Впрочем, не следует действовать на столь шатких основаниях.
Нед постарался отрешиться от воспоминаний о Марджери. Надо помочь декану Ричардсу.
– Думаю, стоит вытащить порох из пушки.
– Что вы хотите сказать?
– Надо избавиться от мощей.
Люк Ричардс обомлел.
– Я не посмею их выбросить.
– Вы меня не поняли. Мы можем их закопать, со всеми подобающими обрядами. Устроим погребальную службу завтра на рассвете – только вы и еще один или два священника. Велите Джорджу Коксу выкопать яму где-нибудь в соборе. И никому больше ни слова! – Джордж Кокс трудился могильщиком. – Мы похороним мощи прямо в этом ларце, а Джордж уложит обратно каменные плиты, и никто не догадается, куда подевался реликварий.
Ричардс обдумал услышанное, озадаченно хмурясь.
– Когда прихожане соберутся на церемонию, все уже будет сделано. Но что скажут люди? Они ведь заметят исчезновение ларца.
Повесьте на решетку уведомление, что святой Адольф похоронен здесь, в соборе. А потом, в проповеди, объясните, что святой по-прежнему здесь, осеняет собор своим присутствием, но его пришлось похоронить в тайне, чтобы уберечь его останки от людей, которые могли бы на них покуситься.
– Умно, – признал Ричардс. – Люди не станут беспокоиться, а пуританам нечего будет возразить. Все их возмущение окажется впустую. Все равно что стрелять с отсыревшим порохом.
– Хорошо сказано. Вставьте эти слова в свою проповедь.
Декан кивнул.
– Значит, договорились?
– Мне нужно поговорить с капитулом[58].
Нед подавил желание нагрубить Ричардсу.
– Зачем? Вас уже назначила королева. – Он улыбнулся. – Вы можете приказывать.
Ричардс смущенно повел плечами.
– Всегда разумнее объяснять людям причины распоряжений.
Нед решил, что затевать спор не стоит.
– Как угодно. Я приду на рассвете, чтобы понаблюдать за погребением.
– Хорошо.
Почему-то у Неда не было полной уверенности в том, что декан справится с порученным делом. Возможно, следует напомнить Ричардсу о том, чем тот обязан Неду.
– Я рад, что убедил королеву назначить епископом Кингсбриджа именно вас.
– Я ваш вечный должник, Нед. Спасибо, что поверили в меня.
– Думаю, мы хорошо сработаемся и сумеем остановить разрастание нетерпимости к чужой вере.
– Аминь.
Конечно, Ричардс еще мог передумать, если кто-то из капитула будет особенно горячо возражать против погребения святых останков, однако Нед сознавал, что прямо сейчас больше ничего сделать не сможет. Пожалуй, имеет смысл заглянуть в собор под вечер и снова переговорить с Ричардсом.
Нед попрощался и пошел вдоль нефа, вдоль бесконечных колонн, взмывающих по обе стороны арок и разноцветных витражных окон, размышляя о том, сколько всего чудесного и сколько скверного повидал этот храм за минувшие четыреста лет. Выйдя из западной двери, он увидел Марджери, которая возвращалась домой с корзиной, полной рыбы. Марджери тоже заметила его и остановилась у соборного крыльца, поджидая.
– Получилось? – спросила она, когда Нед приблизился.
– Думаю, насилия не будет. Я уговорил Люка захоронить мощи святого завтра утром, так что сражаться будет попросту не из-за чего.
Он ожидал, что Марджери обрадуется, примется его благодарить; вместо этого она долго смотрела на него, словно не веря собственным глазам, а потом сказала:
– Нельзя! Так нельзя!
– Что-то я тебя не пойму.
– Они должны схватиться между собой!
– Ты же всегда была против насилия.
– Суизин должен умереть!
– Тсс! – Нед взял Марджери за локоть и увлек за собою в собор. В северном приделе была часовня, посвященная святой Димфне[59]. К этой святой мало кто обращался, поэтому часовня почти всегда пустовала. Икону, изображавшую обезглавливание Димфны, сняли, чтобы не злить пуритан.
Нед взглянул в глаза Марджери, держа ее руки в своих, и проговорил:
– Полагаю, тебе лучше рассказать мне, в чем дело. Почему Суизин должен умереть?
Она молчала, однако Нед видел по глазам, что ей отчаянно хочется в чем-то признаться. Он терпеливо ждал.
Наконец она выдавила из себя жуткие слова:
– Когда Барта нет дома, Суизин по ночам приходит в мою постель.
Нед застыл в изумлении. Марджери изнасиловали – и кто? Ее собственный свекор! Это было омерзительно и жестоко. Неда внезапно обуяла свирепая ярость, пришлось приложить немалое усилие, чтобы овладеть собой. На ум один за другим приходили вопросы, и ответы на них казались совершенно очевидными.
– Ты сопротивлялась, но он для тебя слишком силен, верно? И он сказал, что кричать можешь сколько угодно; он скажет, что это ты его соблазнила, и все ему поверят. Так?
По ее щекам потекли слезы.
– Я знала, что ты поймешь.
– Какая же он скотина!
– Я не хотела тебе говорить. Надеюсь, Господь будет милостив и завтра отнимет у него жизнь.
А если Господь не вмешается, я сам его прикончу, подумал Нед. Вслух он этого говорить не стал.
