Никогда прежде Пьер никого не убивал своими руками. Да, он был причастен к гибели сотен еретиков и многих невинных людей; ему до сих пор снились груды обнаженных тел на парижских улицах в Варфоломеевскую ночь. Прямо сейчас они с герцогом де Гизом замышляли вторжение в Англию, которое обернется тысячами жертв. Но от его собственной руки еще никто не умирал – до этого мгновения. И тут все было иначе. Душа Одетты покинула тело, пока он перекрывал ей дыхание. До чего же жутко…
Когда она пролежала неподвижно с пару минут, Пьер осторожно отнял подушку от ее изможденного болезнью лица и всмотрелся в ненавистные знакомые черты. Одетта не дышала. Он положил ладонь ей на грудь. Сердцебиение не ощущалось.
Сдохла!
Хотелось вопить от радости. Сдохла!
Пьер сунул подушку обратно под голову Одетте. Мертвая жена выглядела какой-то умиротворенной, что ли. По ее лицу никак нельзя было сказать, что перед смертью она столкнулась с насилием.
Радость быстро прошла. Пьер задумался, как сделать так, чтобы его не разоблачили. Оттащил стул от двери. Черт подери, где эта рухлядь стояла раньше? Или это не важно?
Озираясь по сторонам в поисках мелочей, которые могли бы его выдать, он заметил, что постельное белье сильно смялось, и поспешил разгладить простыню под телом Одетты.
Что дальше?
Ему хотелось сбежать, но он обещал Алэну никуда не уходить; если выйдет, все решат, что он виноват. Лучше всего притвориться, будто ничего не заметил. Но до чего же мерзко оставаться в одной комнате с трупом! Да, он ненавидел Одетту и был счастлив от того, что та наконец сдохла, но сознавал, что взял на себя страшный, смертный грех.
Господу-то ведомо, что именно он совершил, пусть даже никто его ни в чем не заподозрит. Он убил собственную жену. Возможно ли получить отпущение за такой грех?
Глаза Одетты оставались открытыми. Пьер боялся заглянуть в них, наполовину ожидая, что там теплится жизнь. Надо бы и закрыть, наверное, но прикоснуться к трупу себя никак не заставить…
Пьер попытался встряхнуться. Отец Муано, помнится, всегда говорил, что прощение ему уготовано, ибо он делает богоугодное дело. Ведь здесь то же самое, правда? Нет, не правда. Он поддался порыву, убил из себялюбия. Ему нет прощения.
Он ощущал себя обреченным. Руки тряслись – те самые руки, что прижимали подушку к лицу Одетты, пока та не задохнулась. Пьер опустился на скамью у окна и стал смотреть на улицу, только бы не встречаться с мертвым взглядом Одетты. Каждые несколько секунд он оборачивался, дабы удостовериться, что она по-прежнему неподвижна. Ему то и дело мнилось, что труп садится в постели, поворачивается к нему лицом, воздевает указующий перст и беззвучно произносит: «Он меня убил».
Но вот дверь распахнулась, и в комнату вошел Алэн. Пьер с трудом подавил особенно острый приступ страха, едва не вынудивший крикнуть: «Это я! Я ее убил!» А затем вдруг к нему вернулось привычное спокойствие.
– Тсс! – прошептал он, хотя Алэн и без того старался не шуметь. – Разбудишь мать.
– Она не спит, – возразил Алэн. – Глаза открыты. – Тут он нахмурился. – Ты расправил белье.
– Мне показалось, что оно сильно смялось.
В голосе Алэна прозвучало удивление.
– Очень мило с твоей стороны. – Он снова нахмурился. – А зачем ты двигал стул?
Пьера поразило и расстроило то, что Алэн подмечает такие мелочи. Он не мог придумать никакого разумного объяснения, а потому ограничился отрицанием:
– Я ничего не двигал. Он стоит, где стоял.
Алэн заломил бровь, но дальше расспрашивать не стал. Поставил на столик у стены бутыль с настоем и протянул Пьеру монеты, полученные на сдачу. И заговорил с мертвым телом:
– Мама, я принес лекарство. Налью тебе прямо сейчас. Его надо пить с водой или с вином.
Пьеру хотелось гаркнуть во весь голос: «Погляди на нее, дурень, – она же мертва!»
На том же столике стояли кувшин с вином и кружка. Алэн отлил в кружку немного настоя, добавил вина, помешал ножом. Потом – наконец-то – шагнул к кровати.
– Давай я тебя подниму, и ты сядешь, – сказал он. Поглядел на Одетту, наморщил лоб. – Мама, ты меня слышишь? – Внезапно его голос упал до шепота: – Мария-заступница, нет!
Он выронил кружку. Пахучая лужица растеклась по полу.
Пьер смотрел на него с нездоровым любопытством. После секундного оцепенения Алэн подался вперед и склонился над мертвым телом.
– Мама! – крикнул он, будто крик мог вернуть Одетту из мертвых.
– Что-то не так? – осведомился Пьер.
Алэн схватил Одетту за плечи, приподнял над кроватью. Голова Одетты безжизненно запрокинулась.
Пьер шагнул к кровати, предусмотрительно выбрав край подальше от Алэна, чтобы пасынок его не ударил, – мало ли что взбредет в голову человеку, чей ум помутился от горя? Он вовсе не боялся Алэна – наоборот, это пасынок от него бегал, – но сейчас было не время затевать драку.
Алэн с ненавистью уставился на него.
– Что ты натворил?
– Я просто следил за ней. Мне почудилось, что она без сознания, только и всего.
