– Шотландский парламент принял такой закон.
– Самопровозглашенный парламент может принимать какие угодно законы, – холодно произнес Пьер, – но лишь монарх способен сделать эти законы подлинными законами. Королева Мария не одобрила решение парламента.
– Вы правы, конечно, – согласился Нед. – Просто не хотелось бы, чтобы ее величество заблуждалась относительно того, сколь далеко распространилась веротерпимость по Шотландии.
– Позвольте узнать, мсье Уиллард, от чьего имени вы все это говорите?
Похоже, Пьер догадался, что Нед – не просто помощник Джеймса Стюарта.
Юноша не стал отвечать на вопрос и вместо этого повернулся к Марии.
– Ваше величество, здесь, во Франции, вы владеете землями, у вас есть немалые средства и поддержка богатых и могущественных родичей. А в Шотландии вас ждут постоянные дрязги и склоки.
– Во Франции я – вдова покойного короля, – возразила Мария. – В Шотландии же я – королева.
Нед понял, что переубедить Марию вряд ли получится.
– Скажите, мсье Уиллард, что подумает королева Елизавета, если ее величество королева Мария решит вернуться в Шотландию? – спросил Пьер.
Вопрос был заковыристым. Если Нед начнет отвечать со знанием дела, он выдаст себя как человека Елизаветы. Лучше притвориться невеждой.
– Мы, скотты, знаем лишь то, что слышали наши уши. Между прочим, тут, в Реймсе, вы ближе к Лондону, чем мы в Эдинбурге.
Но Пьер был не из тех, кого довольно просто увести от темы.
– И что же вы, скотты, слышали?
– Никому из государей не понравится, если появится кто-то, притязающий на трон, – осторожно ответил Нед. – Королева Елизавета огорчилась, когда король Франциск и королева Мария стали именовать себя правителями Англии и Ирландии, а не только Франции и Шотландии. Тем не менее мы знаем, что Елизавета верит в неоспоримое право Марии править Шотландией и не станет вставать у нее на пути.
Это была правда, но не вся: на самом деле Елизавета разрывалась между противоречивыми желаниями. Она всей душой верила в право престолонаследия, но опасалась Марии как соперницы, желающей занять ее собственный трон. Вот почему она хотела, чтобы Мария осталась во Франции.
Пьеру, возможно, это было известно, однако он сделал вид, что Нед его убедил.
– Приятно слышать. Скотты ведь любят свою королеву, не так ли? – Француз повернулся к Марии. – Они встретят ее радостными возгласами и праздничными кострами[48].
Мария улыбнулась.
– Думаю, так все и будет, – проговорила она.
Дурочка, грустно подумал Нед.
Джеймс хотел было что-то сказать – должно быть, собирался без обиняков изложить все то, о чем лишь размышлял Нед, – но Мария опередила брата:
– Уже полдень. Давайте перекусим. Договорить можно потом.
Она встала, и все в приемной тоже поднялись.
Нед сознавал, что провалил задание, но все же предпринял последнюю попытку:
– Ваше величество, полагаю, с вашей стороны будет верхом неразумия возвращаться в Шотландию.
– Вот как? – высокомерно осведомилась Мария. – Пожалуй, я все-таки туда вернусь.
Пьер провел в Шампани большую часть наступившего года – и возненавидел эти края, потому что ощущал себя в сельской местности совершенно беспомощным. Де Гизы утратили значительную часть своего влияния при дворе, королева Екатерина поддерживала, хоть и с немалым трудом, мир между католиками и протестантами, а он, Пьер, ничего не мог поделать, изнывая в глуши, в сотне миль от Парижа. Вдобавок ему не нравилось находиться так близко от места своего рождения, ведь там все знали правду о его скромном происхождении.
В конце февраля 1562 года, когда герцог Франсуа наконец-то решил покинуть свой сельский оплот в Жуанвиле и перебраться в столицу, Пьер с радостью присоединился к нему. Для Пьера это была долгожданная возможность вернуться в большую игру.
Поначалу отряд двигался по узким и грязным дорогам, что вились в стылом свете зимнего солнца между свежевспаханных полей и унылых по зиме виноградников. Меченого сопровождали две сотни вооруженных охранников, которыми командовал Гастон ле Пан. Некоторые из этих охранников были вооружены недавним изобретением – шпагами, то есть мечами с узким и длинным лезвием. Охранники были одеты как придется, но многие из них носили герцогские цвета – красный с желтым. Со стороны отряд, должно быть, выглядел как подразделение иноземной армии, вторгнувшейся во Францию.
Последнюю ночь февраля Меченый провел в деревушке Донмартан. Там к нему присоединился младший брат, кардинал Луи де Гиз, которого за чрезмерную любовь к вину прозвали Кардиналом-с-Бутылью. Охранники Луи пополнили ряды солдат ле Пана, а к мечам и шпагам теперь добавились длинноствольные аркебузы, в просторечии именовавшиеся «крючками» из-за своей характерной формы. Достаточно легкие, чтобы из них можно было стрелять с плеча, этим они выгодно отличались от мушкетов, которые приходилось ставить для выстрела на подпорки.
