невозможно, поскольку письмо зашифровали.
– Мне нужно время, чтобы сочинить ответ, – сказал Нед, обращаясь к Эйлин. – Пусть гонец заночует у нас.
Альфо встал.
– Пойду-ка займусь делом. Спасибо, дядюшка Нед.
Нед взялся за расшифровку письма. Текст содержал всего три предложения. Соблазн надписывать перевод прямо над зашифрованными строчками был велик, но подобное категорически запрещалось. Если такое вот расшифрованное письмо случайно попадет не в те руки, враг получит ключ для прочтения всех прочих сообщений, составленных тем же шифром. Недовы шифровщики, трудившиеся над перехваченными посланиями иноземных миссий в Лондоне, не раз и не два благодарили небо за проявленную авторами тех писем беспечность. Поэтому Нед взял свинцовый карандаш и табличку, с которой потом написанное можно было стереть мокрой тряпкой.
Шифр он помнил назубок, а потому мгновенно перевел на обычный язык первую фразу письма. Та гласила: «Новости из Парижа».
Сердце забилось быстрее. Им с Уолсингемом не терпелось узнать, как дальше намерены вести себя французы. На протяжении шестидесятых и семидесятых годов королева Елизавета успешно сохраняла мир с врагами, притворяясь, будто всерьез обдумывает брачные посулы принцев-католиков. Недавней ее жертвой стал Эркюль-Франсуа, брат короля Франции Генриха Третьего. Елизавете в этом году должно было исполниться пятьдесят, однако она по-прежнему сохраняла умение очаровывать мужчин – и без труда обольстила герцога Франсуа, моложе ее почти на двадцать лет, своего «маленького лягушонка», как она его называла. Она забавлялась с ним целых три года, прежде чем он пришел к умозаключению, к которому рано или поздно приходили все ее кавалеры: что Елизавета вовсе не собирается замуж. У Неда, впрочем, было ощущение, что эту брачную карту королеве удалось разыграть в последний раз, и он опасался, что ныне враги Елизаветы наконец-то приступят к тому, что столь долго откладывали, и предпримут полноценную попытку избавиться от правительницы Англии.