Но дело прежде всего. Сразу после завершающего «аминь» она продала последнюю Библию на французском Франсуазе Дюбеф, молодой жене портного, и получила свои пять ливров.
Потом к ней подошла красавица Луиза, маркиза Нимская.
– Двор переезжает в Орлеан, – сообщила маркиза.
У короля и придворных было заведено время от времени путешествовать по стране.
– Может, хоть теперь парижских протестантов оставят в покое, – с надеждой в голосе проговорила Сильви. – А что будет в Орлеане?
– Король созывает заседание Генеральных Штатов. – Так называлось собрание сословий Франции. – Кардинал Шарль и Пьер Оман едут вместе со двором.
Сильви нахмурилась.
– Хотелось бы знать, какую новую мерзость замышляют эти двое.
– Что бы они ни задумали, нам это ничего хорошего не сулит.
– Да упасет нас Господь.
– Аминь.
Сильви попрощалась с Луизой и подошла к Люку.
– Мне нужно поехать в Женеву, – сказала она.
Люк, обычно жизнерадостный, озабоченно наморщил лоб.
– Сильви… Ой, прости, Тереза. Могу я спросить, зачем?
– Мы распродали все наши Библии. Хочу привезти еще.
– Благослови тебя Боже, – сказал Мориак. – Завидую твоей смелости.
Во второй раз за это утро чужое восхищение застало Сильви врасплох. Девушка не стала признаваться, насколько ей на самом деле страшно.
– Я делаю то, что должна.
– Извини, но с этим, боюсь, ты не справишься. Безопасной дороги нет, ты молодая девушка и не можешь позволить себе нанять телохранителей или солдат, которые защитили бы тебя от разбойников, вороватых трактирщиков и похотливых крестьян с деревянными лопатами.
Сильви попыталась вообразить этих крестьян с лопатами. Интересно, почему мужчины зачастую рассуждают так, будто насилие над женщиной – это смешно?
– Понятно, – сказала она, снова сосредотачиваясь на своей цели. – А как обычно добираются до Женевы?
– Самая короткая дорога отсюда – вверх по Сене до Монтеро, это около шестидесяти миль. Остаток пути, приблизительно двести пятьдесят миль, придется проделать в основном по суше, и это неплохо, если едешь налегке, без груза. Всего дорога занимает две-три недели, если без серьезных задержек. Хотя задержки всегда случаются. Матушка, разумеется, едет с тобой?
– Нет. Она останется здесь, будет присматривать за лавкой.
– Сильви, тебе нельзя ехать одной.
– Придется.
– Тогда подыскивай себе большую компанию на каждую часть пути. Безопаснее всего передвигаться с семьями. Избегай мужских компаний, по понятным причинам.
– Конечно. – Все, о чем говорил Люк, было для Сильви в новинку. Путешествие с каждым мгновением пугало все сильнее. Какая же она глупая, если думала, что вот так запросто попадет в Женеву! – Мне необходимо туда съездить.
Девушка старалась говорить твердо, чтобы дрогнувший голос ее не выдал.
– И за кого ты намерена себя выдавать?
– Я не понимаю…
– Ты будешь среди людей. По дороге заняться нечем, остается лишь болтать. Тебе станут задавать вопросы. Ты же не будешь всем подряд признаваться, что едешь в Женеву за запрещенными книгами, верно? Думаю, Женеву лучше вообще не упоминать, ибо всем известно, что этот город – оплот ереси. Придумай, куда ты едешь и зачем.
Сильви растерянно моргнула.
– Хорошо, придумаю.
Люк окинул ее задумчивым взглядом.
– Например, ты совершаешь паломничество…
– Куда?
– В Везле. Это аббатство на полпути к Женеве. Там хранятся мощи Марии Магдалины[46], и женщины часто к ним приезжают.
– Отлично!
– Когда ты хочешь ехать?
– Скоро. – Сильви не желала изводить себя сомнениями относительно того, стоит ехать или нет; чем скорее она покинет дом, тем лучше. – На этой неделе.
– Я подыщу надежного корабельщика, который доставит тебя в Монтеро. Помогу хотя бы в этом. А дальше уж сама. Прошу тебя, будь осторожна и сначала думай, а потом делай.
– Спасибо. – Девушка помешкала, потом решила, что невежливо будет уйти, не спросив Люка о его семье. – Как Жорж? Что-то я давно его не видела.
– О, с ним все хорошо. Будет управлять моей конторой в Руане.
– Он всегда был умным.
Люк криво усмехнулся.
– Сильви, я люблю своего сына, но тебе он и в подметки не годится.
Правда, сколь угодно приятная, изрядно смущала, поэтому Сильви предпочла свернуть разговор.
– Еще раз больше спасибо. Загляну к вам завтра, если удобно.
– Приходи утром во вторник. К тому времени, думаю, я найду для тебя судно.
Сильви отыскала взглядом мать, о чем-то беседовавшую с другими женщинами, и увлекла за собой. Ей не терпелось вернуться домой и заняться приготовлениями к поездке.
На обратном пути к рю де ла Серпан она зашла в дешевую суконную лавку и купила отрез грубой серой ткани, невзрачной на вид, но весьма прочной.
– Сошьешь мне монашеское платье, мама? – спросила Сильви.
– Конечно, милая. Но ты же знаешь, я шью немногим лучше твоего.
– Сойдет. Чем грубее выйдет, тем лучше. Главное, чтобы не развалилось.
