Было четыре часа пополудни. В эту среду, 29 апреля 1587 года, дул устойчивый юго-западный ветер, увлекавший двадцать шесть английских кораблей вперед на скорости в добрые пять узлов. Барни с неохотой приказал зарифить паруса, и «Элис» замедлила ход, а потом и вовсе закачалась на волнах, вверх и вниз; от такой качки у сухопутных крыс и начинается морская болезнь.
Лишь шесть кораблей из всего флота были боевыми и принадлежали короне. Прочие двадцать, включая два судна Барни, представляли собой вооруженные торговые суда. Король Фелипе наверняка объявит этот «английский сброд» пиратами – и в чем-то, сказал себе Барни, будет прав. Но Елизавета, в отличие от Фелипе, не располагала бездонными запасами серебра в Новом Свете и не могла не считаться с расходами, посему для нее это был единственный способ снарядить сколько-нибудь дееспособный флот.
Барни распорядился спустить на воду лодку и доставить шкипера на «Элизабет Бонавентура». Насколько он видел, другие капитаны занимались тем же самым. Несколько минут спустя лодка стукнулась о борт флагмана, и Барни вскарабкался на палубу по веревочной лесенке.
«Элизабет» имела в длину сотню футов и была отлично вооружена – сорок семь пушек, в том числе два орудия, стрелявших шестидесятифунтовыми ядрами, – однако на ней не нашлось просторного помещения, которое вместило бы всех капитанов. Поэтому собрались на палубе, где стояло единственное резное кресло, в которое никто не отваживался сесть.
Отдельные корабли, отставшие ранее, еще только нагоняли, и далеко не все капитаны успели подняться на борт флагмана, когда нетерпеливый Дрейк открыл совет.
Этот крепко сложенный сорокалетний моряк выделялся рыжими волосами, зелеными глазами и тем оттенком кожи на лице, о котором вежливо говорят как о «свежем». Голова адмирала казалась слишком маленькой для столь могучего тела.
Барни снял шляпу, и прочие капитаны последовали его примеру. Дрейк славился непомерной гордыней, которой обзавелся, быть может, потому, что поднялся до вершин с самых низов, а именно с захудалой фермы в Девоне. Впрочем, уважение капитанов к адмиралу было вполне искренним. Все они досконально знали мельчайшие подробности его трехлетнего плавания вокруг света.
Дрейк уселся в резное кресло, поглядел на небо и сказал:
– Мы будем в Кадисе до заката.
Целью похода был как раз Кадис, а не Лиссабон, где собирался перед отплытием испанский флот. Дрейк, подобно покойной матушке Барни, был одержим новостями, а потому тщательно допросил шкиперов двух голландских торговых кораблей, перехваченных у Лиссабона. От них стало известно, что суда снабжения испанского флота грузятся в Кадисе, и Дрейк ухватился за эти сведения. Суда снабжения потопить куда проще, а их груз – что наверняка тоже имело значение для адмирала, алчность которого не ведала насыщения – мог оказаться достойной добычей.
Дрейку помогал Уильям Боро, знаменитый навигатор, сочинивший книгу об использовании компаса.
– Но мы не готовы, – предупредил он. – Некоторые корабли тащатся позади.
Барни подумалось, что сложно отыскать людей, более различных между собой, чем Боро и Дрейк. Боро, человек ученый, сведущий и осторожный, тяготел к записям, документам и картам. Вспыльчивый Дрейк презирал робких и вечно норовил ввязаться в драку.
– Ветер благоприятный, погода хорошая, – изрек адмирал. – Надо пользоваться случаем.
– В Кадисе большая гавань, но вот вход в бухту коварный, – возразил Боро. Он помахал картой, на которую Дрейк не удосужился даже взглянуть. Это Боро не смутило. – Там есть единственный глубоководный коридор, вдоль мыса, а на мысу расположена крепость с пушками.
– Не будем поднимать флаги, – решил Дрейк. – Они не сообразят, кто мы такие, пока не станет слишком поздно.
– Мы не знаем, какие корабли могут находиться в гавани, – указал Боро.
– Одни купцы, если верить тем голландцам.
– А если там будут и военные корабли?
– Они все в Лиссабоне, вот почему мы направились к Кадису.
Похоже, упрямство Дрейка разозлило Боро.
– Каков наш план? – спросил он сердито.
– План? – Дрейк махнул рукой. – План простой – делай, как я!
Он вскочил и принялся отдавать приказы команде. Барни и другие капитаны поспешили к своим лодкам. Лихость Дрейка всем пришлась по душе, англичанам не терпелось вступить в бой. Правда, внутренний голос нудно нашептывал Барни, что Боро не зря осторожничает, однако воинственность Дрейка оказалась заразительной.
Едва поднявшись на борт «Элис», Барни велел распускать паруса. Всего парусов было шесть, по два на мачту, и все прямоугольные. Матросы засновали по мачтам с ловкостью обезьян, и меньше чем через минуту ветер наполнил паруса. Нос корабля начал резать волны, а Барни ощутил себя счастливчиком.
Он посмотрел вперед. На горизонте появилось пятнышко. Вскоре оно увеличилось в размерах, и стало видно, что это крепость.
