любых оттенков! Сердце тает от одного взгляда на это!
Выглянув из окна в сад, он узрел растения под небом и солнцем цвета нарцисса, и сердце его чуть не разорвалось от счастья при виде такой благодати. Подумать только, а ведь все это существовало и раньше!
— Можно поднять до тройки? — спросил он.
— Да, но будь осторожен.
Переключение осуществлялось посредством мысленного сигнала. Пока что Вооза обучили шести последовательностям — двум парам ВКЛ/ВЫКП и двум дополнительным, для настройки живости. Он мысленно произнес звуки, отвечавшие третьему уровню живости, и тут же задохнулся, охваченный шокирующе интенсивным потоком эмоций от сияющей, великолепной сцены перед собой. Он поспешно возвратился на второй уровень.
— Ты не должен включать уровни, с которыми твое сознание не способно совладать, — предостерег его Хитон. — Опасность кремниевого скелета в том, что мощь некоторых его функций может серьезно деформировать и даже уничтожить личность. Вообще-то мы твердо намерены устанавливать кремниевые кости только тем, кто прошел предварительную философскую подготовку.
Вооз отключил живость и вернулся в приземленное состояние.
— А какие еще функции тут есть?
Хитон улыбнулся.
— Подъюстированная хронаксия: она меняет минимальный интервал нервной возбудимости и, таким образом, контролирует субъективное восприятие времени, ускоряя или замедляя его. Кроме того, имеется подъюстированная реобаза, которая модифицирует гальванические пороги нервной возбудимости, ускоряя или замедляя продолжительность сенсорных переживаний. Подъюстированная реобаза, очевидно, должна воздействовать и на диапазон умственных ассоциаций, порождая новые мысленные цепочки, но посмотрим, как оно пойдет. — Он помолчал, потом продолжил: — В детали работы сексуально ориентированной функции я пока вдаваться не стану. Кинестетическая функция увеличивает чувствительность к движениям и обостряет внимание практически до уровня, присущего некоторым хищным зверям; особенно восхитительны при активации этой функции должны быть танцы…
Хитон бы говорил еще долго, но Вооз понял от силы пару слов.
— А почему тут нет функции атараксии? — перебил он.
— Атараксия — не функция, — сказал ему Хитон, — а первичное состояние. У тебя кости с восемью функциями, до некоторой степени экспериментальные. В следующих моделях, вероятно, добавим новые, но атараксии среди них не будет. Да и не может быть.
Хитон снова помолчал.
— Вот почему эффекты этих функций должны открываться тебе постепенно. Они предназначаются для использования в условиях сильной атараксии, иначе ты с ума сойдешь. На такой случай установлены аварийные блокираторы, но… в любом случае, овладение всеми функциями потребует тренировок продолжительностью в годы.
— Годы?! — воскликнул юный Вооз. Голос его прозвучал испуганно. — А сколько лет мне придется здесь провести?
Они никак не могли бы его задержать, не презрев своих этических норм. В ранние годы его подлинный нрав, приглушенный лишениями, не имел возможности проявить себя. Теперь, вдали от суровых условий Корсара, истинная, порывистая, неудержимая личность стала очевидна; он жаждал странствий, и неотступная фрустрация сковывала его подвижную натуру, словно кандалы.
Он застрял там еще на два месяца и за это время научился поднимать живость до четвертого уровня. Потом объявил, что улетает.
Хитон пытался его переубедить; Мадриго не предпринимал таких попыток. Вооз был непреклонен. Он жаждал испытать жизнь; остальные управляющие сигналы могли подождать, пока он не почувствует готовность. Он лишь пообещал, что постарается все время блюсти атараксию, и когда вернется, эксперимент можно будет продолжить.
Он отбыл. И сослужил скелетных дел мастерам неоценимую службу.
Он обнаружил их фундаментальную ошибку.
Его главной целью оставался личный корабль, но это требовало значительных финансовых вложений. А покамест он начал работать в сфере грузоперевозок, сначала на дешевом корыте с прогнившей начинкой, затем на более крупных лайнерах. Он получил жизненный опыт, которого искал; посетил много планет, и Галактика вполне оправдала его ожидания. Иногда его посещало что-то вроде сочувствия тем, бывшим мучителям с Корсара. Они, как и он сам, уже выросли, но вряд ли хоть раз побывали за пределами своего мира. Представляя себе несомненное ничтожество их жизней, он тут же испытывал злорадное удовлетворение, которое помогала подавить лишь философская подготовка…
Он сдержал слово. Шли годы, он не раз возвращался на Аврелий и проводил там по нескольку месяцев. В основном, однако, вместе с Мадриго. Скелетных дел мастера остались недовольны его разгильдяйством и нашли других, более покладистых участников эксперимента. Хитона тоже сделали скелетоидом, численность мужчин и женщин с кремниевыми костяками росла. Но Вооз оставался первым. Они проверяли его, давали советы, учили некоторым новым сигнальным последовательностям, наставляли в настройках других функций. Вооз экономил, как только мог… Он уже не был так юн, а вступил в пору зрелости…
… дня 29 месяца 3 года 716 по стандартному календарю…
Н819 была необычной планетой. Безжизненная, однако с пригодной для дыхания атмосферой. Если, конечно, не обращать внимания на сернистые примеси или пользоваться фильтрами. Кислород извергали многочисленные вулканы, расщепляя своим жаром какой-то подземный оксид, возможно, воду. Вооз прилетел туда на корабле, везущем, среди прочего груза, оборудование для алхимической исследовательской станции. Компания, на которую он работал, позволила ему задержаться там до прилета следующего судна, поскольку Вооза решили перебросить в его экипаж.
