Слуги уже бежали навстречу. И с тем же криком:
– Барин, барин!..
– Когда? С чего началось?
– Поджог! Явный поджог.
Его даже не удивило, что отвечает забытый было уже Микола, когда-то сослуживший медвежью услугу: правая рука ведь до сих пор плохо слушалась. Он и распоряжался всем этим пожаром.
– Паровики и большинство сеялок-веялок мы успели вытащить, ну а уж плуги…
– К черту плуги! Почему не заливаете?
– А что заливать, Петр Аркадьевич?..
В самом деле, нечего было заливать. Как будто услышав этот разговор, крыша с треском и огненным вихрем рухнула. Как всегда бывает при сильном нервном потрясении, вдруг пришло и спокойствие.
– Паровики целы? Сеялки-веялки? Тогда какого рожна – растаскивайте все обгорелое на стороны!
Тут были многие из хозяев поместий. Но лезли в огонь те, у которых ничего за душой не было. Да немного было таких, как Юзеф Обидовский. Он-то и правил дворянским племенем – племенем бессмысленных зевак. Тяжелые и самые ценные паровики жарились еще слишком близко от огня. Странно, Юзефа слушались, когда он вне себя кричал:
– Давайте своих холопов! Надо откатить подальше.
Паровики были на колесах, но ведь тяжелы. Одним дворовым людям было не поднять их на прибрежную гору, а другого пути не было. Позади огня лес сплошной. При внезапном появлении своего предводителя все словно опешили, всю надежду возложив на него.
Даже Юзеф Обидовский перестал покрикивать на остановившихся пожарников.
Один Вацлав Пшебышевский проявлял завидную хлопотливость. Возле него и люди были, его собственная дворня. Имение самое близкое, немного выше по Нямунасу. Дворни набежало с добрый десяток. Были даже некие гайдуки, одетые в кунтуши и летние конфедератки – нечто напоминавшее форму прежней польской армии. Все они сломя голову бежали по первому зову своего пана-командира. А он дельно и толково приказывал:
– Пся крев! Веревки!
Откуда-то и веревки появились. Может, с конюшни самого предводителя. Зацепили первый паровик, плечевой тягой отволокли на безопасный бугор. Второй, третий…
Пся крев! Сеялки!
Сеялки легче, в один миг вознеслись на бугор.
– Веялки, будоляки!
Тоже не тяжелы. Все в безопасности. Столыпину оставалось только сказать:
– Благодарствую, пан Вацлав.
Тот махнул красной от огня и от природы рукой:
– А, какое благодарение, пан предводитель! Яко съездилось?
– Хорошо ездилось… плохо приехалось… Как это случилось?
– Быдло, яно и мае быть быдлом. Что мое, что ваше.
Ну, тут была некоторая разница. Столыпин с горьким смешком ответил:
– Не думаю! С какой стати моим на меня обижаться?
– Холоп всегда обижается, пан предводитель. Зависть к своему хозяину!
На это нечего было возразить. Не в лучшей доле жили мужики. Зависть могла быть, но обида?..
Он прекратил ненужный сейчас спор и кивнул стоящему в стороне Юзефу Обидовскому:
– Угли уже можно не гасить, догорят и так. Вели людям подсечь лес в округе, чтобы не пошло дальше.
Юзеф нарочито стал сзывать людей самого предводителя. Пшебышевскому это не понравилось:
– Шляхтич, а голота? Какое к нему доверие?
Столыпин промолчал, а сам совершенно ясно подумал: «Если поджог, так без твоей руки, пан Вацлав, не обошлось…»
Эта мысль явилась так неожиданно, что он торопливо замял ее поспешным рукопожатием:
– Еще раз благодарствую, пан Вацлав, за добрые распоряжения.
И поспешил отойти, в оправдание своей невежливости крича уже Обидоскому:
– Пан Юзеф! Слишком-то не усердствуйте. Там уже не мой лес.
Да, границы поместий охранялись получше, чем пограничье между Россией и Литвой или там Польшей. Можно новых неприятностей нажить, если будет доказано, что пожар произошел по вине его собственной дворни.
Тут ему показалось странным, что среди суетящихся на пожарище людей нет управляющего. Всем распоряжался откуда-то взявшийся хохол Микола.
Он хотел было уже порасспросить его, но заметил Ольгу. Она куталась в шерстяную шаль и опиралась на руку служанки Алены. Скорый шаг был виноватым и покорным.
– Оля, как ты здесь оказалась? – не стесняясь служанки, он обнял жену.
– А ты как здесь оказался? – не мешала она его рукам.
Зарево увидел – и прикатил на перекладных.
– Прямо со Смоленщины?
– Не смейся, Оля. От железной дороги. Да, светло тут… полыхнуло!.. Подумала, что уже мы горим. Матя не перепугалась?
– Нет, она ведь спит на противоположной стороне дома. Кажется, и нянька не проснулась.
– Ну, и славно… Погоди. Устал я, видно, мысли путаются… Что-то я не вижу своего управителя?
– И я не вижу уже третий день.
– Ладно, Оля. Разберемся. Я провожу тебя, а потом сюда вернусь. Неладно тут…
Он проводил ее до подъезда, передал на руки Алене и вернулся.
На пожарище суета уже затихла. Единственное – с усадьбы волокли пласты брезента. Здесь опять ордой людей заправлял Микола.
– Хорошо, укройте самое ценное, – остановил он его. – И вот что еще… Завтра поговорим, как ты здесь оказался. А пока человека два-три оставь подежурить. И повнимательнее на все смотрите. Вора обычно тянет на разбойное место… Ты понял меня, Микола?
