Это было преступлением, но Марджери не могла сказать, насколько серьезно нарушался в этом случае закон. За те пять лет, что минули после восшествия Елизаветы на престол, никого в Англии не казнили за приверженность католичеству. Стивен Линкольн, много общавшийся с другими бывшими священниками, уверял, что мессы проводятся по всей стране, а власти ничего не предпринимают и никто не требует расправы над папистами.
Поневоле складывалось впечатление, что королева Елизавета и вправду склонна к веротерпимости. На это намекал и Нед Уиллард, приезжавший в Кингсбридж раз или два в году; Марджери обыкновенно встречалась с ним в соборе и даже разговаривала, хотя видеть его и слышать его голос было нестерпимо больно. Он говорил, что Елизавета не вынашивает никаких планов по преследованию католиков. Но, добавлял он, словно предупреждая лично Марджери, всякого, кто отважится оспаривать право Елизаветы считаться главой английской церкви – или, хуже того, отвергать ее право на трон, – ожидает суровое наказание.
До политических вопросов Марджери не было никакого дела. Но все равно она чувствовала себя уязвимой и гонимой – и потому полагала, что ни в коем случае нельзя ослаблять бдительность. Всем известно, что настроение государей переменчиво.
Страх отравлял ее жизнь, в голове постоянно будто звонил колокол, созывавший на заупокойную службу, однако она не позволяла себе забывать о долге. Марджери до сих пор с трудом верила, что именно ее выбрали ответственной за заботу о сохранении истинной веры в графстве Ширинг, и принимала опасность как часть своего поручения. Если однажды случится то, чего все так боятся, она найдет в себе силы справиться с этим. В себе Марджери не сомневалась – ну, почти не сомневалась.
Местные прихожане, чтобы не вызывать подозрений, чуть позже пойдут в соседнюю деревню, где состоится протестантская служба: священник-протестант возьмет в руки молитвенник, утвержденный Елизаветой, и будет читать Библию по-английски, как велел еретик-отец королевы, Генрих Восьмой. У жителей Тенча попросту не было выбора: штраф за уклонение от посещения этой службы составлял целый шиллинг, а никто в Тенче лишним шиллингом не располагал.
Марджери первой приняла причастие, чтобы ободрить остальных и показать пример. Потом отошла в сторонку и стала наблюдать за прихожанами. Простецкие крестьянские лица будто освещались изнутри, когда эти люди подходили за причастием, которого давно, очень давно были лишены. Вот к алтарю поднесли мистрис Харборо. Для старухи это почти наверняка последнее в земной жизни причастие. Ее морщинистое лицо озарилось радостью. Марджери могла поклясться, что знает, о чем думает старуха, – что ее душа спасена, что она попадет в рай.
Теперь можно умирать спокойно.
Как-то утром, нежась в постели, Сюзанна, вдовствующая графиня Брекнок, сказала:
– Я бы пошла за тебя, Нед Уиллард, будь я на пару десятков лет моложе. Правда бы пошла.
Кузине графа Суизина исполнилось сорок пять. Нед знал ее сызмальства, видел в городе и в соборе – и никогда не думал, что однажды станет ее любовником. Она лежала рядом, положив голову ему на грудь и закинув пухлое бедро на его колени. Пожалуй, он мог бы вообразить себя женатым на ней. Сюзанна была умна, забавна – и похотлива, как кошка по весне. В постели она вытворяла такое, о чем раньше он и помыслить не мог, и заставляла его играть в любовные игры, о которых он прежде слыхом не слыхивал. У нее было выразительное лицо, карие глаза и большие и мягкие груди. Что важнее всего, она помогла ему перестать думать о Марджери в одной кровати с Бартом.
– Глупая мысль, сама знаю, – продолжала графиня. – Я уже не в том возрасте, чтобы родить тебе ребенка. Нет, я могу подсобить юноше начать жизнь, но у тебя-то есть сэр Уильям Сесил, так что тебе моя помощь не требуется. У меня и состояния-то нет, чтобы завещать.
И друг друга мы не любим, мысленно прибавил Нед, но вслух этого говорить не стал. Ему очень нравилась Сюзанна, с нею было хорошо, она год напролет дарила ему несказанное удовольствие, однако о любви с его стороны речи не шло, и он был уверен, что и графиня не испытывает к нему чрезмерно нежных чувств. Раньше он не мог представить себе отношений вроде тех, какие у них сложились. Это не помешало Неду многому научиться у Сюзанны.
– А еще, – подытожила Сюзанна, – ты никак не расстанешься с бедняжкой Марджери, я же вижу.
Вот главный недостаток любовницы, которая старше тебя, подумалось Неду: от нее ничего не скроешь. Он понятия не имел, как Сюзанне это удается, но она догадывалась буквально обо всем, даже о том, что он усиленно старался спрятать. Точнее – в первую очередь о том, что он от нее прятал.
– Марджери – милая девочка, она достойна тебя, – добавила графиня. – Но ее семья отчаянно жаждала породниться со знатью, потому они попросту ее использовали.
– Мужчины из рода Фицджеральдов – отъявленные подонки, – процедил Нед, давая волю застарелой ненависти. – Это я усвоил на собственной шкуре.