Барни хорошо знал Кадис. Город стоял близ устья реки Гвадалквивир, в восьмидесяти милях по течению ниже Севильи, где Барни жил с Карлосом Крусом и Эбримой почти тридцать лет назад. Чуть севернее располагался Херес, где делали крепленое вино, которое англичане называли «шерри». Сам Кадис с крепостью как бы запирал длинный полуостров, охватывавший большую естественную гавань. Берега двух рек, впадавших в широкую бухту, изобиловали рыбацкими деревеньками.
Корабли английского флота проворно выстроились в колонну за флагманом Дрейка, первыми боевые, далее торговые. Не дожидаясь приказа адмирала, они встали таким строем, при котором неприятель – то есть испанцы – мог стрелять одновременно только по одному кораблю из колонны. Этот строй также означал, что, если Дрейк отыщет надежный проход через отмели, остальные корабли пройдут за ним следом.
Барни было страшно, но страх его, как ни удивительно, воодушевил. Он словно от души махнул шерри. В минуту опасности он ощущал себя более живым, чем в любое другое время. При этом он не был глупцом, прекрасно знал, как мучительна боль от ран, и видел, как гибнут люди на тонущих кораблях. Однако все это нисколько не умаляло восторга, с которым он шел в сражение, готовый убивать – или погибнуть.
До заката оставалось приблизительно около часа, когда «Элизабет Бонавентура» вошла в гавань Кадиса.
Барни присмотрелся к крепости. Никакого шевеления у пушек, никто не загоняет ядра в стволы, не засыпает порох, не таскает ведра с водой для охлаждения, не размахивает скребками-ганшпугами на длинных рукоятях. Разве что горстка солдат выбралась на верх крепостной стены и с любопытством разглядывала корабли без флагов. Судя по всему, тревогу поднимать не собирались.
Когда «Элис» вошла в гавань следом за боевыми кораблями, Барни перевел взгляд на город. Вон там, похоже, главная площадь, заполненная людьми. Пушек нигде не видно, что вполне объяснимо: у пристани теснятся суда, вплотную друг к другу, и начни пушки стрелять с площади, этим судам первым не поздоровится.
Его озадачило, что паруса на некоторых судах были убраны и мачты стояли словно голые. Зачем испанцы так поступили? Да, конечно, паруса нуждались в починке, но ведь не все одновременно! Ему припомнились слова Неда – мол, король Фелипе позаимствовал десятки иноземных кораблей для своей армады, не считаясь с желаниями их владельцев. Быть может, те суда без парусов – из таких, а паруса сняли, чтобы они не вздумали удрать? Так или иначе, они совершенно беспомощны против английского флота, и, значит, им не повезло вдвойне.
Щуря глаз от закатного солнца, Барни различил, что большинство людей на городской площади стоят спиной к воде. Они как будто делились на две большие группы. Когда корабли подошли ближе, стало понятно, что одна толпа наблюдает за каким-то представлением на сцене, а другая окружила акробатов. Насколько Барни помнил, Кадису давным-давно не приходилось воевать, и неудивительно, что здешние жители чувствуют себя в полной безопасности. С какой стати им оборачиваться на корабли, входящие в гавань, если они видят такую картину каждый день?
Ничего, через несколько минут они поймут, насколько сильно заблуждались.
Барни окинул взглядом гавань. Похоже, тут около шести десятков кораблей. Примерно с половину – крупные грузовые суда, остальные – всякая мелочь, и все либо пришвартованы к причалам, либо стоят на якоре. Команды почти наверняка на берегу, насыщаются свежей едой, пьянствуют в тавернах и развлекаются с женщинами. В той толпе на площади – в любой из них – тоже матросов хватает, к гадалкам не ходи. Английские корабли вдруг показались Барни лисами, заглянувшими в курятник. Подумать только, какой сокрушительный удар они нанесут планам короля Фелипе, если сумеют уничтожить все подчистую!
А потом, переведя взор на север, Барни наконец увидел галеры.
Сразу две галеры шли от порта Святой Марии[96] в устье реки Гвадалете. Он сразу понял, что это за корабли, по узким корпусам и по рядам весел вдоль бортов. Весла ныряли в воду и поднимались обратно будто в едином порыве. Атлантических штормов никакая галера, разумеется, не выдержит, но в спокойном Средиземном море они были широко распространены. Гребцами на галерах трудились рабы, и эти корабли, ловкие и проворные, не зависели от ветра, что давало им преимущество перед парусниками.
Барни смотрел, как они несутся через гавань. Пушки у них стояли на носу, поэтому стрелять они могли только вперед. Обычно нос обивали железом или медью, чтобы галера могла таранить противника, а после тарана отряд из пикейщиков и аркебузиров высаживался на палубу поврежденного вражеского корабля и добивал уцелевших. Но ни один флотоводец в здравом уме не пошлет две галеры против двадцати шести парусников. Должно быть, они просто выдвинулись на разведку, намереваясь расспросить командира новоприбывшего флота.
Такой возможности им не предоставили.
Дрейк развернул «Элизабет Бонавентуру» бортом к галерам. Пожалуй, стихни вдруг ветер, у него могли бы быть неприятности, ибо парусники становятся совершенно беспомощными в штиль. Но Дрейку повезло.