К нему продолжали стекаться мутные слухи о заговорах католиков против короля Иакова. Лишний раз Нед укрепился в своих подозрениях, когда Гай Фокс умело отделался от приставленной слежки и куда-то пропал. Но подозрений и слухов было мало, требовались твердые доказательства.
В Париже на протяжении десятилетий вызревало множество заговоров, что ставили своей целью убийство монарха, и едва ли не все они пользовались поддержкой ревностных католиков из семейства де Гизов. Поэтому парижские протестанты продолжали внимательно следить за своими недругами. Нед рассчитывал, что кто-то из парижан – прежде всего Алэн де Гиз – поможет ему выяснить подробности.
Когда произошло двойное убийство Анри де Гиза и Пьера Омана, Нед испугался, что Алэн отныне не сможет поставлять ему сведения о замыслах английских изгнанников-католиков, осевших в Париже. Однако Алэн явно унаследовал толику оборотистости своего отчима. Он сумел оказаться полезным для вдовы покойного герцога и даже подружился с новым герцогом, а потому продолжал жить в парижском особняке де Гизов и трудиться на семейство. А поскольку истовые католики де Гизы пользовались полным доверием со стороны английских заговорщиков, Алэн многое знал о планах последних – и исправно извещал Неда с помощью зашифрованных писем, что попадали в Англию по давно отлаженным маршрутам. Конечно, по большей части разговоры изгнанников были пустопорожней болтовней, но несколько раз послания Алэна помогли арестовать тех, кто и вправду замышлял недоброе.
Нед читал все письма Алэна, однако уповал на то, что при разговоре лицом к лицу сможет узнать больше: когда беседуешь один на один, достаточно мимолетной обмолвки или случайного упоминания, чтобы ухватиться за важную ниточку.
При всей тревоге, его одолевавшей, поездка во Францию пробудила приятные воспоминания. Он словно перенесся во времена своей молодости, вспомнил великого Уолсингема, бок о бок с которым работал два десятка лет, – и, конечно, погрузился в воспоминания о Сильви. Шагая на встречу с Алэном, он свернул на рю де ла Серпан и постоял перед бывшей книжной лавкой, что когда-то была домом Сильви. В памяти всплыл тот счастливый день, когда его пригласили на обед и он поцеловал свою будущую жену в задней комнате. А потом вспомнился жуткий день, когда погибла Изабель.
Теперь на этом месте была лавка мясника.
Нед перешел по мосту на остров Ситэ, заглянул в собор и помолился за упокой души Сильви. Собор был католическим, а Нед принадлежал к протестантам, однако он давно пришел к выводу, что Всевышний не замечает подобных глупостей.
Похоже, того же мнения придерживался и нынешний король Франции. Генрих Четвертый поставил свою подпись под Нантским эдиктом, который даровал протестантам свободу вероисповедания. Новый герцог де Гиз был еще мал, так что злокозненному семейству не удалось на сей раз расстроить соглашение. Гражданская война, длившаяся сорок лет, завершилась. Нед не забыл восхвалить Господа за мудрость, ниспосланную королю Франции. Быть может, и Франция, по примеру Англии, отыщет дорогу к веротерпимости.
Протестантские службы по-прежнему проводились тайно, чаще всего – вне городских стен, дабы не злить ревностных католиков. Нед двинулся на юг вдоль улицы Сен-Жак, миновал городские ворота и направился в предместье. На обочине дороги сидел человек с книгой; он служит этаким живым указателем на тропу, что вела сквозь лес к охотничьему домику. Этот протестантский храм Сильви посещала еще до знакомства с Недом. Когда-то Пьер Оман выследил еретиков и навел на них городскую стражу, которая разгромила общину, но со временем все вернулось на круги своя.
Алэн сидел внутри, с женой и детьми. На службу пришла и его давняя подруга, вдовствующая маркиза Нимская. Оба они, Алэн и Луиза, были в замке Блуа в тот день, когда погибли герцог Анри и Пьер Оман. Нед подозревал, что они как-то причастны к случившемуся, но фактов у него не было, а убийства никто не расследовал – несомненно, из-за предполагаемой причастности французского короля. Среди прихожан нашлась и Нат, продолжившая дело Сильви по продаже запрещенных книг. В важной даме, на голове которой красовалась отороченная мехом шляпа, нелегко было узнать бывшую служанку.
Нед сел на скамью рядом с Алэном и молчал, пока не запели гимны; прихожане так старались, что подслушать разговор никто не смог бы при всем желании.
– Они все ненавидят вашего Иакова, – пробормотал Алэн по-французски. – Говорят, что он нарушил клятву.
– Их можно понять, – ответил Нед. – Но все равно я должен помешать им расправиться с ним. Иначе мир и процветание, которых такой ценой добилась Елизавета, погибнут в гражданской войне. Что еще говорят?
– Хотят убить всю королевскую семью, кроме маленькой принцессы, которую объявят королевой.
– Всю семью? – ужаснулся Нед. – Вот ведь кровожадные мерзавцы!
– Еще они замышляют убить всех главных советников и лордов.
– Значит, намерены поджечь дворец или устроить что-то еще в этом роде. Скажем, когда начнется пиршество или будет идти представление… – Нед сообразил, что его тоже можно причислить к главным советникам. Получается, он пытается спасти не только королевскую жизнь, но и свою собственную. Брр! – И как они собираются все провернуть?
