Английский флот двинулся в погоню за пятью вражескими галеонами.
Барни стоял на палубе, легко сохраняя равновесие вопреки сильной качке. Августовская погода заставляла ежиться, ветер задувал сильными, резкими порывами, то и дело в лицо летели капли дождя, а видимость стремительно падала – обычное дело для Английского канала. Барни наслаждался ощущением полета над волнами, жадно вдыхал соленый морской воздух, облизывал мокрые губы – и грезил ожидавшей впереди добычей.
Быстроходные английские корабли неумолимо нагоняли пятерку галеонов, однако испанцы, направлявшиеся через пролив в Северное море, постепенно наращивали свою численность, подбирая своих затерявшихся в ночной суматохе товарищей. Правда, покуда они по-прежнему значительно уступали англичанам в количестве корпусов.
В девять утра – по прикидкам Барни, они находились где-то в семи милях от голландского города Гравелин – герцог Медина Сидония решил, должно быть, что его силы теперь достаточно велики, и развернул флот носами к преследователям.
Барни спустился на орудийную палубу. Старшим пушкарем на «Элис» был смуглокожий Билл Кури, выходец из Северной Африки. Барни обучил его всему, что знал сам, и Билл стрелял не хуже Барни, если не лучше. Шкипер коротко велел Биллу готовиться открыть огонь.
«Ривендж» Дрейка между тем сближался с «Сан-Мартином». Оба корабля явно намеревались обменяться бортовыми залпами, как случалось уже сотни раз за последние девять дней. До сих пор от этих перестрелок было мало толку, но на сей раз все вышло иначе. Барни не мог отделаться от дурных предчувствий, наблюдая, как «Ривендж» подходит опасно близко к испанскому флагману. Дрейк, очевидно, учуял запах крови и позабыл об осторожности; Барни боялся за своего командира, героя всей Англии. Если Дрейк погибнет в первом же настоящем бою, весь английский флот утратит боевой дух.
Оба корабля стреляли из носовых пушек – эти малые орудия были способны разве что напугать противника, причинить сколько-нибудь значимый ущерб они не могли. А когда корабли наконец поравнялись, сразу бросилось в глаза преимущество хода по ветру. Испанский флагман, шедший против ветра, при повороте накренился так, что стволы его пушек, даже опущенные вниз до упора, все равно задрались в небо. Английский же корабль наклонился в сторону врага, и его орудия оказались нацеленными на палубу и на обнажившееся брюхо «Сан-Мартина».
Прогремели залпы. Голоса пушек на двух кораблях звучали по-разному. Орудия «Ривенджа» словно отбивали размеренную дробь, каждая пушка стреляла ровно тогда, когда требовалось, и такая точность расчета несказанно радовала канонира Барни. Испанцы отвечали басовитее, но не столь уверенно: по-видимому, канониры «Сан-Мартина» берегли боеприпасы.
Корабли качались на волнах будто чайки, но они уже успели сблизиться настолько, что промахнуться было попросту невозможно.
В «Ривендж» угодило несколько крупных ядер. Поскольку испанцам приходилось стрелять вверх, их снаряды в основном поразили такелаж, но даже такие попадания могли искалечить корабль, если какое-нибудь ядро перебьет мачту. Сам «Сан-Мартин» пострадал по-другому: некоторые пушки «Ривенджа» были заряжены так называемыми «костяшками», то есть дробью, кромсавшей человеческую плоть, или ядрами, скованными попарно, – такие ядра с легкостью разрывали паруса и крушили стеньги, а шрапнель превращала вражеские паруса в холщовое решето.
Клубы порохового дыма заволокли место схватки. Оставалось лишь прислушиваться к истошным воплям раненых да вдыхать едкий запах пороха, стелившийся над водой.
Коротко рявкнули кормовые пушки. Когда оба корабля вывалились из клубов дыма, Барни понял, что Дрейк вовсе не собирается замедлять ход, разворачиваться и снова нападать на «Сан-Мартина»; вместо этого сэр Фрэнсис двинулся к следующему испанскому кораблю. Значит, серьезных повреждений «Ривендж» не получил.
К «Сан-Мартину» тем временем приблизился следующий корабль английской линии, «Нонпарель». По примеру Дрейка его капитан сошелся с испанцем почти вплотную – но все же не настолько близко, чтобы вражеские солдаты могли кинуться на абордаж, – и дал залп. Барни мысленно отметил, что испанцы стреляют реже, чем раньше; видимо, их пушкари не приучены перезаряжать быстро.
Ладно, хватит глазеть, пора браться за дело. Требовалось, чтобы на флоте увидели, как «Элис» нападает на испанские корабли; тогда Барни и его люди получат полное право на часть военных трофеев.
Английские боевые корабли окружили и безжалостно расстреливали «Сан-Фелипе», другой испанский галеон. Барни немедленно вспомнилось излюбленное развлечение английской знати – травить охотничьими псами медведя. Корабли сошлись настолько близко, что на глазах Барни какой-то безумный англичанин одним прыжком перескочил на палубу «Сан-Фелипе» – и был зарублен на месте испанцами. Подумать только, впервые за минувшие девять дней кто-то отважился на абордаж! Надо отдать должное лорду Говарду и прочим командирам: под их руководством англичане ни разу не позволили испанцам прибегнуть к привычной манере боя…
«Элис» ввязалась в схватку, следуя по пятам за боевым кораблем «Антилопа». И тут, озирая напоследок поле боя, Барни заметил в отдалении группу кораблей. Это наверняка были испанцы, спешившие на помощь товарищам. А они молодцы, коль торопятся на выручку, подумал Барни, в мужестве им не откажешь.