На следующий день, первого марта, выехали рано. В городке Васси предстояло встретиться с эскадроном[49] тяжелой конницы. К прибытию в Париж под знаменем Меченого должно было собраться достаточно солдат для того, чтобы помешать врагам напасть на герцога.
Васси стоял на реке Блэз, вдоль берегов которой тянулись водяные мельницы; на окраине дымили кузницы. Приближаясь к южным воротам, отряд де Гизов услышал перезвон колоколов. Обычно, когда церковные колокола звонили в неурочный час, это предвещало беду, и Меченый спросил у прохожего, что происходит.
– Верно, протестанты созывают своих на службу, – ответил прохожий.
Герцог мгновенно разъярился, испещренное шрамами лицо побагровело.
– Протестанты звонят в колокола! – прорычал он. – Откуда они их взяли?
Перепуганный прохожий попятился.
– Не могу знать, ваша милость.
С таких вот протестантских штучек уже начинались, бывало, полноценные мятежи. Пьер приободрился. Вполне возможно, протестанты скоро поплатятся за все свои гнусности.
– Даже если указ о веротерпимости станет законом – чего, надеюсь, никогда не случится, – проговорил Меченый, – протестантам полагается устраивать свои сборища скромно! Колокола – это скромно?
Прохожий промолчал, однако герцог обращался вовсе не к нему, просто выплескивал свой гнев. Пьер понимал, отчего герцог Франсуа так взбешен. Городок Васси принадлежал Марии Стюарт, а теперь, когда королева отправилась в Шотландию, надзор за ее владениями перешел к Меченому, старшему из дядьев Марии. Иными словами, теперь это были его земли – и на них творилось непотребство.
Пьер поспешил вмешаться:
– Ваша светлость, протестанты, как и весь город, наверняка знали, что вы приедете этим утром. По-моему, они намеренно решили вас оскорбить.
Пьеру ответил Гастон ле Пан. Бывалый воин, тот старался избегать насилия, если к тому не вынуждали обстоятельства; быть может, именно поэтому он до сих пор оставался жив в свои тридцать три года.
– Ваша светлость, можно обойти город. Не хочу терять людей на пути к Парижу. Ведь там нам понадобятся все, кого мы соберем.
Совет Гастона Пьеру не понравился.
– Нельзя спускать такое с рук, ваша светлость. Нельзя давать слабину.
– Никто не посмеет упрекнуть меня в слабости! – вскричал Меченый и послал коня вперед.
Ле Пан смерил Пьера мрачным взглядом, но его солдаты весело устремились за Меченым, радуясь случаю развеяться, как они это называли. А Пьер постарался должным образом воодушевить солдат. Поотстав, он негромко бросил нескольким: «Чую запах добычи!» Солдаты захохотали. Насилие всегда сопровождалось грабежами, и солдаты рассчитывали поживиться добром горожан.
Когда отряд вошел в город, колокола стихли.
– Найдите и приведите священника, – велел герцог.
Отряд медленно двигался по улице к главной площади. В отдалении, за стенами, виднелись здание королевского суда, замок и церковь. На рыночной площади, к западу от церкви, дожидался, как выяснилось, тот самый эскадрон тяжелой конницы – численностью пятьдесят человек, у каждого два боевых коня и вьючная лошадь для перевозки доспехов. Кони ржали и перебирали копытами.
Гастон ле Пан велел своим солдатам спешиться и расположиться на частично крытом рынке, а стрелков кардинала Луи разместил на кладбище, с южной стороны от церкви. Некоторые бросились в стоявшую на площади таверну, чтобы позавтракать ветчиной и пивом.
Привели приходского священника. Судя по хлебным крошкам на стихаре, его оторвали от завтрака. За священником по пятам шагал кастелян замка.
– Правильно ли я понимаю, что протестанты затеяли в Васси свою богомерзкую службу? – процедил герцог.
– Да, ваша светлость, – коротко ответил священник.
– Я не мог их остановить, – пожаловался кастелян. – Они не стали меня слушать.
– В указе о веротерпимости сказано, что такие службы должны проводиться вне пределов города.
– Понимаете, ваша светлость… – Кастелян замялся. – Они как бы и не в городе.
– А где же тогда?
– Получается, что в замке. А замок сам по себе, если следовать закону, он за городской чертой. Ну, так протестанты говорят.
– Крючкотворская уловка! – фыркнул Пьер.
– Где именно они собрались? – требовательно спросил Меченый.
Кастелян указал на возвышавшийся за кладбищем, у стены замка, большой и кособокий амбар с крышей в прорехах.
– Вон там. Этот амбар уже на замковой земле.
– То есть это мой амбар! – рявкнул Меченый. – Неслыханная наглость!
Пьер прикинул, как можно подтолкнуть герцога к действиям.
– Указ о веротерпимости дает королевским чиновникам право наблюдать за протестантскими собраниями, ваша светлость. Вы вполне можете проверить, что они там устроили.
Ле Пан снова попытался воззвать к здравому смыслу:
– Это наверняка приведет к неприятностям.
Но кастеляну мысль пришлась по душе.
– Ваша светлость, если вы явитесь туда, с солдатами за спиной, они перепугаются и научатся, глядишь, соблюдать закон.