– Этого я выяснить не сумел.
– Доводилось слышать имя – Гай Фокс?
Алэн покачал головой.
– Нет. Знаю, что к герцогу приезжали какие-то люди, но кто именно – бог весть.
– Никаких имен не упоминалось?
– Настоящих – нет.
– То есть?
– Единственное имя, которое я услышал, было вымышленным.
– И что это за имя?
– Жан Ланглэ, – ответил Алэн.
Марджери беспокоилась относительно Ролло. Его ответы на все ее вопросы казались вполне достоверными, однако она не доверяла своему лживому брату. Правда, никаких действий она не предпринимала. Конечно, можно в конце концов признаться Неду, что Жан Ланглэ – это Ролло, но она не могла заставить себя отправить собственного брата на виселицу только потому, что у него грязные чулки и башмаки.
Пока Нед был в Париже, Марджери решила отвезти своего внука Джека, сына Роджера, погостить в Новый замок. Она считала это своим долгом. Какую бы стезю Джек в жизни ни избрал, родственники среди аристократов будут для него подспорьем. Ему вовсе не обязательно их любить, но знать этих людей он должен. Иметь в дядьях целого графа иногда гораздо полезнее, чем сидеть на мешке с деньгами. А когда Бартлет умрет, следующим графом станет Суизин, двоюродный брат Джека.
Сам двенадцатилетний Джек отличался любопытством ко всему на свете и горячим желанием спорить. Со своим отцом и с Недом он затевал чуть ли не ученые диспуты, неизменно возражая взрослым, о чем бы те ни говорили. Нед уверял, что Джек ведет себя точь-в-точь как юная Марджери, но она наотрез отказывалась верить, что по молодости лет была этакой занозой. Роста Джек был невеликого и унаследовал от бабушки волнистые темные волосы. В свои двенадцать он был миловиден, но через год или два начнет становиться мужчиной и сделается мужественнее обликом. Для Марджери возможность наблюдать за тем, как растут и меняются дети и внуки, была величайшей радостью пожилого возраста.
Естественно, Джек разошелся с бабушкой во мнениях по поводу разумности этой поездки.
– Я хочу быть как дядя Барни. Хочу приключений, – заявил он. – Аристократы не торгуют. Они просто сидят и собирают деньги с других.
– Аристократия хранит мир и блюдет законы, – возразила Марджери. – Ты не сможешь заниматься ремеслом или торговлей, если не будет законов и общих мер. Скажи-ка, сколько серебра в одном пенни? И какова ширина ярда сукна? А что бывает, когда кто-то не желает возвращать долг?
– Они принимают законы, которые удобны им самим, – стоял на своем Джек. – А в Кингсбридже все меры устанавливает совет гильдий, а не граф.
Марджери улыбнулась.
– Да тебе надо быть политиком, как сэр Нед, раз ты такой умный.
– Почему?
– Ты уже столько знаешь о правлении! Глядишь, со временем и в правительстве очутишься. Между прочим, кое-кто из самых важных наших придворных когда-то был умным мальчиком, вроде тебя.
Джек задумался. Еще бы, в его чудесном возрасте видится возможным буквально все.
Но Марджери хотелось, чтобы в Новом замке он вел себя достойно.
– Будь вежлив, – напомнила она у ворот. – Не спорь с дядей Бартлетом. Ты приехал завести друзей, а не обзавестись врагами.
– Хорошо, бабушка.
Она не была уверена, что Джек воспринял ее слова всерьез, но утешала себя тем, что сделала все возможное. Ребенок таков, каков он есть, а не таков, каким его хочется видеть другим.
К ним вышел ее сын, граф Бартлет. Перевалив за сорок, он до сих пор щеголял веснушками, пойдя этим в отца Марджери, однако повадками подражал покойному Барту, которого считал своим отцом. Тот факт, что Бартлет стал плодом насилия, учиненного графом Суизином над его матерью, вовсе не отравил отношение Марджери к сыну – и она сама не переставала этому поражаться.
Пока Джек носился по замку, Марджери и Барт пили вино.
– Надеюсь, Суизин и Джек познакомятся поближе, – сказала она.
– Не думаю, что они подружатся. В двадцать лет на тех, кто сильно младше, смотришь свысока.
– Я тут столкнулась в Лондоне с твоим дядей Ролло. Он живет в таверне, представляешь? И не хочет селиться в Ширинг-хаусе.
Бартлет пожал плечами.
– Я был бы рад, если бы он захотел. Глядишь, заставил бы потрудиться моего ленивого смотрителя.
Слуга подлил Марджери вина.
– Помнится, ты и сам должен приехать в Лондон, на заседание парламента?
– Не знаю, не знаю.
Марджери изумилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Наверное, скажусь больным. – Все графы были обязаны посещать заседания парламента; уважительной причиной отсутствия признавались только болезнь или отъезд.
– А истинная причина какова?
– Слишком много дел здесь.
Марджери не поверила сыну.
– С тех пор как стал графом, ты не пропустил ни единого заседания. И твои отец с дедом тоже всегда ездили в Лондон. Вот почему у Ширингов в Лондоне свой дом.