– Попробую.
– Но сперва отрежь мне волосы. Не жалей, прошу тебя, чтобы осталось не больше ногтя.
– Ты станешь сущей уродиной.
– Вот именно. Этого я и хочу.
В Орлеане Пьер замыслил убийство.
Нет, сам он за нож браться не собирался, но искал руку, которая возьмется.
Именно для этого кардинал Шарль привез Пьера в Орлеан. Кардинал по-прежнему гневался на него за попытку избавиться от ребенка Одетты, но, как и рассчитывал Пьер, был вынужден и дальше привлекать Омана к своим делам, не располагая другим столь же доверенным исполнителем.
Сложись обстоятельства иначе, Пьер сам, пожалуй, вплотную приблизился бы к смертоубийству. Никогда прежде он не совершал этого непростительного греха, но бывал, бывал рядом, что уж скрывать; он убил бы младенца Алэна, приди ему в голову способ как-то переложить это преступление на кого-то еще. Также он был причастен ко множеству смертей, в том числе к расправе с печатником Жилем Пало, однако это все были казни, установленные по закону. Так или иначе, Пьер все ближе подходил к роковой черте.
Чтобы вернуть доверие кардинала Шарля, ему придется пересечь эту черту. Он надеялся услышать от отца Муано, что такова воля Божья. Если же нет, значит, душа Пьера проклята.
Намеченной жертвой был Антуан де Бурбон, король Наварры. Причем убийство являлось основным звеном заговора, призванного одновременно вывести из большой игры двух других убежденных и яростных противников де Гизов – младшего брата Антуана, принца Конде, и наиболее важного союзника Бурбонов Гаспара де Колиньи, адмирала Франции и самого неугомонного и деятельного члена семейства Монморанси.
Этих троих, Антуана, Луи Конде и Колиньи, хотя они редко появлялись где-либо вместе, опасаясь как раз такого вот заговора, удалось заманить в Орлеан: был пущен слух, что на заседании Генеральных Штатов предполагается обсудить свободу вероисповедания. Будучи вожаками сторонников терпимости, они не имели права пренебречь участием в этом заседании. Им пришлось рискнуть.
Орлеан располагался на северном берегу Луары. От моря этот город отделяло двести миль, но орлеанский речной порт заставлял вспомнить суету приморских городов: по реке туда и сюда сновали разномастные суда и лодки, в основном плоскодонки со складывающимися мачтами, способные преодолевать мели и проходить под мостами. В самом сердце города, через улицу от собора, высился недавно возведенный дворец Гроло, чей спесивый владелец Жак Гроло затеял строительство ради того, чтобы удостоиться чести принимать у себя короля и двор.
Какое красивое здание, думал Пьер, подходя ко дворцу ранним утром в день, назначенный для убийства. Красные кирпичи стен перемежались черными, и вокруг высоких окон, что тянулись рядами вдоль фасада, складывались причудливые узоры. К главному входу вели сразу две лестницы, причем изгибы пролетов одной словно отражались в изгибах другой, как в зеркале. Дворец, несмотря на некоторую необычность, выглядел солидно и достойно, и Пьеру это нравилось.
Он вошел внутрь – вместе с убийцей, Шарлем де Лувье.
В присутствии Лувье Пьер испытывал двойственные чувства. Тот хорошо одевался и был по-придворному галантен, однако в его манерах, в развороте плеч и во взгляде все же ощущалось нечто грубое и свирепое. Разумеется, убийц вокруг хватало, и Пьеру доводилось видеть казни таких людей на Гревской площади в Париже, но Лувье отличался от прочих. По происхождению он был дворянином, о чем говорила частица «де» в имени, и ему нравилось убивать людей собственного сословия. Это казалось странной, болезненной причудой, но все соглашались, что именно такому человеку следует поручить убийство Антуана: ведь негоже, чтобы принца крови прикончил какой-нибудь мужлан.
Внутри дворец Гроло поражал роскошью. Стенные панели будто искрились, многоцветные шпалеры еще не успели выцвести, а медь тяжелых канделябров пока ничуть не потускнела. Потолки всех помещений украшали фрески, притягивавшие взор буйством красок. Мсье Гроло, местный политик и коммерсант, явно хотел поведать всему миру о том, насколько он преуспел в делах.
Пьер провел Лувье в покои королевы и там попросил слугу сообщить о своем приходе Элисон Маккей.
Теперь, когда подруга ее детства Мария Стюарт стала королевой Франции, Элисон сделалась настоящей светской дамой. Пьеру случалось наблюдать, как эти две девушки, облаченные в немыслимо дорогие, сверкающие драгоценным камнями наряды, отвечают на глубокие поклоны знати небрежными кивками и снисходительными улыбками, и он часто думал о том, как быстро люди привыкают к своему высокому положению и всеобщему поклонению; вот чего он отчаянно стремился добиться для себя самого.
Разумеется, являться к первой фрейлине двора в столь ранний час вряд ли было хорошим тоном, но Пьер успел хорошо узнать Элисон с того самого дня, больше года назад, когда принес Марии весть о скорой и неизбежной смерти короля Генриха Второго. Будущее Элисон, как и его собственное, было неразрывно связано с фортуной семейства де Гизов. Девушка знала, что Пьер – посланник кардинала Шарля, и доверяла ему, а потому должна понять, что он не пришел бы без необходимости.