– Где это произошло? – спросила королева.
– У берегов Испаньолы.
Сесил, изучавший законы в Грейс-инне, уточнил:
– И кто первым выстрелил?
Вопрос был задан неспроста.
– Не располагаю такими сведениями, – изрек де ла Куадра, из чего Нед сделал вывод, что первыми огонь открыли испанцы. Посланник фактически подтвердил его подозрения, когда горячо прибавил: – Как бы то ни было, корабль его величества короля Фелипе имел все основания навести орудия на судно, занимавшееся незаконной деятельностью!
– Какой именно деятельностью? – не преминул поинтересоваться Сесил.
– У английского судна не было разрешения приставать к берегам Новой Испании. Там запрещено плавать любым иноземным судам.
– Известно ли, чем занимался в Новой Испании шкипер этого судна?
– Он торговал рабами!
– Давайте разберемся, правильно ли я поняла, – произнесла Елизавета. Интересно, подумалось Неду, различает ли де ла Куадра зловещие нотки в ее голосе? – Английское судно, торговавшее с населением Испаньолы, которое согласилось вести дела по доброй воле, подверглось нападению испанского галеона? А вы явились ко мне с жалобой, потому что англичане посмели открыть ответный огонь?
– Они совершили преступление, просто приплыв туда! Вашему величеству наверняка известно, что его святейшество папа римский даровал владение над Новым Светом монархам Испании и Португалии!
Тон королевы сделался ледяным.
– А его величеству королю Фелипе, полагаю, не хуже моего известно, что папа римский не вправе распределять Божьи земли между монархами, как ему заблагорассудится.
– Его святейшество в своей мудрости…
– Кровь Христова! – вспылила Елизавета. Сорвавшаяся с ее уст божба наверняка уязвила истого католика де ла Куадру в самое сердце. – Если вы палите по англичанам, заплывающим в Новый Свет, ваши капитаны должны понимать, что могут получить отпор. Не жалуйтесь мне впредь на последствия таких стычек. Я вас больше не задерживаю.
Де ла Куадра поклонился, потом спросил:
– Вашему величеству угодно узнать название упомянутого английского судна?
– Угодно, разумеется.
– Это был «Ястреб», из Кума, под командой шкипера Джонаса Бэкона. – Посланник покосился на Неда. – А главный пушкарь судна – человек по имени Барни Уиллард.
Нед опешил.
– Мой брат! – вырвалось у него.
– Ваш брат, – в голосе де ла Куадры слышалось откровенное самодовольство, – по всем людским законам является пиратом.
Испанец снова поклонился королеве.
– Смиренно желаю вашему величеству доброго дня.
Когда де ла Куадра удалился, Елизавета спросила Неда:
– Ты знал об этом?
– Ходили слухи, – отозвался Нед, пытаясь собраться с мыслями. – Три года назад я получил письмо от дядюшки Яна из Антверпена. В этом письме говорилось, что Барни плывет домой на борту «Ястреба». Потом мы поняли, что его что-то задержало. Но нам и в голову не приходило, что он переплывет Атлантику!
– Надеюсь, он благополучно вернется домой. – Королева нахмурилась. – Кстати, о Кингсбридже. Кого мы назначим епископом?
Нед, поглощенный обдумыванием услышанного от испанского посланника, промолчал, но Сесил не сплоховал и ответил за своего подручного:
– У Неда есть подходящий человек.
Нед встряхнулся.
– Да, Люк Ричардс. Ему сорок пять. Он декан.
– Твой друг, полагаю, – язвительно заметила королева.
– Да, ваше величество.
– Что он за человек?
– Скромный, стойкий, хороший протестант. Правда, вынужден признать, что пять лет назад он был хорошим католиком.
Сесил неодобрительно нахмурился, однако королева Елизавета громко расхохоталась.
– Отлично! – воскликнула она. – Вот такие епископы мне и нужны!
Марджери провела замужем пять лет, и каждый день из этих пяти лет она предавалась мечтам о побеге.
По общим меркам Барт Ширинг был неплохим супругом. Он никогда не поднимал на Марджери руку. Да, время от времени он принуждал ее к соитиям, но в основном утолял свою похоть на стороне и в этом ничем не отличался от большинства родовитых мужей. Отсутствие детей его, конечно, злило, и он, подобно всем мужчинам, винил в этом жену, но не объявлял прилюдно бесплодную жену ведьмой, как поступали некоторые. И все равно Марджери его ненавидела.
Мечты о побеге были самыми разными. Она подумывала податься во французский женский монастырь, но говорила себе, что Барт легко ее отыщет и вернет. Можно остричь волосы, переодеться мальчиком и уплыть в море, но на кораблях не найти уединения, и ее тайну раскроют в два счета. Можно оседлать утром любимую кобылу и просто уехать навсегда, но куда? Марджери манил Лондон, однако она спрашивала себя, на что будет жить. Она мало знала о том, как устроен мир, а молва вдобавок уверяла, что девушки, сбегающие в большие города, обыкновенно заканчивают шлюхами.
Бывало, что отчаяние подталкивало ее к греху самоубийства.
Удерживала от непоправимого шага лишь забота о гонимых английских католиках. Эта забота придавала смысл существованию, да и заниматься этим делом было по-настоящему приятно, хоть и опасно. Без таких хлопот она давно бы превратилась в печальную жертву обстоятельств, а так – воображала себя искательницей приключений, преступницей и тайной посланницей Всевышнего.