– Кто бы спорил. К несчастью, брак и любовь вовсе не обязательно связаны. Мне самой, к слову, стоило бы выйти замуж.
– Это еще почему? – изумился Нед.
– Вдова всем мешает. Я могла бы жить вместе со своим сыном, но кому из мальчишек, скажи на милость, будет приятно, что мать всегда рядом? Королева Елизавета мне благоволит, однако одинокая женщина при дворе – всегда помеха. А если эта женщина привлекательна, замужние дамы начинают беспокоиться. Нет, мне нужен муж. Думаю, Робин Твайфорд подойдет в самый раз.
– Ты собираешься замуж за лорда Твайфорда?
– Полагаю, что да.
– А он об этом знает?
Сюзанна рассмеялась.
– Нет. Но он находит меня прелестной.
– Ты такая и есть. Зачем тебе этот старый хрыч?
– Не дерзи. Ему пятьдесят пять, это верно, но он вполне бодр, остроумен и постоянно меня смешит.
Нед понял, что пора сказать что-то приятное.
– Надеюсь, ты будешь счастлива, дорогая Сюзанна.
– Спасибо на добром слове.
– Придешь вечером на пьесу?
– Да. – Сюзанна, как и Нед, обожала пьесы.
– Увидимся там.
– Если придет Твайфорд, будь с ним любезен. Чтобы никакой глупой ревности!
Нед не стал говорить, что ревнует другую и к другому.
– Обещаю.
– Спасибо. – Графиня потеребила его сосок.
– М-м… – За окном прозвонил колокол церкви Святого Мартина-в-полях. – Ой, мне же пора к ее величеству.
– Нет, не пора. – Сюзанна обхватила губами его второй сосок.
– Ну, почти…
– Не волнуйся, я быстро. – Она перекатилась и легла на него сверху.
Полчаса спустя Нед торопливо шагал по Стрэнду.
Королева Елизавета пока не назначила нового епископа Кингсбриджского на замену Джулиусу. Нед хотел, чтобы новым епископом стал декан Люк Ричардс. Декан был из породы правильных людей – и всегда оставался другом семейству Уиллардов.
Все при дворе старались подыскать должности своим друзьям и приятелям, потому Неду не слишком хотелось донимать королеву собственными пожеланиями. За пять лет, проведенных на службе у Елизаветы, он хорошо узнал, сколько быстро ее дружелюбие может обернуться гневом, если придворный вдруг запамятует, кто кому господин. Поэтому он медлил, не решаясь высказать свою просьбу. Но сегодня королева как раз намеревалась обсудить назначения епископов со своими министром, сэром Уильямом Сесилом, а Сесил велел Неду его сопровождать.
Дворец Уайтхолл представлял собою скопище десятков зданий, дворов и садов, среди которых таилась даже площадка для тенниса. Нед отлично знал дорогу к королевским покоям и быстро прошел через помещение охраны, направляясь в большую приемную залу. Он облегченно вздохнул, когда понял, что опередил Сесила. Сюзанна и вправду проделала все быстро и не очень-то задержала Неда, но все равно по пути он корил себя за слабоволие.
В приемной дожидался испанский посланник Альварес де ла Куадра. Он расхаживал по зале с недовольным видом, но Неду показалось, что это недовольство – отчасти напускное. Посланникам вообще не позавидуешь: когда государь изволит проявлять чувства, посланник обязан донести эти чувства до другого государя, не важно, разделяет он их или нет.
Очень скоро появился государственный министр, который сразу же увлек Неда за собой.
Королеве Елизавете уже исполнилось тридцать, и она утратила то девичье очарование, которое прежде превращало ее едва ли не в красавицу. Она располнела, а привязанность к сладостям испортила ей зубы. Но сегодня королева была в хорошем настроении.
– Прежде чем обсуждать епископов, давайте выслушаем испанского посланника, – сказала она.
Нед догадался, что она нарочно дожидалась Сесила, не желая в одиночку пререкаться с де ла Куадрой, который олицетворял при английском дворе наиболее могущественного монарха Европы.
Испанец приветствовал королеву столь коротко и отрывисто, что это можно было бы счесть преднамеренным оскорблением.
– Испанский галеон подвергся нападению английских пиратов! – заявил он.
– Очень жаль это слышать, – ответила королева.
– Три гранда убиты! Также погибли матросы, а корабль серьезно поврежден. Пиратам удалось сбежать.
Нед давно научился вычленять из обтекаемых фраз истинное положение дел. Выходит, испанцам крепко досталось. Гордость короля Фелипе уязвлена, отсюда и резкость посланника.
– Боюсь, я не в силах уследить за своими подданными, когда они в море, так далеко от дома, – сказала Елизавета. – Это, увы, невозможно.
Разумеется, слова королевы были правдивы лишь отчасти. За кораблями в море следить было в самом деле затруднительно, однако Елизавета вовсе не прилагала к тому усилий. Торговцам сходило с рук почти все, вплоть до смертоубийства, поскольку они играли важную роль в защите королевства. Случись война, торговые корабли присоединятся к королевскому флоту. Вместе они обеспечат оборону острова, армию собирать не потребуется. Словом, Елизавета была хозяйкой злой собаки, которая одним своим присутствием отпугивала нежеланных гостей.