– Понял, Петр Аркадьевич.
– Вот и хорошо. Я распоряжусь, чтоб вам принесли чего горяченького. Ночь прохладна…
Он ушел опять, так и не решив, на кого кинуть черный глаз. Пан Пшебышевский?.. Но не будет же он самолично пачкать свои панские руки. Пропавший управитель?.. Ему-то с какой стати? Иль плохо жилось в поместье?
Опять странное. Делать на затухавшем пожарище было совершенно нечего, а в стороне от дороги стояли дрожки Пшебышевского. И в сгущавшейся темени явно его голос прореза́лся:
– Еще спрашиваешь – куда?.. В свой маёнток, пся крев! До хаты!
Решение истинно верное. Столыпин тоже пошел до хаты. Жена, поди, заждалась.
VIII
Даже с дороги долго не спалось. Петр Аркадьевич осторожненько отодвинулся от милого, угретого бочка, накинул халат и вышел на веранду, потягиваясь.
В дальнем уголке сидел Микола.
– Не беспокойтесь, Петр Аркадьевич, – поклонился он вежливо и спокойно. – У паровиков трое наших осталось, с дубинами. Я понял, что вас будет мучить мысль, как и зачем я здесь объявился, и вот решил: не стоит искать меня. Спрашивайте, пожалуйста.
– Садись, Микола. Пожалуй, спрошу.
Микола лишь на минуту задумался. Видно было, что он давно готов к рассказу.
– Князь меня выгнал почти сразу же после злосчастной дуэли. Откуда-то прознал обо всем… Я немного после того шатался по свету, побывал даже у Нейдгардтов в Петербурге…
– У Нейдгардтов! Хм…
– Хотел в услужение, да теперь к ним не подступись…
– И что же?..
– Сменил несколько мест, даже в сыскной полиции побывал…
– Ну Микола!..
– Не в главных же. В стукачах. Худая работа, Петр Аркадьевич.
– Согласен, Микола. В министры не поступал?
– Нет, Петр Аркадьевич, – складно говорил Микола и так же складненько, простодушно рассмеялся: – Вот в подручных у вашего брата-газетчика поработал…
– Да неужели?.. В «Новом времени»?
– Время-то новое, да я не газетчик. Материалы полицейские для Александра Аркадьевича собирал, но слишком ретиво схлестнулся с полицией. Чтоб брата вашего не подводить, посчитал за благо сокрыться. Это уже недавно было. Считайте, сюда прямиком из Петербурга.
– С тобой не соскучишься, Микола!
Петр Аркадьевич заметил выжидательно стоящего в дверях камердинера:
– Распорядись, чтоб чаю на двоих.
За чаем единственно спросил:
– Ты выглядишь как-то слишком образованно – откуда?
– Московский университет. С третьего курса, с юрфака, вышибли. Волчий билет, разумеется.
– Да-а…
– Если возьмете меня в какое-нибудь услужение, не подведу, Петр Аркадьевич.
Вот так повороты судьбы!
– Но не могу же я, коллега-студиоз, в слуги тебя затолкать… Впрочем, погоди, дай после подумать. Видишь, сколько ко мне народу прет?..
Верно, в аллею въезжали сразу три пароконки: открытое ландо, нечто вроде кареты и телега с солдатами. Жандармскими, конечно.
Микола исчез за углом веранды, а Петр Аркадьевич, бросив недопитый чай, поспешил одеваться. Не в халате же таких гостей встречать.
Народ-то все известный: ковенский исправник, начальник сыскной полиции, прокурор, предводитель губернского дворянства, письмоводители-протоколисты, а жандармов в лицо и знать необязательно.
– Вот, всей нашей ордой приехали разбираться, – на правах главной власти сразу разъяснил начальник сыскной полиции.
– Рад гостям, рад, – со всеми поздоровался, хоть и наспех, но согласно своему положению уже одетый предводитель уездного дворянства. – Разбирайтесь, господа. Но не на пустой же живот.
Полдня разбирались за столом, еще полчаса осматривали пожарище, да остальные полчаса прощались. Что из этого следовало? А только одно: заново придется строить гараж для сельхозинвентаря. Само собой, кое-что и прикупить придется.
Более дельный разговор уже к вечеру состоялся, когда до зубов вооруженные, но совершенно бесполезные гости навеселе обратно в Ковно укатили. Увозя с собой кучу столь же бесполезных обещаний.
За дело взялись уже свои люди.
Едва проводив бесполезных гостей, Петр Аркадьевич заметил на берегу Нямунаса большой костер и вокруг него толпу людей. Едва гости сокрылись за поворотом дороги, как появился Юзеф Обидовский. Поклонившись в знак приветствия, он без лишних слов оповестил:
– Петр Аркадьевич, там собрался сельский круг, – указал он в сторону костра, – и вас со всем уважением просят к себе.
– Ну, если просят, так отказываться нельзя.
У костра собралось несколько дворян, включая литвина Ленара Капсукаса и штабс-капитана Матвея Воронцова, но больше всего зажиточных хуторян. На его памяти вот так, общим сходом, никогда не сбирались. Дворяне с дворянами, хуторяне с хуторянами – не иначе. Сходы бывали по разным случаям – ремонту дорог или моста через Нямунас, но каждый круг на особь. А тут – все вместе. Больше того – было и несколько не хуторских крестьян, начавших подниматься на ноги лишь в последние годы.