Он вспоминал кряжистые скалы и пылающие конусы; ничто не двигалось, кроме случайно потревоженных частыми подземными толчками валунов…
Алхимики не снискали особой известности. В людском космосе наибольшей популярностью пользовалась космология столпников; она считалась самой научной, самой надежной. И хотя философия столпников породила некоторые варианты и производные, секта алхимиков не имела к ней отношения. Алхимики были известны пристрастием к ядовитым газам, порошкам и излучениям, а также скверно подготовленным опытам, по каковой причине их практика попала под запрет на значительном числе миров; однако в условиях безжизненного мира персонал станции не мог причинить вреда никому, кроме себя самих. В противовес стоическому спокойствию столпников, алхимики слыли отмороженными психами или беспечными импровизаторами, неспособными сдержать пламенный интерес к химическим исследованиям.
Вооз получил уже достаточную философскую подготовку, чтобы с полным правом считаться столпником, и его заинтриговали конкурирующие доктрины. Алхимия показалась ему весьма экзотичной, и он прибился к ее адептам, хотя те отличались напыщенным и мнительным нравом. Он подружился с Дорсузом, старшим артификом станции, и сумел убедить того взять Вооза без подготовки ассистентом в главную лабораторию.
Алхимики, впрочем, презирали опасность. Кожа их была обесцвечена и несла следы многочисленных странных ожогов и язв. Из всех лишь Вооз регулярно носил респиратор, хотя атмосфера лаборатории воняла и отдавала ртутью, а у большинства присутствующих судорожно дрожали руки или надсадно хрипели легкие от многолетнего контакта с малоприятными химикалиями.
Вооз считал себя везунчиком. Когда он появился на планете, адепты как раз готовили особенно диковинный опыт, и это исследование уже близилось к завершению. Дорсуз пообещал, что позовет его к огненной яме в момент кульминации.
Цель опыта состояла в том, чтобы изолировать особо мощную и чистую разновидность огня, как алхимики его понимали. Они называли ее эфирным огнем. Если верить сектантам, существование этой формы доселе постулировалось лишь теоретически. Огненную яму алхимики выкопали сами, а края облицевали листами алмаза и слюды. Почти стандартный год они медленно прибавляли туда смесь более сорока веществ, в том числе плутония, электрония (так называлась форма материи, где протоны ядер были заменены позитронами; она была электрически нейтральна, но невероятно легка, и принимала великое множество недоступных обычному веществу чудесных молекулярных конфигураций), ртути, предварительно обработанной по секретной, известной одним алхимикам, технологии, и других составляющих, которые, по их утверждениям, не имели ничего общего с ортодоксальной наукой.
Дорсуз уверял, что истинный секрет — тщательно выверенные пропорции, в которых медленно смешиваются ингредиенты. Воозу рассказали, что ныне проверяемая алхимиками формула выведена в ходе экспериментов, длившихся целое столетие. Было рассчитано, что в 29-й день третьего месяца смесь примет окончательную форму, а все ее компоненты идеальным образом провзаимодействуют и распределятся. В результате алхимики надеялись получить эфирное пламя.
Вооз пришел в восторг. Вместе с Дорсузом и двумя другими алхимиками он поднялся на подвешенную у края ямы наблюдательную платформу. Глубоко внизу облакообразная масса источала бледное оранжевозеленое сияние.
Он носил темные очки, которые дал ему Дорсуз. Алхимики тоже получили очки, но с обычной для себя беззаботностью оставили болтаться на шее. Повинуясь импульсу, Вооз также снял очки и насладился пощипыванием, вызванным попаданием излучения в глаза.
Он желал испытать все как можно полней. Он переключил реобазу на третий уровень, живость на второй (ему не хотелось рисковать потерей контроля, задирая настройки чересчур высоко). Спасательная функция, разумеется, и так была активна. Он ее никогда не отключал.
Сияние, сияние, оранжевое и зеленое. Уже знакомое усиление зрения при пониженной реобазе (понижая порог реобазы, он усиливал ощущения, повышая, притуплял). Темные круглые, чуть вдавленные стенки ямы и зловещая, будто наделенная собственной жизнью масса внизу. Он изнывал от нетерпения.
— Кажется, свет усиливается, — произнес Дорсуз.