– Долг зовет, ваша светлость, – прибавил Пьер.
Ле Пан потрогал свое изувеченное ухо, словно то вдруг зачесалось.
– Не стоит будить спящую собаку, – проворчал он.
Меченый призадумался, сидя в седле, и Пьер успел даже испугаться, что герцог прислушается к увещеваниям ле Пана и позволит протестантам остаться безнаказанными. Но тут протестанты запели.
Пение гимнов прихожанами не было свойственно католическим мессам, а вот протестанты любили петь – громко, истово и по-французски. Хор из сотен голосов взмыл, казалось, к небесам, звук растекся над кладбищем и рыночной площадью.
– Возомнили себя священниками, что ли?! – прорычал Меченый, которого гнев обуревал все сильнее.
– Их дерзость нельзя долее терпеть, – поддакнул Пьер.
– Верно! Пора их проучить!
– Ваша светлость, – сказал ле Пан, – позвольте мне предупредить их о вашем появлении. Я возьму с собой пару человек, не более. Если они поймут, что вы в полном праве прийти к ним, и если согласятся выслушать вас, мы, быть может, избежим ненужного кровопролития.
– Ступай! – процедил Меченый.
Ле Пан подозвал двух солдат со шпагами.
– Расто, Брокар! За мной!
Пьер узнал в этих двоих ту самую парочку головорезов, что вела его когда-то от парижской таверны «У святого Этьена» в семейный особняк де Гизов. Это случилось четыре года назад, но испытанное унижение до сих пор ощущалось необыкновенно остро. Он улыбнулся, подумав, насколько высоко нынче вознесся над этими громилами. Жизнь хороша, если вовремя поймать возможность!
Солдаты двинулись через кладбище. Пьер пошел за ними.
– Тебя я не звал, – проворчал ле Пан.
– А я тебя не спрашивал, – в тон отозвался Пьер.
Вблизи амбар выглядел обветшалым. Кое-где в стенах отсутствовали доски, дверь висела на одной петле, у входа громоздилась куча щебня. Пьер спиной ощущал взгляды тех, кто остался стоять у церкви, и стрелков, расположившихся на кладбище.
Когда они достигли двери, гимн закончился и пение оборвалось.
Ле Пан дал своим спутникам знак остановиться, а сам распахнул дверь.
Внутри собралось около пяти сотен человек. Мужчины, женщины, дети – все они стояли, ибо ни скамей, ни стульев в здании не было. По одеждам легко было догадаться, что здесь хватало и бедных, и богатых, причем никто не сторонился прочих, в отличие от католических служб, на которых родовитые прихожане всегда сидели наособицу. В дальнем конце амбара Пьер разглядел самодельную кафедру, с которой как раз завел молитву пастор в сутане.
Мгновение спустя мужчины, стоявшие ближе всех к двери, заметили чужаков и решительно заступили им дорогу.
Ле Пан сделал шаг назад, чтобы не столкнуться с кем-либо из протестантов. Брокар и Расто последовали примеру командира.
– Герцог де Гиз желает поговорить с вами, – объявил ле Пан. – Приготовьтесь его выслушать.
– Тсс! – прошипел молодой мужчина с черной бородой. – Пастор Морель проповедует!
– Опомнитесь, люди! – воскликнул ле Пан. – Герцог и без того злится, что вы устроили незаконное сборище в его амбаре. Не стоит злить его дальше.
– Погодите, пока проповедь не закончится.
– Герцогу не подобает дожидаться всякого сброда! – громко произнес Пьер.
Другие прихожане стали оборачиваться к двери.
– Вы должны подождать! – твердо сказал чернобородый.
Ле Пан шагнул вперед, неторопливо и внушительно.
– Ты меня не остановишь.
Чернобородый вдруг толкнул ле Пана – с силой, которую в нем непросто было угадать. Ле Пан попятился.
Пьер расслышал недовольные возгласы солдат, маявшихся на рыночной площади. Краем глаза он заметил, что некоторые солдаты мало-помалу перебираются на кладбище.
– Зря ты так, – выдохнул ле Пан. Он быстрым, едва уловимым движением замахнулся и нанес чернобородому прямой удар кулаком в челюсть. Борода оказалась неважной защитой от руки в перчатке. Протестант рухнул навзничь.
– Гляди, паскуда! Я вхожу!
К изумлению и восторгу Пьера, протестантам не хватило здравого смысла, чтобы позволить Гастону спокойно войти. Вместо того они принялись подбирать с земли камни, и Пьер внезапно сообразил, что та куча у входа – не просто остатки осыпавшейся каменной постройки, а своего рода арсенал. Признаться, он не верил собственным глазам. Неужто протестанты и вправду готовы сражаться с сотнями солдат?
– С дороги! – рявкнул ле Пан.
В ответ протестанты метнули камни.
Несколько камней угодили в ле Пана. Один попал ему в голову, и Гастон упал.
Пьер, который пришел без оружия, поторопился отступить.
Расто и Брокар, увидев упавшего капитана, ринулись вперед. Оба на бегу извлекли шпаги из ножен.
Протестанты снова замахали руками, и на двоих солдат обрушился град камней. Один рассек щеку Расто – старшему из них, тому самому, у которого не было носа. Другой врезался в колено Брокара и заставил того споткнуться. Все больше протестантов выбегало из амбара.