Когда Барт уезжал из дома, Марджери радовалась. Ей нравилось спать одной, когда никто не храпит под боком, не рыгает и не вскакивает с постели посреди ночи, чтобы громко помочиться в ночную вазу. Нравилось оставаться в одиночестве по утрам, когда она умывалась и одевалась. Нравилось сидеть в будуаре, где была полка с книгами и стояли в горшках зеленые побеги. Она возвращалась к себе среди дня, спокойно посидеть, почитать стихи или латинскую Библию, без необходимости в очередной раз объясняться с мужем, который с кривой ухмылкой спрашивает, с какой стати подобные занятия вообще приходят кому-то в голову.
Увы, отъезды супруга случались редко. Барт обычно ездил в Кингсбридж, куда Марджери отправлялась вместе с ним, пользуясь возможностью повидать друзей и пообщаться с тамошними истовыми католиками. Но сегодня Барт отбыл в Кум, и никто не мешал Марджери наслаждаться одиночеством.
К ужину она, разумеется, вышла. Граф Суизин женился вторично, на девушке моложе Марджери, однако юная графиня скончалась, пытаясь родить первенца, – тот появился на свет уже мертвым. Поэтому Марджери вновь стала хозяйкой дома, и еда считалась ее обязанностью. Этим вечером она велела приготовить баранину с медом и корицей. За столом присутствовали только граф Суизин и Стивен Линкольн, ныне проживавший в Новом замке: он считался помощником графа, но на самом деле был личным священником и духовником Суизина. Линкольн служил мессу для графского семейства и слуг каждое воскресенье, за исключением тех дней, когда они с Марджери совершали поездки по графству.
Хотя они старались соблюдать осторожность, эти выездные мессы невозможно было хранить в тайне бесконечно. К настоящему времени многие, очень многие знали, что мессы проводятся в Новом замке и едва ли не по всей Англии. Пуритан в парламенте – все они были мужчинами, конечно – это чрезвычайно раздражало. Но королева Елизавета пока отказывалась ужесточать законы. Марджери, к слову, начала понимать, что такое примирительное поведение в целом свойственно Елизавете. Королева оставалась еретичкой, но вела себя разумно, за что Марджери не переставала благодарить небеса.
Из-за стола она поднялась так быстро, насколько позволяли правила приличия. Впрочем, у нее имелось убедительное оправдание: экономка захворала, лежала чуть ли не при смерти, и требовалось убедиться, что бедняжку не позабыли окружить заботой на ночь.
Марджери направилась на половину слуг. Сэл Брендон лежала в крохотном закутке рядом с кухней. Пять лет назад они с Сэл изрядно повздорили, но постепенно Марджери превратила эту женщину в свою союзницу, вследствие чего они стали управлять домашним хозяйством вдвоем. К несчастью, на одной из пышных грудей Сэл вдруг появилась опухоль, и за последний год цветущая женщина средних лет превратилась в обтянутый кожей скелет.
Опухоль все росла, распространилась на плечо, кожа Сэл местами полопалась, и больную приходилось обильно перевязывать, чтобы приглушить исходивший от болячки дурной запах. Марджери убедила Сэл выпить немножечко шерри и посидела рядом, утешая экономку разговорами. Сэл с горечью поведала, что граф не удосужился навестить ее ни разу за те несколько недель, какие она провела в постели. Похоже, теперь она думала, что понапрасну загубила свою жизнь, пытаясь осчастливить неблагодарного Суизина.
Потом Марджери вернулась к себе и для поднятия настроения села читать необыкновенно смешную французскую книгу под названием «Пантагрюэль», о народе великанов, у которых тестикулы были столь велики, что тремя удавалось заполнить мешок[56]. Стивен Линкольн наверняка не одобрил бы эту книжку, но Марджери содержание казалось всего лишь потешным. При свете свечи она читала около часа, то и дело посмеиваясь, потом стала раздеваться.
Спала она в льняной сорочке по колено. Над супружеской кроватью нависал балдахин, но Марджери, как правило, раздергивала занавески. Окна в доме были большими и высокими, той ночью светила луна, и в спальне было не совсем темно. Она забралась под простыни и закрыла глаза.
Как ей хотелось показать «Пантагрюэля» Неду Уилларду! Нед восхитился бы этими уморительными придумками автора, как восхищался ужимками актеров в пьесе про Марию Магдалину здесь, в Новом замке. Натыкаясь в книжке на что-нибудь этакое, необычное или любопытное, Марджери неизменно спрашивала себя, что сказал бы по этому поводу Нед.
Она часто думала о нем по ночам. Ей почему-то мнилось – хотя она сознавала всю глупость таких домыслов, – что эти грешные фантазии остаются тайной, если предаваться им в темноте. Марджери вспоминала, как они с Недом впервые поцеловались и обнялись в заброшенном старом амбаре; надо, надо было зайти тогда дальше объятий… От этих воспоминаний сделалось теплее внизу живота. Она знала, что грешно трогать себя за эти места, но случались такие ночи, как сегодняшняя, когда и трогать не приходилось. Марджери покрепче свела бедра, наслаждаясь ощущением.