Барни оскалился и приказал рулевому подойти к «Сан-Фелипе» на расстояние в сто ярдов.
Солдаты на палубе галеона палили из мушкетов и аркебуз, и вражеские пули находили жертв среди моряков «Элис». Барни вовремя опустился на колени, поэтому сам он ничуть не пострадал, но с дюжину матросов его команды попадали на доски палубы, заливая ту кровью. А потом загрохотали пушки Билла Кури, и снаряды устремились к галеону. Железный ливень дроби обрушился на испанцев, заставляя солдат и матросов валиться ничком, а более крупные ядра врезались в борт противника.
Испанцы ответили; большое ядро с громким треском разнесло корму «Элис», и Барни почудилось, будто его ударили в живот. Корабельный плотник, дожидавшийся в укрытии на палубе, бросился на корму, чтобы на скорую руку подлатать раненый корабль.
Барни и прежде доводилось сражаться. Он не то чтобы не боялся – те, кто вовсе не ведает страха, в море долго не живут, – но, когда бой начинался, сразу возникало множество хлопот и бояться становилось попросту некогда. В схватках им овладевало нечто вроде безумного возбуждения: он выкрикивал приказы, метался от борта к борту, чтобы получше разглядеть происходящее, сбегал на орудийную палубу, чтобы ободрить изнемогавших от усилий пушкарей, кашлял от порохового дыма, скользил по мокрым от крови доскам, спотыкался о тела погибших и раненых…
Продолжая следовать за «Антилопой», «Элис» сделала полный разворот и дала повторный залп по врагу, на сей раз левым бортом. Барни выругался, когда ядро с испанского галеона угодило в кормовую мачту «Элис». Долю мгновения спустя он ощутил острую боль в затылке. Пошарив рукой в волосах, Барни извлек окровавленную острую щепку. Теплая жидкость тонким ручейком потекла по шее. Повезло; всего лишь царапина.
Мачта, по счастью, не упала, и плотник поспешил укрепить ее подпорками.
Когда «Элис» вырвалась наружу из клубов порохового дыма, Барни заметил, что испанская армада неторопливо выстраивается привычным полумесяцем. Поистине удивительно, что испанским командирам и морякам достало присутствия духа попытаться соблюсти порядок под непрерывным обстрелом. Да, вражеские корабли, как выяснилось, потопить не так-то просто, а еще к ним спешит подкрепление…
Барни хмыкнул – и положил «Элис» в разворот, готовясь к очередному залпу.
Битва продолжалась весь день, и уже к полудню Ролло впал в отчаяние. «Сан-Мартин» получил несколько сот попаданий. Три больших пушки сорвало с креплений, и они теперь были бесполезны; хвала небесам, на корабле хватало других орудий. Водолазы, храбрейшие из храбрых, ныряли в море со свинцовыми пластинами и парусиной, чтобы заделать пробоины в корпусе, а над их головами грохотали пушки, сея смерть и разрушение. Повсюду, куда ни посмотри, валялись убитые и раненые, многие матросы и солдаты взывали к Господу или к святым покровителям, моля уберечь от гибели – или избавить от мук. Воздух, который Ролло вдыхал, был словно напоен кровью и пороховым дымом.
Галеон «Мария Хуан» пострадал настолько сильно, что уже не мог держаться на плаву, и Ролло с бессильной злобой наблюдал за тем, как гордый корабль скрывается под волнами, медленно и неотвратимо, исчезая в студеных водах Северного моря. Галеону «Сан-Матео» тоже досталось изрядно. Чтобы спасти корабль, команда сбрасывала за борт все, что было только можно – пушки, снаряды, обломки мачт, даже тела убитых товарищей. «Сан-Фелипе» начисто лишился управления и теперь беспомощно отплывал в сторону, в направлении песчаных отмелей.
Дело было не просто в том, что испанцев превзошли числом. Бывалые солдаты и опытные моряки, они привыкли выигрывать морские сражения таранами и абордажем, однако англичане ухитрились им этого не позволить. Вместо того они втянули противника в перестрелку, а в таком состязании испанцы заведомо уступали. Вдобавок англичане где-то научились скорой стрельбе и быстрой перезарядке орудий, чем испанцы похвастаться никак не могли. Чтобы перезарядить большие испанские пушки, требовалось довольно много времени; более того, пушкарям приходилось перелезать через борт и повисать на веревках, чтобы всунуть ядро в ствол. Проделать такое в горячке боя было почти невозможно.
Потому разгром неумолимо приближался.
Словно для того, чтобы окончательно погубить армаду, ветер сменился на северный, так что уйти в том направлении не представлялось возможным. На востоке и на юге поджидали песчаные отмели, а с запада продолжали наскакивать англичане. Испанцы очутились в ловушке. Они сражались доблестно, однако им, похоже, было суждено либо затонуть под залпы английских пушек, либо сесть на днища на отмелях.