Расто, с окровавленным лицом, сделал выпад и вонзил шпагу в живот тому молодому мужчине с черной бородой, что осмелился возражать Гастону ле Пану. Чернобородый истошно завопил. Тонкое лезвие пронзило его насквозь, острый кончик высунулся из спины. Пьеру вдруг вспомнилось, как Расто и Брокар обсуждали при нем боевые приемы – в тот роковой день четыре года назад: «Забудь о сердце. Меч в кишках не прикончит врага на месте, зато обездвижит. Ему будет так больно, что он забудет обо всем на свете». И Расто противно тогда захихикал.
Теперь же Расто выдернул шпагу из внутренностей чернобородого, и от звука, с каким лезвие вырвалось наружу, Пьера чуть не стошнило. В следующий миг протестанты, всемером или ввосьмером, накинулись на Расто, засыпали его камнями. Солдату пришлось отступить.
Другие солдаты герцога, снедаемые желанием отомстить за поверженных товарищей, бежали к амбару через кладбище, перепрыгивали через могилы, на бегу обнажая оружие и вопя во всю глотку. Стрелки кардинала Луи взяли на изготовку аркебузы. Протестанты же выстроились у амбара и, словно обуянные жаждой самоубийства, продолжали швырять камни в наступающих солдат.
Пьер увидел, что ле Пан пришел в себя и медленно поднялся. От двух летевших в него камней он увернулся с ловкостью, которая подсказала Пьеру, что капитан полностью овладел собой.
Ле Пан обнажил шпагу.
К негодованию Пьера, он не стал пускать оружие в ход, а попробовал еще раз не допустить кровопролития.
– Стойте! – крикнул он, вскинув шпагу над головой. – Положите камни! Оружие в ножны!
Никто его не послушал, даже не услышал. В ле Пана полетел очередной камень. Капитан увернулся – и бросился в атаку.
Словно зачарованный, Пьер неотрывно следил за стремительными движениями ле Пана. Его шпага сверкала на солнце. Он колол, рубил, наступал, и каждый удар оборачивался для протестантов увечьем или смертью.
Тут до амбара добежали другие солдаты де Гизов. Пьер закричал, желая их ободрить:
– Смерть еретикам! Убивайте богохульников!
Побоище быстро превратилось в резню. Солдаты оттеснили протестантов в амбар и стали убивать без пощады, не жалея ни женщин, ни детей. На глазах у Пьера Расто свирепо напал на молодую женщину и несколько раз располосовал ее лицо своим кинжалом.
Пьер вошел внутрь, стараясь держаться в нескольких шагах от тех, кто сошелся в рукопашной; в конце концов, его дело шевелить мозгами, а не драться. Немногочисленные протестанты отбивались мечами и кинжалами, остальные пытались сопротивляться без оружия. Воздух полнился криками из сотен глоток и мучительными стонами. Всего через несколько мгновений амбар оказался залит кровью.
В дальнем конце амбара, рядом с кафедрой, была деревянная лесенка на чердак. Ступени этой лесенки заполонили перепуганные люди, многие – с детьми на руках. Наверное, они рассчитывали выбраться с чердака через прорехи в крыше.
Тут прогремел залп аркебуз. Стрелки кардинала Луи наконец-то вступили в бой. Два тела скатились с крыши и рухнули на земляной пол амбара.
Пьер развернулся, протолкался сквозь подпиравших его со спины солдат и выскочил наружу, чтобы лучше видеть происходящее.
Протестанты и вправду пытались сбежать через крышу – одни спрыгивали наземь, другие кое-как перебирались на замковые укрепления. Стрелки кардинала выцеливали беглецов. Эти новые аркебузы было достаточно просто перезаряжать, поэтому стрелки вели огонь почти непрерывно, и пули настигали едва ли не каждого из тех, кто отважился выбраться на крышу.
Пьер посмотрел на рыночную площадь. Туда со всех сторон стекались горожане, привлеченные, должно быть, грохотом выстрелов. А из таверны, дожевывая на бегу свой завтрак, выбегали все новые солдаты. Кто-то из горожан рванулся было помочь протестантам, но солдаты их остановили, и вспыхнула потасовка. Конник затрубил в горн, созывая своих товарищей.
Все закончилось так же быстро, как и началось. Гастон ле Пан вышел из амбара, стискивая пальцами плечо пастора, которого капитан толкал перед собой. За Гастоном вывалились прочие солдаты. Протестанты на крыше больше не появлялись, и аркебузиры прекратили стрельбу. На рыночной площади солдаты по команде строились по десяткам, а горожанам велели расходиться по домам.
Бросив взгляд на амбар, Пьер убедился, что схватка завершилась. Те немногие протестанты, что сохранили способность передвигаться, склонялись над лежавшими на земле, пытались помогать раненым и оплакивали погибших. Земляной пол побурел от пролитой крови. Отовсюду слышались стоны и рыдания.
Ничего лучше просто невозможно было вообразить. Пьер прикинул, что погибли, судя по всему, десятков пять протестантов, а более сотни было ранено. Большинство пострадавших составляли безоружные люди, в том числе женщины и дети. Новость об этой резне разойдется по всей Франции за считаные дни.
Пьеру подумалось, что четыре года назад он пришел бы в ужас от этого побоища, но сегодня увиденное доставило ему удовольствие. Вот насколько он сам изменился. Правда, в глубине души он сомневался, что Господу воистину угоден этот новый, ожесточившийся Пьер. Подобно крови на земляном полу амбара, по душе растекался липкий и противный страх. Пьер мысленно отмахнулся. Такова Божья воля, иного не дано.