– Пойду-ка я снова потолкую с Люком. Устрою так, что драка непременно будет.
– Каким образом?
– Еще не знаю. Что-нибудь придумаю.
– Пожалуйста, береги себя. Не хочу, чтобы ты пострадал.
– Ладно. Неси свою рыбу домой.
Марджери помедлила, а затем, словно набравшись храбрости, сказала:
– Ты единственный, кому я могу доверять. Единственный на свете.
Нед кивнул.
– Знаю. Иди домой.
Она вытерла глаза рукавом платья и вышла из собора. Нед последовал за нею минуту спустя.
Встреться ему в тот миг Суизин, он напал бы на графа, не раздумывая, стиснул бы горло этому негодяю, задушил бы на месте голыми руками – или напоролся бы, что вернее, на меч Суизина. Впрочем, Нед был слишком разъярен, чтобы беспокоиться из-за подобных мелочей.
Он повернулся и бросил взгляд на величественный западный фасад собора, влажный от мнившегося неизбывным мелкого английского дождика. В дверь в этом фасаде люди заходили в поисках Бога. Как вообще кто-то осмелился помышлять об убийстве в храме? Но ничего другого на ум не приходило, ни о чем другом Нед попросту не мог думать.
Нед велел себе мыслить здраво. Признай, приятель, против Суизина тебе вряд ли выстоять, а если и выстоишь – тебя повесят за нападение на благородного. Лучше вспомни, что ты умен, а Суизин туп, и придумай какой-нибудь хитрый способ покончить с графом.
Рыночная площадь, на которой бывало многолюдно каждую субботу, нынче кишела зеваками, прибывшими в Кингсбридж на завтрашнюю церемонию. В обычных обстоятельствах, пробираясь между людей и бесчисленных прилавков, Нед мимоходом бы отмечал и запоминал различные подробности – где цены упали, где поднялись, чего в избытке, а чего в изобилии, сколько денег у горожан и на что те их тратят; но сегодня все это не имело значения. Он сознавал, что с ним здороваются знакомые, но был слишком поглощен собственными мыслями, чтобы заводить разговоры, и отделывался лишь взмахом руки или коротким кивком.
Наконец он добрался до дома и вошел внутрь. Матушка Неда за последние годы резко сдала. Она горбилась, словно съежилась, и повсюду ходила, опираясь на палку. Казалось, что Элис утратила всякий интерес к миру за пределами дома: она дотошно расспрашивала Неда о королеве и королевской службе, но едва ли вслушивалась в его ответы. В прежние времена она бы с удовольствием вызнавала подробности политических действий и потребовала бы от сына полного отчета о том, как именно Елизавета повелевает своим окружением.
Впрочем, с того мгновения, как Нед покинул дом этим утром, кое-что все-таки поменялось. Матушка сидела в главной зале, и с нею были трое слуг – экономка Джанет Файф, ее муж, хромой Малькольм, и их шестнадцатилетняя дочь Эйлин. Все выглядели взволнованными, но улыбались, и Нед сообразил, что пришло некое хорошее известие.
Завидев сына, Элис воскликнула:
– Барни вернулся в Англию!
Хоть что-то, да ладится, подумал Нед и заставил себя улыбнуться в ответ.
– Где он?
– Высадился в Куме с «Ястреба». Нам прислали весточку – он дождется, пока ему заплатят, за три года сразу, и поедет домой.
– С ним все в порядке? Вроде бы он плавал в Новый Свет…
– И вернулся невредимым!
– Устроим праздник, зарежем самую толстую телушку.
Лицо Элис омрачилось.
– Нет у нас телушки. Ни толстой, ни какой еще.
Юная Эйлин, в детстве запавшая на Барни, вставила:
– Зато есть полугодовалый поросенок! Мы с мамой хотели пустить его на сало. Можно его зажарить.
Нед кивнул. Наконец-то вся семья соберется вместе!
Когда сели за обед, Нед снова вспомнил о бедах Марджери. Матушка оживилась, гадала вслух, какие приключения выпали на долю Барни, коли тот побывал в Севилье, в Антверпене и на Испаньоле. Нед рассеянно отвечал, поддерживая беседу, а сам продолжал размышлять.
Марджери просила предостеречь пуритан, чтобы те пришли вооруженными, и надеялась, что Суизин погибнет в разгоревшейся стычке. Однако она постыдилась поведать Неду истинную причину своего желания, и он, преисполненный лучших намерений, сам того не желая, все испортил: стычки не будет, мощи не вынесут из собора, у пуритан не появится повода возмущаться, а у Суизина не будет предлога для нападения.
Надо как-то исправить то, что уже сделано. Это выглядело почти невозможным. Декан Ричардс наверняка откажется, если предложить ему устроить побоище в храме.
Можно, конечно, все подстроить – для этого достаточно сообщить всем, кто замешан в этом деле, что декан захоронит мощи святого Адольфа на рассвете. Но ведь это еще не все. Кто знает, как повернется? Суизина могут ранить – а могут и не ранить. Для безопасности Марджери надо бы проследить, чтобы графу перепало как следует.
Как превратить завтрашние похороны в ловушку для Суизина?
Может, воспользоваться коварным планом Ролло, слегка тот изменив?
Замысел начал обретать очертания. Можно заманить Суизина в собор, скормив графу какую-нибудь убедительную ложь. Но католики не доверяют Неду. Хорошо, а кому они доверяют?