Алэн опустил тело матери на кровать, уложил ее голову на подушку, послужившую орудием убийства. Прикоснулся к груди Одетты, стараясь уловить сердцебиение, потом потрогал шею, нащупывая жилку. Затем прижался щекой к ее носу, ловя дыхание, всхлипнул – и выдавил:
– Она умерла!
– Ты уверен? – Пьер тоже притронулся к груди жены и опечаленно кивнул. – Боже мой! А мы-то думали, что она поправляется.
– Она поправлялась! Ты убил ее!
– Алэн, успокойся…
– Не знаю как, но это ты ее убил!
Пьер подошел к двери и крикнул в коридор, зовя прислугу:
– Эй, кто-нибудь! Сюда! Скорее!
– Я тебя прикончу! – процедил Алэн.
В иных обстоятельствах Пьер бы рассмеялся.
– Не пори чушь, сопляк!
– Я тебя прикончу! – повторил Алэн. – Ты зашел слишком далеко. Ты убил мою мать, и я отплачу тебе той же монетой. Сколько бы ни пришлось ждать, я убью тебя своими руками и буду смотреть, как ты умираешь.
На мгновение Пьер ощутил приступ страха, но совладал с собой. Этот мозгляк никого и никогда не сможет убить.
В коридоре появилась Нат, с корзиной в руках – явно только что с рыбного рынка.
– Иди сюда, Нат! – позвал Пьер. – Живее! Случилось нечто ужасное…
Сильви надела черную шляпу с плотной вуалью и в таком виде отправилась на похороны Одетты Оман де Гиз.
Ей хотелось встать рядышком с Нат и Алэном, утешить их – на обоих не было лица; к тому же она ощущала некую духовную связь с Одеттой, возможно, потому, что они обе побывали замужем за Пьером Оманом.
Нед не пришел на похороны. Он был в соборе Нотр-Дам, высматривал там видных английских католиков, нашедших приют в Париже. Быть может, сторонники герцога де Гиза окажутся достаточно глупыми и опрометчивыми для того, чтобы выдать себя.
С утра капал дождь, на кладбище было грязно. В большинстве скорбящих Сильви опознала младших членов семейства де Гизов и прислугу. Из тех, что занимали положение повыше, пришли только Вероник де Гиз, знавшая Одетту с юности, и сам Пьер, очевидно, притворявшийся, будто сокрушен утратой.
Сильви поглядывала на Пьера с опаской, хоть и сознавала, что он никак не проникнет взглядом под ее вуаль. Он и не пытался, даже не посмотрел в ее сторону.
Плакали лишь Нат и Алэн.
Когда все закончилось, Пьер и большинство скорбящих удалились. Сильви, Нат и Алэн укрылись под раскидистым дубом.
– Я уверен, он ее убил, – сказал Алэн.
Этот мужчина был привлекателен, как все де Гизы, даже несмотря на красные от слез глаза.
– Но ведь она болела.
– Да, болела. Я оставил ее наедине с ним всего на несколько минут, побежал к аптекарю за микстурой, а когда вернулся, она была мертва.
– Мне так жаль! – Сильви понятия не имела, насколько справедливы обвинения Алэна, но не сомневалась в том, что Пьер способен на убийство.
– Я ухожу из дворца, – заявил Алэн. – У меня нет причин оставаться тут, раз мама умерла.
– И куда вы пойдете?
– Переберусь в коллеж.
– Я тоже уйду, – сказала Нат. – Меня уволили. Пьер всегда меня ненавидел.
– Да что ты? Куда же ты пойдешь?
– Уж всяко не в прислуги. Торговля книгами намного прибыльнее. – Нат не казалась расстроенной увольнением. С тех пор как Сильви сделала ее, много лет назад, своими глазами и ушами, у бывшей пугливой простушки заметно прибавилось уверенности в себе.
А вот Сильви огорчилась.
– Тебе обязательно уходить? Кроме тебя, никто нам не сообщал столько важного о Пьере и де Гизах.
– Ничего не поделаешь. Он меня вытурил.
– Может, попросишься остаться? – Ничего умнее Сильви в голову не приходило.
– Сама понимаешь, что это глупость.
Сильви и вправду понимала: Пьера сколько ни моли, он ничуть не смягчится.
Вот незадача… Но уже в следующий миг возникло решение, показавшееся очевидным.
Сильви повернулась к Алэну.
– Ты же можешь остаться с Пьером, верно?
– Нет.
– Нам нужно знать, что он замышляет.
Лицо Алэна перекосилось от душевной муки.
– Я не могу жить с человеком, убившим мою мать!
– Но ты веришь в истинное слово Божье.
– Конечно.
– Мы должны распространять это слово по всему свету, правильно?
– Да, я знаю.
– Наилучший способ послужить нашему делу – это извещать меня о кознях твоего отчима.
Алэн смешался.
– Правда?
– Стань его помощником, сделайся для него незаменимым.
– Я поклялся ему в лицо, что прикончу его, рано или поздно.
– Он скоро об этом забудет, поверь. Столько народу клялось убить Пьера, что он давно сбился со счета. Лучше всего отомстить ему, разрушив его попытки помешать распространению истинной веры. Господь тебя вознаградит.
– Так я почту мамину память, – задумчиво произнес Алэн.
– Вот именно.
– Нужно поразмыслить. – Алэн снова приуныл.
Сильви поглядела на Нат, а та исподтишка повела рукой – мол, предоставь это мне, я справлюсь. Наверное, лучше так и поступить, подумалось Сильви, ведь Нат была для Алэна едва ли не второй матерью.